Ягоды бабьего лета - Толмачева Людмила Степановна

— Это свинство. Неужели им не жаль своего учителя?

— Им никого не жаль.

— Неужели все такие жестокие? А девочки?

— Ну-у… По-разному…

— Мне Любовь Антоновна говорила, что ты прекрасно вяжешь…

— Ага.

— Я тоже когда-то вязала, пока зрение не ослабло. Ты, Анюта, встань-ка, открой шкаф. Там на верхней полке бежевый джемпер. Вот, вот. Посмотри, какой необыкновенный рисунок! Его мне подруга показала. Давно, правда, но это не имеет значения. Старая мода часто возвращается. Ну, как? Красиво?

— Да. Это же спицами?

— Я только спицами и могу. Крючком так и не научилась.

— Я примерно такой же рисунок знаю, — Аня разглядывала джемпер то с изнанки, то на просвет, повернувшись к окну. — Но тут мне непонятно…

— Здесь секрет небольшой, — лукаво улыбнулась Серафима Григорьевна. — Ты получше посмотри. Может, он и раскроется тебе.

— Серафима Григорьевна, можно Ане ваш альбом показать? — спросила Люба, до сих пор не принимавшая участия в разговоре.

— Ради бога! Смотрите.

Люба взяла в шкафу альбом, но, заметив, что Аня сосредоточена по-прежнему на джемпере, решила подождать.

— Ну, как? — спросила Серафима Григорьевна? — Не поддается узор?

— Тут, наверное, двойные петли?

— Угадала, молодец. Только не двойные, а тройные, одна на одной. И получился объем. Попробуй сама. Сначала помучаешься, но это ничего, привыкнешь.

В комнату вошла Таисия Игнатьевна. Началась суета с подготовкой к чаепитию. Люба помогала накрывать на стол. Серафима Григорьевна отдыхала от разговора, а Аня сидела на кровати Таисии Игнатьевны и рассматривала альбом. Вдруг она спросила:

— А это вы, Серафима Григорьевна?

Все посмотрели на фотографию, на которую показывала Аня. Это был снимок родителей Серафимы Григорьевны. Она и в самом деле была точной копией своей матери. Но девочка не поняла, из какого времени это фото.

— Нет, это моя мама. Мы с ней были очень похожи.

Голос Серафимы Григорьевны задрожал, но она сдержалась, не заплакала. Аня смутилась. А Таисия Игнатьевна разрядила обстановку:

— Давайте-ка, девушки, чай пить. Сима, тебе сюда подать?

— Да, только я сяду сначала.

Люба поспешила на помощь, подняв поудобнее подушки и пристроив на постели поднос.

Три поколения женщин соединила сейчас тесная, с бедной обстановкой комнатка. Но теснота не мешала, наоборот, им было хорошо вместе, как может быть хорошо и уютно в обществе самых близких людей, с полуслова понимающих друг друга. В такие моменты жизнь кажется вечностью, потому что горести, болезни и печали отступают, дают человеку передышку. Такие моменты — огромная поддержка для человека в его неизбывном противостоянии ударам судьбы.

Проводив Аню, Люба начала готовиться к конференции. Она сходила в библиотеку за специально подобранной литературой и портретом Чехова, найденным в одном из старых журналов. В комнате отдыха она разложила на столе книги, на стене повесила портрет и листок с краткой биографией писателя. Недалеко от стола полукругом расставила стулья.

Времени до начала оставалось еще много. Люба вынула из сумочки телефон, который сейчас постоянно носила с собой, и набрала номер сына. Он ответил не сразу. Люба как можно спокойнее спросила:

— Как дела, Владик?

— Как сажа бела, — ответил он.

— Так плохо?

— Чего уж тут хорошего? Эта дрянь, похоже, задумала гениальный план…

— Какой план?

— Увести деньги в левую фирму, а нас обанкротить. Ладно, мама, некогда говорить. Потом я тебе перезвоню. Пока.

Люба сидела за столом в комнате отдыха уже целый час, а участников конференции не прибывало. Всего собралось шесть человек: четыре старушки, одну из которых привезли на инвалидной коляске, и два старика. Игоря и Всеволода Петровича не было. Дальше ждать не имело смысла.

Люба начала с чтения небольшого рассказа. Прочитав рассказ, она предложила собравшимся обсудить его идею. Старушки переглянулись. Одна из них, самая молодая из четырех, тонким голосом возразила:

— А мы пришли послушать. Чего тут обсуждать?

