Фамильная честь Вустеров - Пэлем Вудхауз

     Родерик Спод  не сделал трех сальто-мортале  в сторону, но  в остальном вел  себя в  точности как  тот  дурной кабысдох.  Сначала он  долго стоял  с разинутым  ртом.  Потом  сказал:  "А?" Потом его губы  искривились,  пытаясь изобразить умиротворяющую – по  его  представлениям – улыбку. Потом сделал несколько глотательных  движений,  будто  подавился  рыбьей  костью. Наконец заговорил, и, честное слово, мне показалось, что я слышу воркованье голубки, и кстати, чрезвычайно кроткой голубки.

     – Стало быть, вы знаете? – спросил он.

     – Знаю, – подтвердил я.

     Спроси он  меня, что именно я знаю о Юлейлии, он загнал бы меня в угол, но он не спросил.

     – Э-э... и как же вы узнали?

     – У меня свои источники.

     – Вот как?

     – Вот так-то, – отозвался я, и снова наступило молчание.

     Я  никогда  бы не  поверил,  что  такое  хамло  способно  так раболепно пресмыкаться, но он готов  был пасть на брюхо передо мной. Глаза  глядели на меня с мольбой.

     – Вустер,  надеюсь,  вы  никому  не  расскажете?  Вустер,  пожалуйста, сохраните эту тайну, прошу вас.

     – Я сохраню ее...

     – О, Вустер, благодарю вас!

     – ...если вы никогда больше не  позволите  себе  столь  отвратительных проявлений... ээ, как это называется?

     Он робко сделал еще один крошечный шажок в мою сторону.

     – Разумеется,  разумеется. Боюсь, я проявил неоправданную поспешность. – Он протянул руки и попытался разгладить мой рукав. – Кажется, я смял ваш пиджак.  Простите  меня,  Вустер.   Я   забылся.  Такое  никогда  больше  не повторится.

     – Надеюсь.  Это  же  надо  – хватает  людей  за  пиджаки  и  грозится переломать им все кости. В жизни не слышал подобной наглости.

     – Вы правы, вы правы. Я ошибался.

     – Ошибались –  не то  слово. В  будущем  я этого  не потерплю,  Спод, зарубите себе на носу.

     – Да, да, я все понял.

     – Все  время, что я  нахожусь  в  этом доме, ваше поведение  возмущает меня. Как вы смотрели на меня за обедом? Может быть,  вам  кажется, что люди ничего не замечают, но люди замечают все.

     – О, конечно, конечно.

     – Назвали меня жалкой козявкой.

     – Простите,  Вустер, я так сожалею, что назвал  вас жалкой козявкой. Я просто не подумал.

     – Думайте, Спод.  Прежде чем что-то сказать, всегда сначала подумайте. А теперь можете идти, это все.

     – Спокойной ночи, Вустер.

     – Спокойной ночи, Спод.

     Склонив голову,  он быстро просеменил в коридор, а  я повернулся к тете Далии, которая издавала звуки, похожие на фырканье мотоцикла. Вид у  нее был такой, будто она увидела привидение.  Думаю,  сцена,  которую она наблюдала, должна была произвести на непосвященного зрителя ошеломляющее впечатление.

     – Ну, скажу я тебе...

     Она  умолкла,  и  хорошо  сделала,  ведь  эта дама  в  минуты  сильного душевного волнения способна забыть, что она не на охоте, и  ввернуть слишком крепкое  словечко,  которое может смутить общество, состоящее  не  из  одних мужчин.

     – Берти! Что произошло?

     Я небрежно махнул рукой.

     – Ничего особенного, просто поставил нахала на место. Пусть знает, кто он, а кто – я. Таким, как Спод, надо время от времени вправлять мозги.

     – Кто такая эта Юлейлия?

     – Понятия не имею. За разъяснениями по этому поводу надо  обращаться к Дживсу. Но все равно он ничего не скажет, потому что правила клубного устава суровы и  членам позволено только назвать имя.  Дживс пришел  ко мне не  так давно, – продолжал я, ибо каждому всегда надо воздавать по заслугам, таково мое  убеждение,  –  и посоветовал сказать  Споду,  что  мне  известно все о Юлейлии,  и  от него останется мокрое  место.  И как вы видели  собственными глазами, от него именно  осталось  мокрое место. Что касается вышеупомянутой особы, я  в полном тумане. Можно лишь  предположить, что  это кто-то из  его прошлого – подозреваю, достаточно позорного.

     Я вздохнул, потому что слегка разволновался.

     – Мне  кажется,  тетя  Далия,  историю  легко восстановить. Доверчивая девушка слишком  поздно  узнала,  что  мужчины  способны на предательство... маленький  сверок...  последний скорбный  путь  к  реке...  всплеск  воды... захлебывающийся крик... Вот что я  себе  представил, а вы? Какой мужчина  не побледнеет под загаром при мысли, что миру станет известна эта тайна.

     Тетя Далия с облегчением вздохнула. Лицо оживилось, душа воскресла.

