Рай с привкусом тлена - Светлана Бернадская

с насиженных мест в незнакомые, враждебные? Там будут жить халиссийцы. Но те, кто пожелает остаться на этих землях, должны признать себя гражданами Саллиды — и принести клятву не поднимать оружие против своей державы. Наказание за нарушение — смерть виновного и изгнание его семьи без права возвращения.

— И… многие остались?

— Многие. Женщины, дети — те, кто хочет жить в сытости и безопасности. С ними остались мужчины — чтобы защищать, пахать землю, растить урожай.

— А… Хаб-Ариф и Лей? Они тоже остались?

— Нет, — мрачнею я, вспоминая черные глаза Зверя, мечущие раскаленные молнии, и круглый живот Лей, что держит его за руку, смиренно отступив на полшага назад. — Они ушли. Хотят найти новые земли — но не на западе, а на востоке.

— Но… там же пустыня?

— Кто знает? — пожимаю плечом и чувствую, как кожу щекочет упавший на него светлый локон. — Говорят, оттуда, из-за восточных гор, прилетают птицы, что не могут гнездиться в пустыне. Хаб-Ариф принял решение. Он сам в ответе за свою семью. А я в ответе за свою.

Прижимаю к себе свое сокровище, оглаживаю плавные изгибы обнаженного тела, дышу ею, люблю ее.

— Ну а ты? — спрашивает она и касается губами моей скулы. — Что собираешься делать?

Я тяжело вздыхаю: она вплотную подобралась к тому, что хотелось бы отодвинуть как можно дальше. Не хочется оставлять ее даже на день, даже на час, но… Иначе мне не получить того, к чему я стремлюсь всем сердцем.

Сделать ее своей.

— Мне придется уехать, Вель.

— На север? — чувствую, как под моей ладонью напрягается ее тело.

— Да. К королю Аверленда. Я должен вернуть себе имя, Вель. Восстановить свои права на дом. Только после этого я смогу заткнуть рты насмешникам. Стать достойным тебя и просить твоей руки — чтобы не опозорить вдову сенатора союзом с безродным бывшим рабом.

Она постепенно расслабляется, проводит пальцами по моей груди, животу, кладет ладонь на бедро. Мое тело недвусмысленно отзывается на дразнящую ласку. Зарываюсь носом в ее шею, зацеловываю хрупкую линию ключиц. Еще немного — и заурчу, словно кот. Я не помню, когда еще был настолько счастлив.

— Я хочу поехать с тобой, — наконец произносит она.

На мгновение замираю, принимая услышанное.

— Правда?..

— Я соскучилась по Аверленду. По родным. По холоду, — она вздрагивает от легкого, невесомого прикосновения моих пальцев к ее груди. — И по тебе. Не хочу отпускать тебя больше так надолго.

— А дети?

— Поедут с нами.

Закрываю глаза и представляю себе невозможное. Мы — семья, живем в доме моих родителей, Алекс и Габи называют меня отцом. Пожалуй, дом придется достроить: после роскошного поместья Адальяро он покажется Вель слишком тесным. Тем более, если у нас появятся еще дети… На которых больше никто не заявит права.

— Ты согласен? — не дождавшись ответа, допытывается она.

— Согласен ли я? Вель, да это гораздо больше, чем я мог мечтать!

Ее ладонь опасно смещается — и чем жарче становится в паху, тем меньше я способен думать.

Впрочем, до утра думать вовсе не обязательно.

====== Глава 63. На север ======

Кастаделла с возвращением мужчин постепенно начинала оживать. Ремонтировались дома, заново мостились булыжником улицы, чистились акведуки. В порту, на рынках, в ремесленных мастерских забурлила жизнь, заново распахивались и засевались поля, за фрахт торговых кораблей вновь начались нешуточные сражения.

Сенат заработал в полную силу, поэтому я опять много времени стала проводить вне дома. Правда, теперь заседать в Сенате было гораздо приятней: решались обыденные, мирные вопросы; жестокие потребности войны и непопулярные решения военного времени не висели над душой каждого из сенаторов.

Контрибуция от халиссийцев, разделенная между городами Саллиды, оказалась ничтожной по сравнению с тем, сколько всего предстояло восстанавливать после войны.

Одним из первых в Сенате встал вопрос о выполнении грабительского контракта с пиратами, пришлось заново перекраивать карту страны. Аро вернулся с Туманных островов к нам в поместье. Потеря плавильни — его детища, к которому он был нежно привязан, — и доступа к вонючей вязкой жиже, способной воспламеняться, сделала его молчаливым, нелюдимым и угрюмым. Однако мы с Джаем не могли не восхищаться, глядя на него: из некогда забитого, запуганного, костлявого и угловатого подростка он превратился в высокого, статного, невероятно красивого молодого парня. Я втайне надеялась, что однажды он сумеет забыть о своем рабском прошлом.

Дома тоже хватало забот. Часть лошадей, вместо уведенных халиссийцами, нам вернули, однако конюшню пришлось отстраивать за свой счет: муниципальных денег едва хватало на выплату военного содержания солдатам и авральный ремонт важных городских объектов. Впрочем, я не унывала: денег, переданных дядюшкой, хватало не только на покупку недостающих лошадей и постройку конюшни, но и на жалованье наемным работникам. Наконец-то я смогла свободно вздохнуть: люди отчаянно нуждались в заработках, а нашим полям требовались рабочие руки, теперь не было необходимости гнуть спину самой.

К доктору Гидо, который вернулся в Кастаделлу вместе с первыми военными обозами, мы с Джаем наведались незамедлительно. Постаревший, сгорбленный, еще сильнее усохший и совершенно седой, он, тем не менее, продолжал самоотверженно помогать людям. Джая он встретил по-отечески тепло. Долго рассматривал его глаза сквозь увеличительные стекла, заставлял его смотреть то на свет, то на темноту, рассматривать рисунки на разном расстоянии, жмуриться и, наоборот, не мигать, вращать глазами в разные стороны. Хмурился, ощупывая голову, затылок и шею, где скрывались давно затянувшиеся раны.

В самих глазах он не нашел недуга, огорошив нас предположением, что потерей зрения дают о себе знать старые травмы. Он научил меня правильно массировать Джаю голову, выписал целый ворох зелий и снадобий для расслабления мышц и сосудов, а для чтения и мелкой работы подобрал моноколь в бронзовой оправе. Зрение орла, сказал он, вернуть уже не удастся, но если Джай станет серьезно относиться к лечению, то дальнейшее ухудшение остановится, и он не ослепнет окончательно.

Мы были довольны и тем. Первое время Джай, как ребенок, дурачился и рассматривал сквозь чудесный монокль меня. А потом целовал — каждую черточку, каждую родинку, каждую веснушку, которую удавалось рассмотреть на моем лице… и не только на лице.

Через три недели наконец сбылось желание Джая: мы приехали в порт, чтобы взойти на корабль, идущий на север. Дети танцевали от нетерпения, предвкушая долгое морское путешествие, в котором, по их мнению, непременно должно было случиться множество приключений. С