Плевать на все с гигантской секвойи - Екатерина Вильмонт

– Что ты делаешь?

– Как что? Ношу тебя на руках, а что еще делать с любимой женщиной?

– Можно придумать что-то еще, – еле слышно прошептала она.

– Я уже придумал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Они второй месяц жили вместе, одной семьей. Михаил Петрович переехал к Марине. Вопреки ожиданиям, Виктория Антоновна приняла это достаточно легко.

– Я подумала, Миша, что, пожалуй, так будет лучше, видимо, наш брак действительно себя изжил, но давай сохраним все же человеческие отношения. Как-никак двадцать семь лет прожито, дочка у нас…

– Господи, Вика, я так тебе благодарен! Я, разумеется, все оставлю.

– Миша, бери все, что считаешь нужным.

– Я возьму только машину, конечно же свои книги, зачем тебе юридическая библиотека, правда? И еще я хотел бы взять Сидора!

– Ради бога!

– Спасибо, Вика.

Он смотрел на нее с удивлением. Что это с ней? Ему вдруг почудился какой-то подвох за этим олимпийским спокойствием жены, но, впрочем, она же все-таки интеллигентная женщина из хорошей семьи, и такое поведение куда больше пристало ей, чем вульгарные скандалы и мелочные дрязги. Видимо, она справилась со своей ревностью, толкавшей ее на неблаговидные поступки и разговоры. Тут, конечно, не обошлось без влияния милейшей Нины Евгеньевны. Ну что ж, в очередной раз спасибо ей.

– Миша, ты очень торопишься с разводом?

– Да нет, никакой спешки, мы еще поговорим об этом.

– Видишь ли, я сама хотела бы поскорее развестись, у меня есть кое-какие планы…

– Замечательно! В таком случае немедленно займемся этим.

Сидор влюбился в Клипсидру с первого взгляда. Но она и близко его к себе не подпускала, била лапой по морде, шипела, и вообще, чувствовала себя оскорбленной вторжением этого чужака. Зато Михаила Петровича она всячески привечала, сразу признав в нем главу семьи. Сидор ревновал хозяина к этой зазнайке со странными ушами. А еще ему очень понравилась Алюша. От нее всегда так вкусно пахло, она никогда не забывала его покормить, не проходила мимо, не приласкав, и говорила приятным, уютным голосом: «Ну надо же, какой хороший кот! Весь в хозяина, а глазки совсем как у Мари нашей!» И чесала за ухом. Да и вообще, если бы не эта заморская нахалка с такой восхитительно гладкой шерсткой, ему бы жилось неплохо. На участке здесь было куда вольготнее, чем на прежней даче, и в спальню его тут пускали… В общем, жить можно, если бы еще хозяин почаще с ним разговаривал и чесал пузо. Остальные почему-то чесали за ухом, а хозяину, видимо, не приходило в голову объяснить им…

Михаилу Петровичу старая дача тоже нравилась гораздо больше элегантного дома в элегантном саду. И тесная спальня, где у кровати на полу лежал трогательный деревенский половичок, напоминавший детство.

Каждое утро они с Мариной вместе ездили на работу, а вечером вместе возвращались. Она со страстью рассказывала ему все, что произошло за день. Он даже не всегда вникал в смысл ее слов, просто наслаждался тем, что рядом сидит любимая женщина, которая спешит поделиться с ним своими заботами. А на даче их встречал Мишка, которого Михаил Петрович полюбил всей душой.

– Михаил Петрович, скажи мне, старина, – спросил как-то Булавин, – ты что же, теперь из бонвиванов перешел в стан примерных мужей? Надолго ли?

– Надеюсь, до конца моих дней.

– О, это серьезно! Знаешь, смотрю на тебя и даже завидую, это, выходит, любовь? Вот не думал, что ты на такое способен, друже, преклоняюсь. Она, правда, интересная женщина, ничего не скажешь, рад за тебя, душевно рад. Ты и вообще-то жизнерадостный тип, а сейчас и вовсе… Молодец, одно слово!

Мишка был просто на седьмом небе! Ну еще бы, в доме появился настоящий мужчина, путешественник, можно сказать, герой, который знает столько интересных вещей и может объяснить все на свете. Они давно уже перешли на «ты» и тесно сдружились. Михаил Петрович никогда не отмахивался от мальчика, никогда не говорил: отвяжись, мне некогда. Ему и самому было интересно с Мишкой, мальчик это понимал и очень ценил.