     – Шантаж! Старое доброе испытанное средство! Ничто с ним не сравнится. Я всегда  так считала и буду считать.  В любом  самом трудном случае  шантаж творит чудеса. Берти, ты понимаешь, что это значит?

     – А что это может значить, дражайшая моя старушенция?

     – Теперь Спод  у тебя в  руках, и единственное  препятствие,  мешавшее тебе украсть корову, устранено. Ты  можешь  просто пойти туда сегодня же  и, никого не опасаясь, взять ее.

     Я с сожалением покачал  головой. Так я и знал, что ее  мысли устремятся по этому руслу. Придется  выбить из ее рук чашу с напитком  радости, которую она поднесла к губам,  – легко ли поступить так с тетушкой,  которая качала тебя на руках младенцем.

     – Нет, –  сказал  я.  –  Тут  вы  ошибаетесь. Простите  меня,  но вы рассуждаете как тупица.  Может быть, Спод  и перестал быть  препятствием  на нашем пути, но блокнот по-прежнему у Стиффи, здесь-то  ничего не изменилось. И пока  он  не  окажется  в  моих  руках,  я шага не сделаю по направлению к корове.

     – Но почему? Ах да, наверно, ты еще не знаешь. Мадлен Бассет разорвала помолвку  с  Виски-Боттлом.  Она  только  что  рассказала мне  об  этом  под величайшим секретом.  Так что вот. Раньше загвоздка была  в том, что Стефани могла расстроить помолвку, показав старикашке  Бассету  блокнот.  Но  теперь помолвка уже расстроена...

     Я снова покачал головой.

     – Дорогая моя кровная родственница, в  ваших  рассуждениях  ошибка  на ошибке. Вы  все время  попадаете пальцем в небо. Пока  блокнот у Стиффи, его нельзя показать Мадлен Бассет. А Гасси непременно должен показать его Мадлен Бассет,  чтобы  убедить  ее,  как сильно она ошибается  относительно  причин поведения Гасси со Стиффи, которую он  хватал за ноги. Только убедив ее, что им руководили  совсем не те мотивы, в  которых она  его обвиняет, он  сможет оправдать себя в ее глазах и добиться примирения. А если он сможет оправдать себя в  ее глазах и добиться примирения,  тогда, и  только тогда, я  избегну кошмарной участи  быть  вынужденным  самому  жениться  на этой беспросветной дурехе  Бассет.  Нет,  нет и нет. Я ничего не буду делать, пока не раздобуду блокнот.

     Мой  беспощадный  анализ  положения  принес  желанные  плоды.  Судя  по теткиному  виду, она была  не  сломлена.  Она  молча сидела,  кусая  губы  и хмурясь,  –  именно  так  ведет   себя   человек,   испивший  горькую  чашу разочарования.

     – Ну и как ты собираешься его раздобыть?

     – Хочу обыскать ее комнату.

     – Какой смысл?

     – Дражайшая престарелая родственница, изыскания Гасси  показали, что с собой она его не носит. Рассуждая  логически, мы пришли к заключению, что он в ее комнате.

     – Да,  в  ее  комнате, но  где  ты  его  будешь  искать,  бедный  мой, несчастный  дурачок?  Она  могла положить его  куда  угодно.  Но  куда бы ни положила,  ты  можешь  быть  совершенно  уверен,   что   она   его   искусно замаскировала... Боюсь, ты об этом не подумал.

     Честно  говоря,  и вправду не подумал, мой  громкий  возглас  удивления наверняка это подтвердил, потому что она фыркнула, как бизон на водопое.

     – Ты, конечно,  вообразил,  что  он будет лежать у  нее  на  туалетном столике. Ну что ж, обыщи ее комнату, если хочешь. Вреда особого не принесет. Ты будешь при  деле и не пойдешь по кабакам. А я удалюсь к себе и постараюсь придумать  что-нибудь  толковое.   Давно   пора  одному  из  нас  хорошенько поработать мозгами.

    Проходя мимо камина, она взяла с полки фарфорового коня, ахнула  об пол и растоптала осколки,  потом  проследовала  в коридор. А я  сел  и  принялся раскидывать мозгами. Я был обескуражен, ведь мне казалось, я все  так хорошо спланировал, и вот, пожалуйста, – сел в лужу.

     Чем дольше я  размышлял, тем яснее  мне становилось, что  тетка  права. Оглядывая собственную  комнату, я без труда находил десятки  мест, куда бы я сам легко  спрятал небольшой предмет вроде  блокнота в кожаном  переплете, в котором содержится масса  нелестных описаний хрыча Бассета, например, как он пьет бульон, и никто бы его никогда не обнаружил. Полагаю, то же самое можно сделать и в логове этой  хищницы  Стиффи. Поэтому, появившись там, я  должен вести поиски так, чтобы мне позавидовала ищейка с самым острым нюхом, – что уж говорить о разине, который с детства ни разу не выиграл в "спрячь туфлю".