На всю жизнь и после (СИ) - Шаталов Роман

Когда Никита повернулся, сразу взметнул указательный палец вверх. На тарелку Бориса упал пельмень, а затем другой, и ещё два. Они показались ему очень знакомыми, точно такие же лепит его бабушка. Юноша поднял глаза, прямо над ними из темноты потолка летело несколько маленьких объектов. Не сложно догадаться, что это были те самые пельмени. Недалеко от них потолок источал пищу большего размера похожую на стейки.

Тарелка Бориса, несмотря на свои размеры, наполнилась только на десять пельмешков. Он взял вилку и наколол одну штучку. Как раз в этот момент упал кусок масла, на него Борис смотрел с приоткрытым ртом и удивлёнными глазами. То же самое количество, которое отрезает бабушка. «Не голова, а проходной двор», — подумал юноша и цокнул. Он перемешал горячие пельмени с маслом, пока оно не растворилось, подул на дымящееся тесто и откусил тот самый первый кусочек с самым насыщенным и искренним вкусом. По рту вместе с каплями бульона растеклись мясные нотки. Пельмени были именно такими как у бабушки. Точь-в-точь.

— По лицу видно, что ты в восторге, — сказал Никита, накалывая пельмень, — В этом месте за твой столик могут подать всё что угодно, даже именно то грудное молоко, которым ты лакомился, пока был лялькой. Конечно, так тут никто не делал, но возможность есть.

— Это слишком клёво, чтобы это было правдой, — Борис покрутил пальцем в воздухе, — А как они…

— Секрет фирмы. Никто о такой золотой жиле трепаться не будет.

— Всё, кончаем болтать. Начинается, — вмешался Виктор.

Свет начал медленно тускнеть. На стенах проекторы рисовали карту города, которую Борис видел каждый раз, когда прокладывал маршрут в телефоне. Как только она стала яркой и чёткой то, сразу разделилась примерно на две половины красной линией, там проходила улица Мира, самая длинная в городе. По обе стороны рассредоточились неровные островки красного и жёлтого цветов, с первого взгляда было сложно понять, территория поделена поровну или нет. Над картой начался десятисекундный обратный отчёт. В зале пропали звуки, будто кто-то откачал весь воздух. Когда отсчёт закончился, один обширный красный островок наполз на жёлтый участок сантиметров на пять-шесть. И тут зал взорвался радостными, но немногочисленными криками, свистом и смехом. Никита подскочил и присоединился к ликованию, а Виктор и Борис продолжили сидеть.

Юноша заметил, что были личности — примерно половина, — которые продолжали сидеть на месте с опущенными, грустными лицами. Вдруг большая часть из них начала плакать, прикрывая лица руками.

— Виктор, а кто они? Почему не радуются со всеми? — Борис знал смутный ответ на этот вопрос, но хотел получить подтверждение.

— Это хинты. Они не радуются, потому что часть их территории передали унтам.

— Мда уж…А они, ну… особо не отличаются. С виду такие же люди.

— Да, только унты так не поддаются эмоциям. Присмотрись, хинты в них просто утопают.

Неважно мужчина или женщина, плакали и накапливали на столе мокрые салфетки практически все. Борису становилось жалко их, от этого чувства тяжелело в груди, а от его беспомощности этот груз давил ещё сильнее.

— Это и есть главное наше отличие. Хинты собирают те эмоции, которые сдерживают человека: чувство влюблённости и страх признаться, терпение, пацифизм, послушание, покорность, страх и так далее. Чтобы самим не поддаться им приходится сильнее выражать эмоции. Повторюсь, что у унтов наоборот. Чем сильнее унт, тем он безэмоциональнее. Чем сильнее хинт, тем он эмоциональнее.

Борис встал и огляделся, его взгляд бил сквозь немногочисленную толпу. Неподалёку в свете проекторов он увидел сидящих за столиками мужчин и женщин, их лица без единой эмоции были направлены в сторону карт. Каждый сидел в гордом одиночестве за своим столиком и все как один напоминали Виктора. Гул восторга толпы начал стихать. Освещение вернулось к своей прежней яркости. Музыка заиграла немного громче. Радостные унты пустились в пляс, не обращая внимания на плачущих хинтов, которые уходили чаще по одному, парами ушли только четверо.

