Тайный советник вождя - Владимир Успенский

— Не все вы знаете, Николай Алексеевич, а мне приходится знать… И ругают, и сплетни обо мне распускают. Настоящие бабьи сплетни… Но это другое, — оборвал он себя, — это потом. Генерал Захаров сейчас отправляется в дорогу. Надо позаботиться, чтобы он не наломал этих самых дров, но позаботиться так, чтобы наш честолюбец Жуков не был задет. Когда вернетесь, расскажете мне, что за человек Захаров. И оденьтесь потеплей. Валенки обязательно. Козий полушубок хорошо, но тулуп еще лучше, поверьте моему сибирскому опыту, он побогаче вашего, — напутствовал меня Иосиф Виссарионович.

В ту пору на военных наших горизонтах, не беря в счет упоминавшегося нами командарма-49 генерала Ивана Григорьевича Захаркина, имелось еще по крайней мере трое почти его однофамильцев: генералов Захаровых. Видать, много было Захаров — их прародителей на Руси. Скажу о них, что бы не было путаницы, воздав каждому должное. Для их потомков хотя бы.

Один из этих генералов, Матвей Васильевич Захаров, будущий Маршал Советского Союза, имел основательный боевой опыт, возглавлял штаб стрелковой бригады еще на гражданской войне, теперь он вполне управлялся со штабом Калининского фронта, подкрепляя своими знаниями, своим умением напористость Конева. Второй Захаров, генерал-майор (имя-отчество я, извиняюсь, запамятовал), был заместителем командарма-16 Рокоссовского и без преувеличения, весьма проявил себя в трудные дни под Москвой. Его фамилия появлялась в сводках в самые критические моменты. Это он, возглавив наскоро сколоченную группу из двух потрепанных дивизий, двух танковых бригад и курсантского полка, боролся за Клин на стыке 16-й и 30-й армий. Сражался стойко и умело. Группа оказалась в окружении, но отходила организованно, сковывая большие силы немцев на самом коротком пути к Москве. Удостоился чести: сам генерал-фельдмаршал фон Бок упоминал эту группу в своих приказах, требуя скорей уничтожить ее. Но не получилось. Группа Захарова организованно прорвалась в районе Белого Раста к своим, соединилась с 1-й ударной армией и приняла участие в контрударах. Прогремел, в общем, Захаров, а потом как-то исчез в безвестности, не знаю, что стало с ним. Я вот имя-отчество его забыл, а историки и фамилию, и дела его упустили из виду.

С третьим Захаровым, с Георгием Федоровичем, получившим звание генерала лишь в июне сорок первого года, я не был знаком. Знал только, что его «тянет» щедрый на слова, на обещания Андрей Иванович Еременко: кто-то должен был подкреплять его заверения, хотя бы частично осуществлять их. Вот и взял Захарова к себе начальником штаба Брянского фронта. Это тогда, когда Еременко уверил Сталина в том, что разгромит Гудериана. Ну а каков результат — мы знаем: сам был разбит, и с тяжкими последствиями. Однако вину взял на себя, что и оценил Иосиф Виссарионович. Когда Еременко в октябре был ранен и по счастливой случайности вывезен из окружения (встретил в Брянских лесах радиста-авиатора, тот сумел связаться с ближайшим аэродромом, прислали самолет), когда, значит, Еременко вывезли, Брянский фронт, разбитый и полуокруженный, возглавлял короткое время Георгий Федорович Захаров. Вывел какую-то часть войск из кольца, чем и привлек внимание Сталина. Не растерялся генерал, не сдрейфил. И получил повышение в звании. А главное — поднят был на высокий пост, на должность заместителя командующего самым важным тогда фронтом, сделался замом Жукова. И, судя по всему, вполне устраивал Георгия Константиновича. Он посылал Захарова туда, где надо была нажать, надавить, протолкнуть, добиться успеха любой ценой. Тот и налетал, как ястреб, и взрывался неожиданно, как тяжелая авиабомба. В войсках ему дали прозвище «пикировщик».

К Захарову я присоединился в Туле. Василевский через Соколовского (по телефону) предупредил Георгия Федоровича, что с ним поедет представитель Ставки. И все. Ни звания, ни должности моей Захаров не знал, отнесся настороженно. Кто и зачем этот пожилой гражданин, чего ждать от него? Меня такое его отношение не обеспокоило, даже наоборот: по особенностям службы чуждался я расспросов, да и по характеру замкнут. Не от рождения, жизнь приучила. Порадовался тому, что Захаров занял место на переднем сиденье вездехода, может, даже демонстративно спиной ко мне, рядом со своим шофером-адъютантом Зайцевым. Мне просторней было в тулупе на заднем сиденье, можно было расслабиться, отдохнуть. Да и вообще не люблю я разговоры городить, когда можно наблюдать, воспринимать, замечать изменения… Случалось, вернешься из поездки с говоруном, проболтавшим всю дорогу, спросишь о впечатлениях, а ему и припомнить, и проанализировать нечего. Все время на анекдоты извел.

