Вальс под дождём - Ирина Анатольевна Богданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если брезгливая или обморочная, то лучше просись в гладильщицы или в швеи, к ним уже чистая одежда попадает, а у нас самая тяжесть, — сдвинув брови, предупредила Вика. — Я как в отряд попала, то первое время каждую ночь ревмя ревела, так солдат было жалко, особенно если гимнастёрка вся насквозь простреленная, с убитого. — Вика положила в рот осколочек сахара и звучно пососала. — Не могу без сладкого, вот и растягиваю один кусок на весь день. — Она пошарила в кармане и протянула мне сухарь. — Хочешь?
— Нет. — Я покачала головой и онемевшими губами переспросила: — Как — с убитого?
— Да так! — Вика пожала плечами. — Ты небось думаешь, что убитых прямо в амуниции хоронят?
Я кивнула.
Викина улыбка искривилась горечью.
— Нет, подруга. Так никакой одежды на всю армию не хватит. — Она посмотрела на мою гимнастёрку и дотронулась до штопки на плече. — Смотри, твою тоже какая-то девушка носила, когда её пуля нашла.
Прежде мне не приходило в голову задумываться, откуда берётся форма. Поражённая, я прижала ладонь к прорехе, аккуратно зашитой зелёными нитками, и несмело поинтересовалась:
— А кто их раздевает, мёртвых?
— Не бойся, не мы. — Викин голос звучал обыденно. — Запомни, что на поле боя всегда первыми выходят санитары и утаскивают всех, кто ещё дышит. Форма раненых тоже к нам попадает, но из госпиталя. Вторым эшелоном идут сапёры. Даже если мин нет, то всё равно проверяют, мало ли какие ловушки установлены или снаряды неразорвавшиеся. Следом за сапёрами двинутся трофейщики — они собирают оружие и всякий нужный в армии инвентарь. Тут один трофейщик за нашей поварихой ухаживал, так приволок ей шикарный армейский термос, в каких по окопам обед разносят. Ты не представляешь, как она радовалась! У неё есть похожий, но совсем старенький и тепло не держит, а в походе иной раз без термоса никак. Самыми последними по полю боя идёт похоронная команда. Они достают военные книжки, снимают ватники, сапоги, шапки, собирают мёртвых, сгребают лопатами то, что осталось от людей… — Вика не договорила и встала подкинуть дров в прожорливую буржуйку из металлической бочки. Вспыхнувший огонь выхватил из полутьмы её лицо с застывшим выражением боли. Она обернулась: — В общем, иной раз солдаты по нескольку дней неприбранными на поле лежат, прежде чем их разденут. Тот смертный запах ничем не выводится. Мы и керосином, и щёлоком пробовали — ничего не помогало. Мучились ужасно, пока один бывалый мужичок не подсказал капитану засмердевшую одежду на день-два в землю закапывать.
Я в недоумении воззрилась на Вику:
— В каком смысле — закапывать?
— В буквальном. Роем большую яму и наваливаем туда брюки, ватники, рубахи, шинели. Ну, как в могилу, чтобы земля запах мертвечины в себя вобрала. Только тем и спасаемся. Уже знаем: если фронт пошёл в наступление — готовь лопаты.
Невидимая изнанка войны открывалась с такой безжалостной стороны, что я зажала ладони между колен и не смела пошевелиться. В виски ударила мысль о папе:
«Папочка, дорогой папочка, я хочу верить, что похоронная команда не снимет с тебя шинель и не закопает её в землю. Что однажды ты придёшь в ней домой, пусть раненый, пусть усталый и измученный, но живой».
И ещё я подумала о руках, что стирают и гладят папину гимнастёрку, и не было для меня сейчас милее и дороже тех женщин, что нашли в себе силы пойти на незаметную и скромную службу в банно-прачечные полевые батальоны.
* * *
Всего в нашем отряде было около ста девушек — прачек, гладильщиц и портних, командир отряда капитан административной службы Николай Анисимович Рябченко, его заместитель лейтенант Фролкина и пятьдесят человек вспомогательного персонала — повара, связистка и ездовые — мужчины, годные к нестроевой службе, попросту — мастера на все руки.
— Василич, а ты по дому очень скучаешь?
Пожилой ездовой с длинным грустным лицом пошуровал кочергой угли под огромным столитровым баком и широко улыбнулся:
— Вообще не скучаю. Мне с вами, девками, веселей, потому как моя баба злющая и привередливая.
Все в отряде знали, что Василич обожает свою привередливую и частенько поглаживает рукой карман гимнастёрки, где лежит последнее письмо от жены.
Прислонив к дереву кочергу, ездовой взял багор с крючком на конце и поднялся на самодельную лесенку — пошевелить бельё в котле, где вываривалось солдатское исподнее.
Карикатуристы на картинках изображали ад именно так, как работал наш полевой прачечный отряд: горели костры, кипело и булькало варево в котлах размером со взрослого человека, в армейских палатках, где мы стирали бельё, душной пеленой стоял едкий пар, проникающий в глаза и горло. Я согнулась пополам и закашлялась.
Хотя вязкий сырой март упорно подтапливал снежное покрывало, сугробы ещё стояли высокие. На верёвках, натянутых между деревьями, ветер парусил развешанное бельё. Из полевой кухни аппетитно тянуло запахом пшённой каши с лаврушкой. Если повариха раздобрится и вывалит в варево дополнительную банку тушёнки, то девушкам достанется по кусочку мяса.
Я подставила распаренное лицо под порыв ветра и растопырила пальцы, пытаясь ненадолго отрешиться от боли в суставах рук. Ногти у меня почти слезли, чудом задержавшись на больших пальцах. Потрескавшаяся кожа зудела и ныла, спина разгибалась с трудом. Я очень старалась работать добросовестно, но всё равно не дотягивала до нормы, потому что пропитанное кровью фронтовое бельё приходилось стирать в нескольких водах, по локоть в крови. Но сегодня я постараюсь во что бы то ни стало полностью перестирать положенные восемьдесят комплектов. Половина уже постирана.
— Улька, что прохлаждаешься без дела? Иди покрути, чтобы не замёрзнуть! — задорно прокричала хорошенькая рижанка Илга. На пару с Дуняшей они крутили ручку стиральной установки, которая представляла собой металлический барабан, внутри которого помещалось сорок две пары белья. Крутить надо было час без перерыва, и с девчонок от натуги стекало семь потов. На барабан назначали самых крепких, а я к ним не относилась. Я лениво отбрехалась от предложения Илги:
— Обойдусь!
Я снова закашлялась, резко выдувая из лёгких противную едкость щёлока. Ледяной ветер холодил спину и плечи в лёгкой гимнастёрке и трепал волосы, но нырять обратно в душную парилку прачечной не хотелось. Оттягивая момент возвращения, я стала наблюдать приближение тёмной точки на дороге, которая вскоре превратилась в лошадь Малину, запряжённую в телегу с грузом, и капитана Рябченко, гордо восседавшего на облучке рядом с ездовым Крикуновым.
— Девчонки, все сюда! Смотрите, что я вам принёс! — Капитан неуклюже сполз с телеги. Его лицо