Борис сел и пододвинулся к середине стола, чтобы Виктор и Никита могли его слышать.

— И что будет с той территорией? — Борис прибавил к громкости голоса пару тонов, но сдерживался, чтобы его не услышали окружающие унты.

— Это место — салон красоты одного хинта, которого все называли Цирюльником. Не знаю, почему ТОТ решил передать унтам землю, но теперь унты на этой территории смогут открывать свои заведения. Хотя скорее всего, один унт просто займёт это место, и не исключено, что это будет Аристократ.

— Как это? Вы же сами говорили, что Цирюльник сбежал. Аристократ его на честный поединок не вызывал, значит территорию он забрать не может.

Никита показал себе за спину на стойку бара и сказал:

— Это ему решать. Бармен считай второй после Того, кто видит. Но, честно говоря, я бы не хотел получить салон Цирюльника. Я боюсь, свой уголок не смогу защитить, а тут ещё одна обуза, прямо как незапланированный ребёнок.

— То есть, в получении новой территории нет ничего хорошего? Что они тогда радуются?

— Потому что они не такие ленивые как Никита, знают цену ответственности, — ответил Виктор.

— Да ну, я-то как раз таки всё оценил, а они прыгают в огонь в надежде, что он их согреет. А там увечья и ожоги. Ферштейн?

— В этом есть смысл, но и в том, что я сказал, он тоже есть. Лень не двинет тебя никуда. Ты уже лет двадцать владеешь своим магазином, а ничего там не менял ещё со времён, когда твой учитель там заправлял.

— Я так чту его память и ничего менять не буду ни ассортимента, ни мебели.

— А твоя мебель собралась жить вечно?

— Покупателю-то что? Ему главное, чтобы чисто было вокруг.

— Это ты тоже спустя рукава делаешь.

— Да нормально всё. Зачем что-то делать, если это можно не делать?

Борису стало неуютно от этой дружеской перепалки, и он решил ещё раз оглядеться. Барную стойку облепили унты так, что иголку не протиснешь. И тут он увидел, что рядом с одним худым мужчиной в чёрной рубашке и белых брюках падают на пол смятые салфетки и обёртки. Приглядевшись, он заметил, что этот мачо стряхивает локтём мусор на пол. Юноша почувствовал у себя за спиной пристальный взгляд. Когда он повернул голову, его хозяином оказался Виктор. Он пристально смотрел на этого нарушителя чистоты.

Когда на пол упала обёртка от сахара, мастер вскочил, отодвинув со скрипом стул. Никита сделал то же самое через секунду, встал перед своим другом и схватил его за плечи.

— Не-не-не, я сам разберусь. Не надо, Витя.

Виктор шёл вперёд, не обращая внимания на друга. Мужчина в чёрном повернулся и его крысиное лицо побледнело. Он с приоткрытым ртом, продолжая смотреть на Виктора, присел на корточки и начал собирать свой мусор. Мастер сел на место, как только мужчина отнёс фантики в урну, над которой была табличка «Спасибо» красными буквами.

Никита пихнул Виктора в плечо со словами:

— Ну, чё ты вечно лезешь? И без тебя разберутся. Не твоё заведение, не твои порядки! Ферштейн?

Виктор молчал и просто смотрел в серьёзные глаза своего друга.

Вдруг, музыка стихла и все звуки вокруг тоже, прямо как в тот раз при объявлении результатов изменения территории. Но сейчас вдобавок всё вокруг остановилось. Были слышны приближающиеся шаги, стопы лениво через раз шаркали по полу. Унты около барной стойки расходились. Шёл мужчина. Борис сначала не узнал его, уж очень он изменился. По первым морщинкам и залысинам, которые оставили мало места для каштановых волос, юноша вспомнил хмурое лицо хозяина салона красоты из новостей, которые он видел несколько недель назад. Сейчас мужчина не выглядел хмурым, он был измучен. Руки повисли плетьми, ноги старчески семенили, круги под глазами потемнели и набухли. Казалось, что его тянет к земле: ещё шаг, и он упадёт на пол. На нём была пыльная, белая рубашка с жёлтыми следами пота и серые, льняные брюки с пятнами грязи.

— Я же не виноват, — мужчина не говорил, он выл. — Это несчастье случилось не на моих глазах. Вы, они — все вы нелюди, несчастные твари!