Путь наш проходил не по магистральным шоссе, а по проселкам, которые только и связывали с тылом далеко ушедшую за Оку группу Белова. До Крапивны дорога была хорошо расчищена, прикрыта зенитчиками, здесь царил полный порядок. Работали снегопахи (громоздкие треугольные сооружения из окованных железом бревен и досок, влекомые тракторами) и на тридцатикилометровом участке от Крапивны до Одоева, но там местность сложней, не равнина, а типичный рельеф Среднерусской возвышенности. Два или три оврага (ближе к Одоеву) настолько глубоки, а склоны их настолько круты, что они представляли собой настоящую зимнюю ловушку для техники. И не объедешь. Слева покрытые сугробами перелески и поля с редкими деревеньками — верст на тридцать, до железнодорожной станции Арсеньево. Справа обрывистые берега замерзшей Упы, недоступные технике крутояры, а за ними, за речкой, темные леса знаменитой тульской Засеки.

Молчаливыми свидетелями трагедий, разыгравшихся в этих ловушках, были сотни разбитых, взорванных, сброшенных с дороги немецких автомашин возле оврагов и на дне их. Заметенные снегом танки. Оставленные орудия — их не смогли втащить на обледеневшие склоны ни конные упряжки, ни тягачи. Немало было и наших застрявших грузовиков, наших танков. Возле них у костров грелись водители, танковые экипажи, опасливо поглядывая на небо: немецкие летчики знали, что на этих участках дороги всегда найдется добыча легкая и беззащитная.

В последнем возле Одоева овраге, у деревни с характерным двойным названием Ломиполозово-Навыполоз, не выдержав крутого подъема, безнадежно застрял крытый грузовик с охраной, сопровождавшей Захарова. Генерал обматерил начальника охраны, обругал шофера, назвав его вредителем и пообещав отправить под суд. Но криком ничего не исправишь. Дальше поехали одни.

За Окой, за Лихвином, в условленном мосте, в деревне, нас встретил начальник разведки 1-го гвардейского кавкорпуса майор Кононенко: коренастый, усатый, с карими умно-веселыми глазами, в лихо заломленной кубанке с малиновым верхом. Сказал, что у него две упряжки с легкими санками и верховые лошади. Дорога, конечно, расчищается по мере возможности, но если снегопад, метель…

— Сколько на санях? — перебил Захаров.

— За два дня доберемся.

— К чертям собачьим! Садись в вездеход, а сани пусть сзади, на всякий случай.

— Слушаюсь! — козырнул Кононенко. — Да ведь как бы верхом не пришлось.

— Поговори еще! Разболтались тут! — побагровел Захаров, недовольно покосившись на меня; вероятно, присутствие мое сковывало его.

Бывалый разведчик Кононенко, о котором мы уже упоминали, был несколько обескуражен поведением генерала и, как я понял, внутренне взъерошился, насторожился. На вид-то он этакий простоватый неунывающий казачина, бойкий заводила, надежный исполнитель, да еще по внешности своей беспощадный кавалер, неотразимый покоритель женских сердец. Но я-то знал, что в активе Кононенко — должность советника по разведке командира республиканской дивизии в Испании, опыт общения с иностранцами, полнейшее доверие замечательного полководца Павла Алексеевича Белова. А насчет покорения женских сердец вот что: Александр Константинович был стопроцентный однолюб, как встретился в тридцатых годах со своей Лидией Петровной, так и ни в мыслях, ни в желаниях не имел никого другого до последнего вздоха…

Как я понял, поведение неуравновешенного генерала произвело на Кононенко самое неблагоприятное впечатление. Но замкомфронта — большой начальник, каждое его указание — закон, одна его фраза могла решить судьбу какого-то майора. Так что обстановка в тесном пространстве вездехода, ползущего по обледеневшей дороге среди сугробов меж пустынных полей, создалась довольно своеобразная. Взаимное недоверие, ожидание неприятностей. Напряженность ощущалась в позе Захарова, в обиженно-хмуром выражении его лица, профиль которого видел я… Потом, спустя время, мне стало известно странное и даже страшное свойство Захарова — источать напряженность своим постоянным недовольством, недоверием: воистину страшная особенность создавать вокруг себя нервическую, чреватую конфликтами ситуацию. Присмотритесь, такие люди есть и вокруг вас. Особенно опасны они на высоких постах.