Пещера. Ведьмин век. Долина Совести - Марина Дяченко

(Двое сыновей…)

И она все-таки хочет его увидеть.

Влад поднялся до самого верха. Почти бегом сделал круг по залу ожидания; подошел к стеклянной стене.

На месте, где он сидел пять минут назад, восседала теперь полная тетка в окружении клеенчатых баулов.

Влад прижался к стеклу щекой.

Анна подняла глаза, будто ее позвали.

Влад видел, как поднялись ее плечи, когда она резко вдохнула спертый вокзальный воздух.

Попыталась улыбнуться. Нет, улыбнулась. Подняла руку…

Стрелка часов дернулась. Шесть тридцать. Анна махала ему рукой.

(Сквозь стекло и сквозь толпу…)

Влад смотрел. Как когда-то – давным-давно – смотрел на нее через всю большую аудиторию, по диагонали.

Анна смотрела тоже. Секунда… Другая…

Влад указал рукой на вокзальные часы.

Она проследила за взглядом за его жестом – и перестала улыбаться. Он помахал рукой, прощаясь. Она смотрела вопросительно; он кивнул. Она не тронулась с места, тогда он кивнул еще раз – повелительно.

Она медленно повернулась и пошла к выходу.

Он открыл глаза и долго не мог понять, где находится. Это кафе, говорил здравый смысл. Это «Мак-Дональдс» возле дворца Бракосочетания. Какого-такого сочетания? Брако. Драко. На соседнем столе стоит пластмассовая фигурка смешного зубастого дракона. Как-как называется этот материал? Пластмасса…

– Вы уже уходите? – спросила женщина с подносом в руках. На подносе громоздились пестрые бумажные свертки; вокруг женщины гарцевал мальчишка лет восьми, с синим воздушным шаром на палочке.

– Да, – сказал он, повинуясь приказанию здравого смысла. – Я уже ухожу.

Он поднялся, неуклюже взял со стола точно такой же поднос, как у женщины (от свертков остались только цветные бумажки, пустой бумажный стакан лежал на боку) и сунул его в щель жестяной тумбы, похожей на очень большой почтовый ящик. В недрах тумбы глухо ухнуло; он обернулся в поисках выхода. Всюду жевали, тянули из трубочек, причем половина посетителей были дети. Цветные шарики на палочках пялились на него, будто прозрачные драконьи глаза; он занервничал. Здравый смысл говорил ему, что надо выйти вон там, через стеклянную дверь, что опасности нет, что он просто зашел в кафе, чтобы перекусить, что он уже поел и теперь должен идти дальше…

Куда – дальше?

В контору, подсказал здравый смысл. В офис.

В дверном проеме он привычно пригнулся. Вышел под серое небо, поймал щекой несколько капель холодного весеннего дождя, сегодня шестое марта, сказал здравый смысл. Послезавтра – международный женский день…

Какой день?!

– Я, – сказал он шепотом. – Я должен был увести… этих двоих… увести… привести. Не уберег?!

Дети, с визгом скатывавшиеся по яркой горке, поглядывали на него мельком, без интереса. Он сунул руки в карманы куртки, повернулся левым боком к несущемуся по широченной дороге потоку этих… «машин», подсказал здравый смысл. И двинулся по направлению к мосту, проложенному не через реку, а через дорогу – чтобы одни машины могли разминуться с другими по воздуху…

Дождь усиливался. Здравый смысл вопил, что надо вытащить из сумки сложенный втрое «зонт», но он не спешил прислушиваться к здравому смыслу. Его устраивали прохладные капли, стекающие по лбу, по вискам, по затылку.

– Скидки, – сказала пожилая женщина, торгующая пирожками. – По случаю женского праздника – значительные скидки. Не желаете купить подарок?

Он отрицательно качнул головой.

Миновал мост. Осторожно пересек сперва одну улицу, затем другую; у входа в магазин неподалеку от площади Победы ему навстречу шагнула, поправляя низко надвинутый капюшон, улыбчивая девушка:

– Можно вас на минутку? Не хотели бы вы заняться изучением Библии?

– Прямо сейчас? – медленно спросил он, и девушка стушевалась под его взглядом. Минуту спустя он услышал, как она обращается к другому прохожему: «Можно вас на минутку? Не хотели бы вы заняться изучением Библии?»

– Свобода, – сказал милиционер в камуфляже, с резиновой дубинкой у пояса, – это всегда одиночество. Чем совершеннее свобода – тем полней одиночество.

– Что? – удивился он.

– Я это говорю к тому, что любая привязанность есть первый шаг к рабству, – охотно пояснил милиционер, оставляя свой пост возле обменного ларька и подходя ближе.

– Вряд ли, – нерешительно сказал он.

– Да-да, – ради убедительности милиционер коснулся наручников, болтающихся у него на поясе рядом с дубинкой. – Именно так. Даже если это привязанность к домашним тапочкам. Или к единственному сорту сигарет. Или к стране. Особенно к стране.

– Я не курю, – сказал он. – И у меня нет домашних тапочек.

– Значит, вы очень одиноки, – сказал милиционер. – Я вам завидую.

– Кажется, я опаздываю на работу, – сказал он.

– А я вас не задерживаю, – со значением сказал милиционер. – Ступайте себе.

И он пошел дальше; здравый смысл, казалось, потрясен был встречей с обладателем дубинки и теперь молчал, не беспокоя подсказками.

Он поднялся на порог из трех бетонных ступеней и, привычно пригнувшись, вошел в тесную чистенькую контору. Вдоль стены стояли остекленные витрины с выставленными напоказ мобильными телефонами; хорошо одетая длинноногая девушка внимательно изучала модели и цены. За стойкой сидел элегантный молодой клерк, самой яркой деталью его внешности был желто-оранжевый галстук на плотной мускулистой шее.

– Ты опять опоздал, – сказал клерк с неприязнью – Шеф вот уже пятнадцать минут…

– ТРОЛЛЬ! Помогите! ТРОЛЛЬ!

Он обернулся.

Девушка, еще секунду назад разглядывавшая телефоны, теперь кричала, вжимаясь спиной в витрину; лицо ее было белым, как рубашка элегантного клерка, а рот раззевался так широко, что виден был маленький, дрожащий в горле «язычок»:

– А-а-а! Тролль! Тролль! ТРОЛЛЬ!

И в стекле витрины за ее спиной Гран-Грэм увидел собственное отражение.

Глава пятнадцатая

Катастрофа

Их встречи приняли характер обмена заложниками. Ледяной взгляд, сухой кивок, формальное рукопожатие; каждый получал из рук другого частичку своей украденной свободы и торопился прочь, стараясь поскорее забыть унизительную процедуру обмена.

Анжела съехала их гостиницы и сняла небольшую квартиру неподалеку от центра; она полагала, что Влад не знает ее нового адреса, однако на другой же день после ее переезда Богорад сообщил Владу улицу, номер дома, квартиру, этаж, фамилию хозяйки, сдавшей квартиру, и некоторые подробности (у парадного входа консьерж, имеется черный ход с железной дверью и кодовым замком, однако дверь квартиры хлипкая и замок не выдерживает критики).