Высокий худой старик усмехнулся и глухо произнес:

— Лучше «Палаты номер 6» нету. Самый поучительный рассказ.

— А что вы видите в нем поучительного? — доброжелательно спросила Люба.

— Как «что»? Чехов нам Россию показал. Прав Лесков — наша страна и есть палата номер 6.

— Ну ты, Федорыч, хватил! «Россия»! — возмутился его сосед, лысый старик в полосатой рубашке. — Зачем за примером далеко ходить? Наш интернат и есть палата номер 6. В самый раз!

— Правильно, — поддакнула старушка с тонким голосом. — Я со школы помню этот рассказ. Это в нем про сумасшедших говорится?

— Ну! Там доктор сам с ума сошел, — весело подтвердил лысый.

— Чего вы придумываете, если не знаете? — возмутился высокий старик, которого назвали Федорычем. — Он-то как раз нормальный был. Это окружающие его в сумасшедшие записали. Потому что одеревенели от пошлости и разврата. Им тот, кто более-менее нормальным человеком был, казался чокнутым.

— Вот-вот! — разошлась разговорчивая старушка. — Сейчас такое же время. Ничего не изменилось. Кто не ворует, живет на зарплату и пенсию, считается ненормальным. Раз бедный, значит, не умеешь жить или с головой не в порядке.

— А может, не стоит всех под одну гребенку? — спросила Люба. — Я знаю людей, добившихся успеха законным путем.

— Да мы не возражаем, — согласился Федорыч. — Честные люди всегда были. Но их мало. Посмотрите, что в России нынче происходит! Настоящий дурдом! Растаскивают последнее. Какие заводы и фабрики от Советской власти им достались! А? Гиганты! И что они с ними сделали?

— Во-во! Прав, Федорыч! С молотка Россию пустили.

— А молодежь какая нынче? Вы посмотрите! Страм! — подала голос, молчавшая до сих пор старушка с благообразным лицом.

— Верно. Я, к примеру, как в окно ни посмотрю, там каждый вечер девицы с парнями обнимаются по кустам. Эти, детдомовсие-то, — с фальшивым раздражением произнес лысый.

— А ты, Пахомыч, меньше за девками-то подсматривай. Небось завидно? — съязвила тонкоголосая.

Все засмеялись.

— А врачи! — не унимался Федорыч. — Сплошные Ионычи. Бесплатно лечить никто не будет. Нет, что ни говори, а Чехов вечно живой будет со своими героями.

— Правда, правда! Взять нашу Нинелку. Только перед мужиками хвостом крутить, а нас лечить, вишь, не ее дело. Придет, сунет градусник, вот и все лечение, — вступила в дискуссию старушка с узким, похожим на лисью мордочку, лицом.

— Не говори, Тимофевна! — поддакнула ей тонкоголосая. — Я давеча лекарства от давления попросила, так она валерьянки дала, и все. Мол, денег нет на дорогие препараты.

— Это вы зря так ополчились на Нинель, — вступился за врача Пахомыч. — Мне недавно курс уколов прописала. Лекарство импортное какое-то, не помню названия…

— Хм! Так на то ты и мужик! С мужчинами у ней другие отношения, особенно с теми, у кого квартиры приватизированные, — хихикнула Тимофеевна.

Внезапно заговорила старуха в инвалидной коляске. В наступившей тишине она одышливо выкрикивала короткие фразы:

— А я жалею, что отдала квартиру родственникам! Уж лучше Нинельке! Может, взамен уход за мной был бы человеческий. Никакому Чехову не снилась моя жизнь! В молодости у меня от женихов отбоя не было. Потом вышла за умного и благородного мужчину. Он занимал высокий пост, а меня на руках носил. Я купалась в мехах и бриллиантах. Не верите? Да! Не каждой такая удача выпадает! Я окончила институт, работала научным сотрудником, имею опубликованные труды! Но Бог не дал нам детей. Вот несчастье всей моей жизни! Муж умер. Я осталась одна. А потом этот проклятый диабет. Потеряла ногу. И никому не нужна! Младшая сестра взяла к себе лишь для того, чтобы обобрать меня. А потом спихнула в этот интернат, — без паузы, с горьким надрывом, она обратилась к Тимофеевне: — Нина Тимофеевна, увези меня в комнату!