Триокала. Исторический роман - Александр Ахматов

Он почувствовал страстное желание стиснуть юную красавицу в объятиях, но устыдился своего эгоистичного порыва и уткнулся лицом в ее разметавшиеся по ковру густые светлые волосы, решив терпеливо дожидаться, когда она сама проснется. От ее волос пахло морем, и он вспомнил, как они вместе купались накануне. Мемнон улыбнулся и, подняв голову, с обожанием стал разглядывать лицо подруги. Длинные, слегка изогнутые ресницы ее были темные, словно подкрашенные. Розовые губки слегка припухли от вчерашних страстных его поцелуев.

– Какая же ты красавица! – прошептал он.

Ювентина, вздрогнув, проснулась и открыла глаза.

– Любимый! – с сонной улыбкой проговорила она и обвила его шею руками.

Они не скоро оторвались друг от друга, опомнившись примерно во втором часу дня, когда багровый диск солнца поднялся над лазурной равниной моря.

– Довольно, милый, – с нежностью сказала Ювентина.

– Я утомил тебя?

– Немножко, признаться, – тихо рассмеялась она. – Тебе тоже надо поберечь силы.

– Зачем? – безмятежно улыбнулся Мемнон, перевернувшись на спину, и закрыл глаза.

Помолчав, он продолжил:

– В нашем распоряжении еще дней пять-шесть. Все это время мы будем вместе, ненаглядная моя… Ах, знать бы, какому богу или богине мы обязаны нашему счастью?..

Ювентина ответила серьезным и благочестивым тоном:

– Будем возносить свои молитвы Венере Эрицинской, которая, как я слышала, царит в Сицилии наравне с Юпитером Императором. Пусть она будет нашей заступницей перед всеми олимпийскими богами.

Она помолчала, потом спросила:

– Ты сказал, что в нашем распоряжении пять-шесть дней… А потом?

– Разве я тебе не говорил? Мне предстоит путешествие в Гераклею, – с неохотой ответил Мемнон.

Ювентина коротко вздохнула.

– Ну-ка, посмотрим, что там у нас в этих ящиках! – внезапно вскочил на ноги Мемнон. – Сегодня я выберу для тебя сразу несколько нарядов, достойных царицы.

Сбросив с себя покрывало и надев тунику, он направился к обитым бронзой сундукам, переступая через валявшиеся под ногами серебряные кувшины и чаши.

Открывая крышки сундуков, он рылся в них, отыскивая понравившиеся ему цветом или покроем женские платья.

Он заставил Ювентину примерить несколько дорогих и красивых нарядов, одевая и раздевая ее с ловкостью служанки.

Особо отметил он закрытое платье темно-синего цвета.

– В нем ты похожа на одну из грациозных статуэток из Танагры54, – с восхищением произнес Мемнон, когда она облачилась в тонкую и мягкую ткань, пройдясь перед ним своей легкой походкой. – Этот длинный хитон наденешь, когда мы вместе посетим театр в Катане, – добавил он.

– Мне, право, немножко не по себе, – засмеялась Ювентина. – А вдруг хозяин виллы обнаружит пропажу этих дорогих и красивых вещей?

– Судя по всему, он еще сам толком не знает, что хранится в этих сундуках, – беззаботным тоном ответил Мемнон. – А если и знает, невелика беда. Знаешь, откуда все это? Из разграбленной прошлым летом Счастливой гавани в Остии. А я, как участник того памятного похода, имею право на долю из общей добычи, – заключил он.

Ювентина сама нашла в одном из сундуков костяной гребень и бронзовое полированное зеркало. Установив зеркало на одном из сундуков и присев на другой, она принялась расчесывать свои волосы, в то время как Мемнон с улыбкой ею любовался.

Когда они покинули крипту, день уже вступал в свои права. С моря дул легкий ветерок. Пронизанные солнечным светом зеленоватые волны лениво накатывались на песчаный берег.

Поднявшись на утес, они увидели примерно в двух милях от берега большой трехмачтовый корабль, идущий под парусами и на веслах. Он быстро приближался к бухте.

Уже отчетливо видны были бронзовые от загара тела матросов, бегавших по палубе или ползущих вверх на мачты по веревочным лестницам. На корабле готовились убирать паруса.

– Это «Амфитрита», – упавшим голосом сказал Мемнон.

– Ты огорчен? Почему? – быстро спросила Ювентина.

