Мир Дому. Трилогия (СИ) - Шабалов Денис

Чтобы не отрываться от рабочего процесса и не создавать излишние телопередвижения в коридорах и переходах Гексагона, обед нам приносят на рабочее место. Створки ворот поднимаются – и в цех вваливаются пищеблоковские. Бешеные глаза, языки на плече – кажется, капо гнали их бегом всю дорогу. Они волочат баки со жраниной – и все пространство Дока мгновенно наполняется мутно‑вонючим духом.

– Бигус… – принюхиваясь, тоскливо говорит Смола и вздыхает.

Бигус, твою намотай, такой бигус. Так его назвали столовские – за неимением других наименований. Рацион БР№3. Белково‑растительный, само собой. Но у нас он называется бигусом.

Бигус, как говаривал Армен, когда‑то давно делали с любовью и умом. Просто – но вкусно и питательно: овощи, корнеплоды, мясо… Настоящее мясо, копченое в нарезку. И куски с косточками… Перемешать, добавить специй по вкусу, варить под крышкой, иногда помешивая. Даже уже сам рецепт шибает слюну – и я сглатываю бьющий из‑под языка фонтан. Но наш бигус…

На компосте выращивают не только сою. На компосте выращивают нечто, обзываемое в Пищеблоке салатом – а кто‑то, например Док или Армен, зовут не иначе как «сраными лопухами». Но лопухи исправно поставляют нам клетчатку, без которой кишки превратятся в говно. И в прямом и в переносном смысле. Говорят, в Китае – была когда‑то где‑то такая страна – одной из самых изощренных считалась казнь, когда заключенного изо дня в день кормили вареным мясом. Только мясо – вываренное, без жил и костей. И спустя месяц человек подыхал в жутких мучениях. Впрочем, мучиться он начинал задолго до этого дня… Потому клетчатка нужна организму – и мы получаем ее из «сраных лопухов» в достатке. Нас кормят только здоровой, легкоусваиваемой пищей. С‑с‑суки… От того наши желудки переваривают не только жареную крысятину, самогон на стекломое и адские острые соусы, очень популярные в Норе – но, кажется, могли бы переварить и гвозди.

Наш бигус выглядит совершенно неаппетитно. Не знаю, каким он был раньше, но сейчас он серо‑зеленого цвета. Серое – соя и немного корнеплодов, какая‑то типа репка, растущая на компосте круглогодично, а зеленое – как раз салат, не теряющий цвет даже при варке. Сверху немного рыжей дряни – это добавка, типа даже витаминизированная. Хотя Док, слыша такое, начинает дико ржать и требует запить такую несусветную херь чем‑то крепким.

Смола, который искренне ненавидит бигус, сидит весь разнесчастный – и я понимаю, что этот хрен ночью уж точно сожрет один из наших общаковых рационов. Его могучему организму просто необходимо добить это говно чем‑то нормальным. Ладно, не в первый раз…

– Суки, нет бы пюрешку сделать, – бурчит Смола и вздыхает еще раз.

Бигус входит так себе. Стебли салата твердые, и приходится прилагать определенные усилия, чтоб разжевать волокна. Я вяло ковыряюсь в тарелке, запихиваю в себя примерно половину и понимаю, что больше не войдет. Перед глазами все еще стоит платформа с детьми – и от этой картины сжимается до спазма горло. Я передаю миску вправо, кому‑то из отрядников, дохлебываю свою водичку, имеющую стойкий запах фильтрации – и откидываюсь на прохладное чугунное колесо. У нас есть еще минут двадцать, и можно попробовать немного прикемарить. Я закрываю глаза – и воспоминания жесткой волной накрывают меня…

Малолетки живут отдельно в Юго‑Западном модуле. Малолетки используются там, где нужна ловкость и небольшие размеры. Дорос до нормы – уходишь во взрослый отряд. Пока растешь – живи в своем отряде, работай, жри. И, порой, умирай.