Алюша тоже была довольна. А вот Марину терзали сомнения и страхи. Что я наделала, часто думала она, поддалась страсти, разрушила его семью, наверняка нажила себе множество врагов и завистниц, я уже ловлю на себе недоброжелательные взгляды на фирме, какие-то девушки иногда словно бы невзначай забегают на мой этаж и смотрят с любопытством и осуждением, а кое-кто даже с жалостью: мол, не раскатывай губешки, долго он с тобой не проживет. Секретарша Михаила Петровича, Инна Борисовна, всегда подчеркнуто вежлива, но я чувствую, она меня ненавидит. Она, конечно, тайно влюблена в шефа, с прежней женой мирилась как с неизбежностью, а меня на дух не переносит. Мне, конечно, плевать на них, но и Миша ведет себя немного странно… Он, казалось бы, молится на меня, обожает, но до сих пор не познакомил ни с матерью, ни с сестрой, ни с дочерью. Ну дочь, наверное, сама не хочет… А матери и сестре неужели не интересно на меня взглянуть, понять, почему Миша ради меня порушил свою жизнь? Или он сам не хочет? Стесняется меня? Или их? Или заранее знает, что я им не понравлюсь, и так оберегает меня? А вот Булавин, кажется, меня одобрил, во всяком случае, смотрел с большим интересом… Гусев держится со мной подчеркнуто дружелюбно, но не пытается больше заигрывать, и слава богу… Все эти мысли посещали ее только в отсутствие Михаила Петровича. При нем она забывала обо всем, расцветала и чувствовала себя счастливой. А уж когда она видела, как Мишка и Михаил Петрович упоенно играют в бадминтон, разбирают Мишкины марки или возятся с парусником, она просто таяла. Но радости хватало ненадолго, все пересиливал страх.

Вот и сегодня они вдвоем куда-то уехали, таинственно переглядываясь, видимо, готовят ей сюрприз… Суббота и воскресенье были самыми счастливыми днями. Погода стояла жаркая, Марина сидела в саду с французским каталогом тканей, и в который уж раз пыталась решить, на какой из трех фирм остановить свой выбор…

– Маря! Телефон! – закричала из кухни Алюша. Она никогда не отвечала по мобильнику, а городского телефона в доме не было.

– Иду!

Михаил Петрович с Мишкой возвращались домой очень довольные. У них было важное дело – купить стол для пинг-понга. Они долго и обстоятельно выбирали, обсуждая достоинства и недостатки той или иной модели. Это ведь только на непосвященный взгляд все столы одинаковые. Но наконец выбор был сделан, стол куплен.

– Миша, когда его привезут?

– Ты же слышал – завтра!

– А как ты считаешь, мама обрадуется?

– Почему бы ей не обрадоваться? – засмеялся Михаил Петрович. – Пинг-понг дело хорошее, мама, кстати, вполне сносно играет, я в Турции видел, так что… Слушай, мороженого я не предлагаю, нам может влететь, а вот кофе с пирожными можем себе позволить, как ты считаешь?

– Я лучше чай буду!

– Заметано!

Они заехали в венскую кондитерскую.

– Если все будет нормально, может быть, на Новый год мы втроем махнем в Вену, вот там пирожные – с ума сойти!

– Ты любишь пирожные? Разве мужчины любят пирожные?

– Почему же нет? Они ведь такие вкусные! Я всегда любил сладкое.

– А какие твои самые-самые любимые пирожные?

Михаил Петрович задумался.

– Наверное, обсыпные эклеры, я их с детства обожаю.

– Ой, правда? Я тоже больше всего люблю обсыпные эклеры! Со сливочным кремом?

– Естественно, со сливочным. Я один раз купил, а крем оказался из взбитых белков с вареньем, такая пакость!

– Миша, а можно я тебя спрошу…

– Спрашивай!

– Миша, у тебя есть мама?

– Есть.

– Как ее зовут?

– Татьяна Григорьевна. А что?

– А почему ты нас с ней не знакомишь?

– Да ни почему, просто времени не было. Я обязательно вас познакомлю и с мамой и с сестрой, просто в самые ближайшие дни! Уверен, вы найдете общий язык. Ты совершенно правильно задал вопрос, приятель. А еще вопросы есть?

– Ага!

– Валяй!

– Можно я тебя буду папой звать? – хриплым от волнения голосом произнес Мишка и выжидательно уставился на старшего тезку.

У Михаила Петровича от умиления защипало в носу.

– Разумеется! Разумеется, можно, малыш! Но только все-таки надо спросить у мамы…

– У мамы? Зачем? Это же наше с тобой дело.

– Оно, конечно, так, но…

– Какое может быть «но»?

– Видишь ли, у тебя ведь был родной папа, мама его любила, и ей может быть неприятно…

– Нет, ей не может быть неприятно!

– Почему ты так считаешь?

– Потому что теперь она любит нас, тебя и меня, и ей, наоборот, будет приятно, что у меня есть папа и этот папа – ты… А моего папу я совсем-совсем не помню, я даже карточки его никогда не видел, у мамы ни одной не осталось… И вообще, она не любит про него говорить…

– Наверное, ей до сих пор больно…

– Нет, теперь уже не должно быть больно, теперь она тебя любит.

– В логике тебе не откажешь, – улыбнулся Михаил Петрович. – Что ж, сынок, теперь я твой папа, с этим не поспоришь!