Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой - Гилель Бутман

Оружием такого типа мы располагали. Во-первых, пистолет Марка. Можно вынуть из патронов, которые я позаимствовал» во время военных сборов, пули, и пистолет будет стрелять холостыми. Был еще один вариант: Гилель Шур сказал мне, что есть боевой пистолет со сточенным бойком. Из него нельзя было стрелять даже холостыми, но это был стандартный боевой пистолет, а летчики, надо думать, тоже изучают типы личного оружия. Но оптимальный вариант возник тогда, когда Борис Азерников предложил использовать для нападения стартовый пистолет. Идея сразу же заворожила меня. Действительно, по размерам он напоминает настоящий, а звук выстрела, который на огромном стадионе слышен на всех трибунах, в кабине самолета должен будет аннулировать последние колебания экипажа. Хотя стартовые пистолеты продавались только по специальному разрешению, Борис каким-то образом купил его в Калинине и привез в Ленинград. Он вместе с Владиком Кноповым, тоже членом организации и тоже кандидатом в участники, испытал пистолет. Бой был отличный. Теперь у нас было то, что надо.

Ну, хорошо. Чем припугнуть – у нас есть. А что, если экипаж будет куда более напуган мыслью об ответственности за то, что не оказал сопротивления?.. Надо что-то иметь при себе на этот случай или нет? Надо. У себя на заводе я сделал шесть резиновых дубинок из кабеля толщиной в сантиметр, вынес с завода, дома похлопал себя по голове – вроде достаточно. Но Марк нашел их чересчур слабыми. Действительно, я вспомнил, что в каком-то американском штате действовал закон, запрещавший бить жену палкой диаметром больше двух сантиметров. Это – собственную жену! Да еще деревянной палкой. Я снова сделал дубинки, на этот раз потолще. Их Марк не забраковал.

***

29 декабря вызванный из Риги Эдик Кузнецов приехал в Ленинград. Знакомая женщина из соседнего подъезда оставила мне ключи от своей квартиры. Вечером Марк, Эдик, Миша и я пошли туда, захватив гитару. Погода стояла ненастная, неподходящая для встречи где-нибудь в парке: потому-то впервые (если не считать заседания комитета на квартире моего отца) вопросы, связанные со «свадьбой» обсуждались в помещении, хотя и в «кошерном». Стульев в квартире почти не было; мы, сняв ботинки, сидели по-турецки на сдвинутых кроватях.

В этот день мы окончательно подбили бабки. Миша Коренблит уступил в вопросе об оружии, и мы единогласно подвели общий знаменатель: ничего, что может выстрелить и убить, с собой не берем. Решили, что я пополню наш «арсенал» орудиями устрашения по своему усмотрению. Окончательно утвердили срок. «Свадьба» – 2 мая 1970 года. В последних числах апреля я должен был собрать всех участников группы захвата в Ленинград и провести репетицию наших действий на борту самолета в условиях, максимально приближенных к реальным. Я должен был еще раз поговорить с теми, кто дал принципиальное согласие на участие в побеге, но не знал ничего более. Это надо было сделать не раньше, чем за 48 часов до часа «X», чтобы никто не начал продавать имущество, менять квартиры, скупать драгоценности или делать еще что-либо «само собой разумеющееся» и чреватое гибелью для всего дела. Мы должны уйти из своих квартир в аэропорт так, как уходят в кино или на работу. С другой стороны, надо успеть поговорить с людьми до того, как они закончат последний рабочий день перед первомайскими праздниками – иначе они могут разъехаться из города и тогда «ищи ветра в поле».

Договорились и о билетах. Рижские ребята заранее закажут билеты на условленный рейс Ленинград-Мурманск еще в Риге. Остальные билеты на 2 мая мы скупаем в Ленинграде в первый же день продажи. Естественно, покупаем их в разных кассах и на чужие фамилии (тогда еще не требовали предъявления паспортов). Фамилии должны быть «неопределенного пола», например, украинские – так нам легче будет продать лишние билеты, если такие будут, тем, кому мы захотим. С нас достаточно экипажа – нам не к чему иметь в салоне дополнительный потенциальный очаг сопротивления. Возможно, жене какого-нибудь мурманского моряка придется добираться в Мурманск через Стокгольм, но это уже издержки производства.

Наконец «вечеринка» закончена. Выходим во двор. Марк едет провожать Эдика в аэропорт, там они должны по расписанию выбрать «наш рейс». Прощаемся. Я беру гитару и возвращаюсь домой.

В этот вечер я потерял контроль над операцией «Свадьба». Марк Дымшиц и Эдик Кузнецов, поехав вместе в аэропорт, обменялись адресами. Теперь они смогут дальше действовать без меня. При этом, не являясь членами организации, они меньше всего будут думать о ее интересах.