Кроме работ кто‑то из нас и учится. Гексагону нужны электрики, Гексагону нужны сборщики, Гексагону нужны повара и оружейники – самые настоящие профессии, а не просто подержи‑подай‑принеси. Да и много еще кто нужен – все те, кого мы зовем кратким и емким словом «спецы». Никто не доверит крысюку серьезные ремонты или ответственные операции с оборудованием – но минимальные знания нам все же дают. Работая на подстанции, которая питает электричеством модуль, ты должен знать, какой рубильник дернуть и какой выключатель включить; ползая по говностоку – должен уметь обращаться с насосом или сепаратором, понимать, за каким хреном тут стоит вентилятор и как его починить; готовя жранину в Пищеблоке – уметь включить и отключить плиту, обращаться с электромясорубкой, приготовить завтрак, обед или ужин… И потому один раз в неделю у каждого отряда в расписании стоит учебный день. Учеба – дело лично твое. Но выучившись на профессию ты будешь жить в Гексагоне чуть лучше остальных. Впрочем, мы пока еще мелкие крысюки и многим из нас эти знания кажутся попросту ненужными.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мы живем кучей. Пацаны, девки – все равно. В нашем отряде сорок пацанов и десять девок. Пять бригад по десять номеров. Мы все, вся орда в пять тысяч плюс‑минус человек обитаем в одном огромном зале – не знаю, почему, но так было всегда. Длиннющие двухъярусные нары размечены на десятки отрядов, и каждый знает свое место.

Каждой бригадой руководит «сука»‑бригадирша, и все они подчиняются одной, старшей отряда. Здесь все как и с капо. Суки и есть те же капо, только трудятся они здесь, на Малолетке. Суки называют себя суками по старой памяти о собаках, которых мы никогда не видели. Суки – молодые крепкие бабы со стальными яйцами и здоровенными сиськами: попробуй удержать в кулаке стаю малолетних крысенят, не боящихся ни бога ни черта. Но суки умеют – их кулаки крепки так же, как и подошвы их ботинок, а палки и шокеры раздают удары молниеносно. Суки горой друг за друга и склоняются только перед стальными хозяевами.

Кроме сук у нас есть и свои авторитеты‑бугры. Здесь мы полностью копируем старших – да и вообще во многом стараемся на них походить. И каждый из малолетних шкетов мечтает, наконец, вырасти и свалить во взрослую жизнь.

Наш бугор – четырнадцатилетка Апельсин. Через год он уходит во взрослый отряд и оставит за себя нового бугра – но пока рулит нами в полный рост. С помощью пятерых таких же, как и он, отморозков. Уже много позже я узнаю, что во взрослом отряде его загнали в поднарные и отпетушили – за излишнюю наглость, борзость и презрение к правилам, установленным не им самим. Беспредельщик – он беспредельщик и есть, это не вытравить. И уже на Малолетке он показывал себя во всей красе…

Мне тринадцать. Я не в авторитете – но и не последний чмошник. Так, крепкий середнячок. И все же бугры выделяют меня из общей толпы и частенько доебывают – у меня шрам во весь череп, это отличие от остальных, а выделяющихся из общей массы не любят. Еще обо мне говорят, что я пришлый, рожден не в Гексагоне – и хотя живу здесь с младенчества, этот след продолжает тянуться за мной. Особенно старается Воробей, одна из шестерок Апельсина – золотушный[4] недомерок с заячьей губой и слегка вывернутыми наружу ноздрями. Я и сам не богатырь – но жилистый, и мышца кой‑какая имеется.

Васька появилась в моей жизни внезапно. Помню, один из наших слег с жестким тобиком[5] – и его сразу забрали на компост. Отряды всегда старались догонять до штатной численности сразу – и Васька стала нашим пополнением. Ее привели на вечернем построении – наша сука‑капо представила нового члена отряда и подтолкнула вперед, велев занять место в строю. По росту Васька была один в один со мной и встала рядом. Так я увидел ее в первый раз – тонкую, веснушчатую и золотисто‑светлую Ваську, которая навсегда стала моей сестрой.

Я почувствовал ее сразу. Не знаю, как это получилось. Просто понял, что теперь это моя сестра. Я уже знал девок – но Васька не привлекала меня, хотя и была вполне симпатичной. Это было какое‑то другое чувство. Покровительство? Скорее всего. Что испытывает старший брат к сестренке, ограждая ее, защищая от шпаны?.. Наверно, это и было оно. Она встала рядом со мной, насупленным, набыченным пацаном – и доверчиво заглянув мне в глаза, прошептала: «Я – Василиса. Мама Васькой зовет. А ты?..» И это ее «мама» сразило меня наповал. Мама… Ведь у меня тоже где‑то должна быть мама.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})