Совьетика - Ирина Маленко

Главные свои аргументы я берегла «на закуску». На тот случай, если их давление станет уже непереносимым. Тон, взятый ими, напоминал мне то, как судили монаха брата Франциско в любимом фильме моего детства – «Зорро» с Аленом Делоном – «Он лжец!» – «Вас дополнительно накажут за клевету на честного торговца.»

Но я не могла позволить себе быть такой прямой, каким был брат Франциско. Врага надо бить его же оружием! И я, мысленно пожалевшая их ещё раз, что ничего-то они об остальном мире не знают и даже не видели этого прекрасного фильма, успешно парировала их вопросы в перенятом у них же стиле «это полотенце», – на все вопросы повторяя «я считаю, что в интересах ребенка…».

Когда они вновь надавили на меня по поводу истории с серьгами, причем все трое сразу, я перебила их – вежливо, но твердо.

– Я пришла сюда в интересах ребенка, для того, чтобы найти решение наших проблем. Я надеюсь на вашу помощь в этом. Видите ли, мне известно, что другой иностранный ребенок испытывал такие же проблемы в этой школе, и я намерена перевести мою девочку в другую.

Фрост позеленел.

– У того ребенка были совсем другие проблемы.

– Может быть, медицинские проблемы у ребенка были другие. Но проблемы, с которыми столкнулись в этой школе его родители, были идентичны моим.

И я зачитала им весь список своих претензий к школе по части образования.

За столом воцарилась мертвая тишина. Было слышно, как где-то вдалеке стучат в барабан и играют на флейтах готовящиеся к очередному параду лоялисты….

… Когда мы с Мартином вышли из здания, светило солнышко.

– Я довезу тебя до дому? – предложил немногословный фермер-республиканец. Я молча кивнула. Мы проезжали через «зверинец» Северного Дауна, оставляя позади выкрашенные в цвета британского «фартука мясника» бордюрчики тротуаров и парамилитаристские флаги, только что вывешенные к новому «парадному» сезону.

– Ты заметила, как этот старикашка сказал про рисунок: «К сожалению, ваш ребенок – цветной…»Я хотел его в лоб спросить : «Почему это к сожалению?» – сказал Мартин. -Я твой свидетель, что он это сказал. Мы этого так не оставим!

– Go raibh maith agat, – сказала я по-ирландски. -Спасибо.

Тяжелый камень словно упал у меня с плеч. Хотя это был ещё не конец битвы, да и вся жизнь Лизы будет битвой тех, кто её любит, за нее и за её права. Так уж устроен этот бесчеловечный мир, что таких, как Лиза, не считают в нем людьми. Те кто сами не заслуживают ими называться. На Кубе было совсем по-другому…

Я ехала домой и думала о том, как вечером я обязательно пойду на море и окунусь в его холодную, неприветливую воду, – чтобы охладиться после пережитого. И если я на этот раз найдет на берегу чайку, я уже ни за что не оставилю её одну. Этому научил меня Ойшин. Я и сама была с ним такой вот раненой до безнадежности чайкой, но он не оставил меня в беде. Я выжила – и теперь должна передать его человеческое тепло другим, словно миниатюрный факел Прометея.

Только ради этого и стоит жить. Чтобы не покинуть в беде тех, кому трудно. Тех, кто жадно хватает пересохшим ртом свежий воздух, чувствуя что он тонет в море этой звериной жизни…

****

После этой истории мне стало по-настоящему страшно за Лизу. Так страшно, что я не смогла больше сопротивляться маме, когда она снова решила увезти Лизу домой – от греха подальше. Теперь уже даже современная Россия начала казаться мне безопасным местом, тем более что, в конце концов, мы,слава богу, не москвичи…

– Добивайся, чтобы ее перевели в другую школу, не сектантскую,- сказала мне мама на прощание, – И тогда мы вернемся.

Как будто бы здесь были другие школы…. Так передо мной встала еще одна почти неразрешимая в местных условиях задача. Так я снова осталась одна – уже в который раз за последние годы. И ко мне снова вернулись мои кошмарные сны….

… Я ни на секунду не сомневалась в том, что предложение Сонни поехать с ним домой станет лишь продолжением наших с Лизой мучений. Но у меня не было другого выбора. А какая мать не пошла бы на это для того, чтобы быть, наконец, рядом со своим ребёнком? Я ведь не видела её почти 3 месяца.

Да, пользуясь тем, что официально Лиза была ещё под его властью, на это самое время расследования обстоятельств, Сонни фактически шантажом заставил меня вернуться с собой под одну крышу. Но делал он это не из какого-то изощренного садизма, а из-за того, что он и сам был сконфужен и не знал, чего он хочет. И, к сожалению, думал в то время только об одном себе и о своих этих чувствах.