***

При встрече Марк сказал мне номер и время рейса: 2 мая, 16 часов с минутами. Это был последний лайнер на Мурманск в этот день. На всякий случай я съездил в кассу Аэрофлота и перепроверил. Оказалось, что с 1 мая вводилось летнее расписание и последний самолет нужного нам типа летел во втором часу дня.

Я сразу же позвонил в Ригу Сильве и попросил ее передать Эдику, чтобы он не покупал шкаф за 16 рублей, а купил шкафчик за 13 рублей с копейками, он гораздо удобнее.

Затем я позвонил Льву Львовичу Коренблиту и договорился о свидании.

К мнению Льва Львовича я прислушивался не только потому, что он был кандидатом физико-технических наук и на десять лет старше меня. И не только потому что, родившись в Румынии и будучи членом сионистского общества «Гордония» еще до войны, он имел в своем активе румынские лагеря во время войны, побег оттуда и переход через линию фронта. Меня, члена Комитета, состоящего из темпераментных, часто эмоционально бескомпромиссных парней, привлекала его холодная рассудительность, склонность к спокойному неторопливому анализу. И в делах организации он применял тот же метод, что в своей теоретической физике. Иногда он приравнивал к нулю все те второстепенные факторы, которые другим казались главными.

О «Свадьбе» я рассказал Льву Львовичу еще в январе, одному из первых. Своей реакцией он очень поддержал меня в тот момент. Она была явно положительной, хотя и сдержанной – но ведь он все делал сдержанно, как истый брит. Лев Львович подумывал даже о своем участии, но не представлял, как сможет посадить в самолет свою жену. «Если Рита ничего не будет знать, ее не затащить в самолет, а если ей рассказать, то по выражению ее лица все в аэропорту сразу же поймут, в чем дело» – говорил Лев Львович. Я его хорошо понимал – мне тоже предстоял нелегкий разговор с Евой.

Позвонил Льву Львовичу, чтобы посоветоваться с ним по вопросу об оружии: я настоял на том, что группа захвата не должна иметь боевого оружия, но в то же время мы не имели права казаться безоружными, и ответственность за обеспечение «орудиями устрашения» лежала на мне.

Лев Львович выслушал меня, подвел теоретическую базу под мою позицию и сразу же поехал со мной по магазинам. Мы ходили по длинным переходам Гостиного двора и мысленно оценивали все то, что лежало на полках. Вот, например, ружье для подводной охоты – его можно запросто пронести на борт самолета. А если из него придется выстрелить? Рыбу стрела убивает, а что будет с человеком… Нет, ружье мы не возьмем.

В конце концов мы купили туристскую лопатку и кухонный молоток. Особенно угрожающе выглядел молоток. В отличие от обычного молотка, у него была металлическая насечка в форме шипов. Только взяв его в руки, можно было почувствовать, насколько он легок. Однако эта алюминиевая штучка, которой нельзя было бы забить даже гвоздь в стенку, угрожающе сверкала. На несколько секунд она парализует даже сильную волю. А нам много и не надо: связать за спиной руки и вставить в рот кляп, если понадобится.

На обратном пути мы зашли к Льву Львовичу домой, и он присоединил к моей «коллекции» свой тостер для поджаривания хлебцев.

Теперь группа захвата была полностью «вооружена».

***

Покупка билетов на мурманский рейс казалась делом совсем простым, однако и здесь были сложности. С одной стороны, билеты надо было скупить в первый же день предварительной продажи, чтобы в максимальной степени исключить приобретение билетов чужими. С другой стороны, в центральной кассе Аэрофлота ведется учет всех билетов, проданных в местных кассах. Значит уже в первый день продажи все места на рейс в 13 часов с минутами Ленинград-Мурманск 2 мая оказались бы заштрихованными крестиками в центральной кассе Аэрофлота. Это могло бы вызвать удивление, а, может быть, и хуже – подозрение.

Финансовая сторона приобретения билетов была попроще, но тоже не без шероховатостей. У тех, с кем я собирался поговорить только в последние 48 часов, я не мог предварительно взять деньги на билет. Надо было внести за них деньги самому. Сумма была довольно кругленькой. Где-то надо добыть ее. А тут на ловца прибежал зверь.

Как-то Борис Азерников рассказал мне про семью грузинских евреев, у которых он однажды отдыхал летом. Семья, в которой было три взрослых сына, готова была на все, лишь бы уехать в Израиль. По словам Бориса, у них было столько денег, что вопрос всегда стоял не как их добыть, а как их потратить. Кроме Азерникова эту семью немного знал Владик Кнопов. Посоветовавшись, я решил вызвать самого боевого из трех сыновей в Ленинград. И Стари Кожиашвили вскоре прилетел.