– На этом корабле должен находиться Требаций. Я думал, что он покинет Крит хотя бы тремя-четырьмя днями позже меня. Выходит, он поспешил выйти в море на следующий же день. Боюсь, нас разлучат сегодня же…

Это был либурнийский корабль, или либурна, быстроходное двухпалубное судно с двумя рядами весел. Его изобретателями были иллирийцы, обитавшие на северном побережье Адриатического моря в области, называемой Либурния. Жители ее издавна славились как искусные мореходы и отчаянные пираты. Римляне впервые столкнулись с иллирийцами во время правления царицы Тевты55. Эта Первая Иллирийская война закончилась победой римлян, но тогда еще покорить эту страну им не удалось. Зато попавшие римлянам в качестве добычи либурнийские корабли были оценены ими по достоинству. Делались они либо из елового, либо из соснового дерева. По величине и вместимости они не уступали римским биремам, но были значительно легче и быстроходнее их. Пираты охотно использовали либурны, особенно для перевозки ценной добычи и пленных, но вообще предпочитали меньшие по размерам, но более маневренные и быстроходные гемиолы и миапароны, имевшие только по одному ряду весел.

– Вон он, смотри, – схватив Ювентину за руку, сказал Мемнон. – Видишь двоих на носу, рядом с изображением Амфитриты? Один из них Блазион, наварх, командир корабля, а тот, кто повыше ростом, и есть Требаций.

У Ювентины было острое зрение, и она хорошо разглядела знаменитого архипирата. В Риме им пугали маленьких детей. Примерно таким она его себе и представляла. Суровое лицо его было изборождено глубокими морщинами, похожими на шрамы от ран. Черты его были чисто римскими: орлиный нос, могучая шея и выдающийся вперед массивный подбородок.

Мемнон вздыхал, не скрывая своей досады. Ювентина прижалась щекой к его плечу и тихо сказала:

– Нам не пристало роптать на Фортуну. Это было бы слишком несправедливо. Она подарила нам великое счастье – сберегла нас друг для друга. Разве не так, милый?

– Ты права, мое солнышко! – обняв ее, проговорил он.

Возвращались они скорым шагом, чтобы поспеть на виллу раньше, чем «Амфитрита» бросит якорь в бухте. Нужно было предупредить пятерых инвалидов, чтобы Требаций не застал их в непотребном виде. Мемнон прекрасно знал, чем обычно заканчивались попойки этих несчастных, для которых в беспробудном пьянстве заключался весь смысл жизни.

И он не ошибся. Когда Мемнон и Ювентина пришли во двор усадьбы, то увидели там весьма неприглядную картину: все пятеро бывших пиратов спали вповалку прямо на траве под старой раскидистой яблоней. Судя по всему, пировали они почти до самого рассвета. Стол был завален грудами объедков и грязной посудой.

Мемнон разбудил Гераклеона и сообщил ему о прибытии «Амфитриты» с самим Требацием на борту.

Гераклеон сразу протрезвел.

– Клянусь трезубцем Посейдона! Нельзя допустить, чтобы Требаций увидел все это безобразие. Чего доброго вообразит, что мы живем здесь не хуже, чем римские сенаторы, отдыхающие в Байях.

И он принялся расталкивать товарищей, зычно покрикивая:

– Поднимайтесь, прах вас возьми! Зовите женщин – пусть уберут со стола! Живее, живее, разрази вас Зевс своими молниями! «Амфитрита» в бухте! Сам Требаций пожаловал!..

Известие о прибытии Требация возымело свое действие. Все пьяницы вскакивали, как ужаленные.

– Посоветуй, в какой комнате лучше поселить Ювентину? – спросил Мемнон, обращаясь к Гераклеону.

– Я уже подумал об этом. Рядом с вестибюлем есть небольшая, но вполне приличная комната. Там иногда ночуют женщины из деревни. Я распорядился, чтобы ее привели в порядок.

– Когда вернется Геренний, передай ему, что я буду перед ним в вечном долгу, если он окажет Ювентине свое покровительство.

– Ты покинешь нас вместе с Требацием? – спросил Гераклеон.

– Да. И вернусь обратно через месяц-другой.

Мемнон поспешил увести Ювентину в предназначенную ей комнату, которая была очень уютной и чисто прибранной. В ней стояли две кровати и средних размеров стол с поставцом.

– Я не хочу, чтобы Требаций видел тебя, – сказал Мемнон. – Ему не обязательно знать о нас. Только в крайнем случае познакомлю тебя с ним…

Ювентина присела на край кровати. Румянец сбежал с ее лица. Она вся поникла и сидела неподвижно, как сфинкс.

– Что с тобой, девочка моя? – удивленно спросил он, взяв ее руки в свои.

– Ты сказал Гераклеону, что вернешься через два месяца, – жалобным голосом проговорила она. – У меня сердце сжимается при мысли, что мне придется ждать тебя так долго…

Губы ее по-детски задрожали, и она отвернулась, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.

– Ну вот! А ведь только что сама говорила, что несправедливо обижаться на Фортуну.

Он нежно обнял ее.

– Потерпи, родная. Я постараюсь вернуться как можно скорее…