Для начала Сонни рассказал мне, как на днях он раскурочил трамвайную остановку из-за своих этих страданий – и за это ему пришлось заплатить крупный штраф. Я слушала его и не верила своим ушам: может, это он выдумал? Или же я действительно совсем не знала человека, с которым прожила вместе почти 8 лет?

Мне больше всего на свете хотелось побыть с Лизой, а он запирал ее в соседней комнате со словами «Пойди поиграй!», а мне говорил: «Оставь ты этого глупого ребенка и иди ко мне!»

С горя трезвенник Сонни начал курить и пить. Он водил меня по ресторанам, где пил до умопомрачеения и в пьяном виде наконец-то становился прежним, милым и ранимым Сонни, которого я знала. Но яа понимала, что это состояние продлится только до его отрезвления.

В такие моменты Сонни плакал, целовал мне руки и говорил, что он все понял, понял, почему он так со мной обращался. Когда я услышала это в первый раз, у меня проснулась робкая надежда. Может, и в самом деле понял?

– Это очень хорошо, что ты понял, – осторожно сказала я.

– У меня умерла младшая сестренка, когда мне было 5 лет, – плакал Сонни, – и психолог сказал мне, что я поэтому так чрезмерно тебя опекал и берег. Старался защитить от злого мира.

И это все? Нет, он ничего так и не понял… Если он считает свое обращение со мной «заботой и опекой».

Мне было его очень жалко в такие моменты, но я ни на секунду не могла забыть, как он мучает своими действиями нашу маленькую девочку. А сам он, казалось, совершенно этого не понимал.

– Прости, я слишком мало уделял тебе времени.. нам надо было чаще ходить куда-нибудь вместе… в кино… – плакал он.

В кино? Смотреть «Терминаторов»?!

Я оставила надежды на то, что мы с ним сможем хотя бы друг друга понять.

Один раз он повез меня на всю ночь в гостиницу где-то в Схевенингене, оставив Лизу у Луизы (малышка так боялась его, что не посмела и пикнуть, когда он ее туда отвозил, только грустно на меня смотрела).

Повез только для того, чтобы наутро сказать мне:

– Я тебя люблю, но жить с тобой я не могу!

А я и не просила его со мной жить. В ту ночь я лежала с открытыми глазами и беззвучно плакала пока он там утолял свои страсти. А он даже и не заметил этого. Для меня то, что он тогда делал, было самым настоящим насилием, хотя ни один «цивилизованный суд, поставивший меня в такое положение, наверно, его таковым бы не признал: ведь я не кричала, не сопротивлялась и не говорила «нет»…

Пооробовала бы я это только сказать! Сонни и без того время от времени выгонял меня из дома – “для острастки”- на пару дней:

– Ты же так хотела быть независимой? Ну, вот и будь!

Что я никак не могла осознать – это почему он не подумал, какой эффект это будет иметь на Лизу? Ну ладно, меня он хотел “проучить”, но она….

Бедняжка не хотела ложиться спать без меня и все время повторяла:

– Только ты не уходи, мама! Чтобы когда я проснусь, ты дома была…

И потому выгонял он меня рано утром, когда она еще спала… А потом звонил мне на работу и недовольным голосом сообщал:

– Ну вот… теперь этот глупый ребенок все время про тебя спрашивает!

И от этих слов у меня внутри все переворачивалось. А сказать было ничего нельзя.

Жаловаться было некому, все законы были на его стороне.

Но наконец однажды нам с Лизой все-таки повезло: он выгнал нас на выходные обеих. Сказал:

– Мне надо побыть одному.

По-моему, у него здорово сдавали нервы, но говорить с ним по-человечески на этом этапе уже было невозможно, как я ни старалась. Он замкнулся в себе на все 100%.

Когда я заикнулась, куда же мы денемся, Сонни грубо ответил, что это – не его дело; у меня так много подруг, вот пусть они меня и приютят на два дня. И я не стала с ним спорить – а то вдруг еще передумает?

Когда потом я позвонила ему, уже от одной из своих подруг, которая оставила мне ключи от своей квартиры, yeхав в отпуск – потому что я узнала у своего адвоката, что на развод Сонни так и не подал, он только по-прежнемк хотел отобрать у меня Лизу (как инструмент для привязывания меня к себе), он оборвал меня:

– Завтра ты мне её вернешь. А сама – убирайся куда хочешь!

Я опять не стала с ним спорить. Просто посмотрела на Лизу – мирно посапывающую на постели – и поняла, что я никогда этого не сделаю. Пусть меня судят, пусть мне придется быть беглецом, но я больше не могу причинить ей то, что она уже пережила за эти месяцы, когда он возил её от одних родственников к другим, никому она по-настоящему не была нужна, а на вопросы обо мне ей отвечали, что “маму съел лев”.