Пещера. Ведьмин век. Долина Совести - Марина Дяченко

…Он в кино. Ему пятнадцать лет; рядом сидит Иза, грызет семечки и смеется невпопад. Сидящие впереди зрители оборачиваются и раздраженно шипят; Влад шепотом просит Изу не нарываться, но она не слушает и снова хихикает.

Влад смотрит на экран. На экране – круглое темное окно (осциллограф? Что-то из курса школьной физики… Или нет?). Поперек окна протянута зеленовато-светящаяся зубчатая линия; неровная, как верхушки далекого леса. Изломанный горизонт.

Зрители, сидящие спереди, уже не стесняются говорить громко. Их голоса эхом отдаются от стен, накрывают собой весь зал, грохочут в ушах, но Влад не понимает ни слова – как будто говорят на чужом языке. Тогда зритель, сидящий сзади, прижимает к затылку Влада холодное дуло пистолета; Владу неудобно, но он терпит. Он же все-таки в общественном месте… Значит, надо вести себя сдержанно…

Зеленоватая линия вздрагивает. Зубцы становятся реже; секунда – и вместо неровной кромки леса перед Владом тянется морской горизонт, гладкий, прямой, будто проведенный под линейку.

– Конец, – громко говорит зритель, сидящий прямо перед Владом.

Иза хихикает. Тот, что сидит сзади, плотнее прижимает пистолетное дуло к Владовому неподвижному, затекшему затылку.

– Давай! – кричит зритель, сидящий прямо перед Владом. – Давай же, давай!

И ругается гадкими словами.

Но Влад знает, что фильм закончен.

Прямая поперечная линия все тянется и тянется; Влад понимает, что надо встать и уйти. Что сейчас в зале зажжется свет.

Сейчас.

Влад зажмуривает глаза. Она свободна, говорит зритель с пистолетом, тот, что сидит позади. Она – совершенно – свободна.

– Я ненавижу этот фильм, – говорит Влад вслух, и Иза наконец-то перестает смеяться, а вместо этого берет его за плечи и сильно встряхивает:

– Господин Палий?!

Влад поднял веки.

В желтом свете лампочки, освещавшей коридор, над ним нависал раздраженный врач – тот, что прогонял его минуту назад. Тот, что просил уйти с дороги.

– Она жива, – сказал врач. – Ей повезло.

– Значит так, – сказал Богорад. – Нам с вами надо хорошенько подумать, что и как говорить полиции. Потому что как минимум нужна сиделка у входа в палату – плечистая такая сиделка, с оружием и желательно с боевым опытом. А полиция может приставить к вашей подруге охрану, только если будет заведено дело о покушении на убийство, только если вы – мы – внятно сумеем объяснить, что это покушение не было первым… Писем с угрозами нет у вас?

– Нет, – сказал Влад. – И не было.

– Гм, – пробормотал Богорад с сожалением. – Плохо, что вы не женаты. Как муж, вы могли бы… Но вы не муж.

– Я должен видеть ее каждые три дня, – сказал Влад. – Можно чаще. Но ни в коем случае не реже.

Богорад странно на него покосился, но ничего не сказал. Подумал, почесал переносицу:

– Вот что. Я попытаюсь… впрочем, это я сам, это мое дело. У меня есть добрые знакомые в полиции, дело о покушении будет заведено… Только подумайте сперва, нужно ли это вам. Ведь тогда всплывут факты, которые… Например, первый же вопрос: есть ли у вашей любовницы враги?

– Она мне не любовница, – сказал Влад.

– Ну хорошо, у жены… есть ли враги? Кто может желать ее смерти? И если дело попадет на инициативного неленивого человека… Нужно ли? А, Влад?

– Мне нужно, чтобы она жила, – сказал Влад почти с отчаянием. – Остальное – не важно…

– Ну, жить она будет, – Богорад легкомысленно махнул рукой. – А вот если всплывут те давние смерти ее мужей и любовников? Как вы думаете…

– Она никого не убивала, – резко сказал Влад.

– Вам виднее, – хмыкнул Богорад. – Тот, кто ее преследует, так не считает.

Влад нахмурился. Богорад, наоборот, лучезарно улыбнулся:

– Помните, я говорил вам, что профессионалы так не действуют? Это не профессионал. Это чей-то друг или родственник, одержимый, так сказать, местью, или там еще какими-то соображениями… Вы сегодня обедали? Я – нет. Может быть, составите мне компанию?

– Я не хочу есть, – сказал Влад.

– А надо, – со значением сказал Богорад. – Надо… пойдемте.

Это была уже седьмая их встреча. Внутренний счетчик пищал все громче и тревожнее, однако до «красной отметки» оставалось, по Владовым подсчетам, еще некоторое время. Особенно если избегать прикосновений и встречаться под открытым небом, в толпе…

– Я ездил в гости к семейству Снегов, – сказал Богорад, непринужденно шагая рядом со Владом по ярко освещенной центральной улице.

Влад остановился:

– И?

– Идемте, идемте… Я сразу представился и без обиняков объяснил, что с бывшей мачехой госпожи Ксении – дочери покойного Оскара Снега – случилась беда. Что ее, богатую наследницу Снега, попытались убить, причем на глазах у свидетелей. И что в полиции вот-вот будет заведено соответствующее дело, и что первое же подозрение – первая же ниточка – приведет сюда, с уютный дом Снегов, где подрастают две внучки покойного господина Оскара, и будет очень жаль, если их детство будет отравлено очередным судебным разбирательством и, возможно, приговором…

– Но это же блеф, – неуверенно сказал Влад.

– Конечно, – кивнул Богорад. – Но я очень хорошо умею блефовать. Через полчаса после моего ухода госпожа Ксения сама, наверное, поразилась – как это ее угораздило купиться на мои угрозы? Но мне важен был один только момент. Момент истины. Когда она поверила мне – и принялась, против своей воли, оправдываться…

– Оправдываться?!

– Влад, – серьезно сказал Богорад. – Я не провидец, конечно, и не всеведущ… Но даю на отсечение правое ухо, что Снеги не нанимали убийцу. Посудите сами… Если бы они наняли убийцу – они наняли бы профессионала, ведь так?

– Не знаю, – сказал Влад. – Мне казалось, что заказать убийство – вовсе не так просто, как вызвать, например, такси…

Богорад махнул рукой:

– Уверяю вас, эта сложность – непринципиальна. Снеги покупают все первоклассное – вот и убийцу нашли бы… Это не Снеги. Не их след. Теперь я почти уверен в этом.

Все эти капельницы, пузырьки, аппараты и шланги, все эти спутники болезни, немощи, смерти – все они нависали над очень бледной, очень тонкой, коротко остриженной женщиной. Влад сидел рядом, от его белого халата отвратительно пахло дезинфекцией. Анжелины глаза были открыты, но она смотрела мимо него, в светлую стену за его спиной.

Влад понимал ее.

Если бы он лежал вот так же, опутанный катетерами, а рядом вот так же трогательно сидела бы Анжела – он, наверное, ни на секунду не поверил бы, что ее привело сюда что-то, кроме страха за собственную шкуру. Кроме уз, которые слепы. Которые обращают в рабство все, что движется.