Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание - Ханс Дикманн

Тридцатипятилетняя пациентка страдала фобией, начавшейся со страха перед болезнью ее попугая (Papageien-krankheit), а также с навязчивых представлений и навязчивых страхов, связанных с мужем и ребенком. Кроме того, ее периодически мучило депрессивное состояние, за которым нетрудно было различить подавленные ярость и упрямство. Эти состояния заставляли тяжело страдать всю семью, что, соответственно, вызывало чувство вины у нее самой. Кроме того, в это периоды она прибегала к алкоголю. В остальное время она была превосходной женой, которая подчиняла патриархальному принципу свои личные и профессиональные интересы, с другой же стороны, она полностью доминировала в супружестве и относилась к типу людей, о которых говорят, что с ними не захочешь и вишни есть. Однако за этим внешне агрессивным поведением чувствовалась глубокая сердечность и теплота.

Ее отец был фабричным рабочим и воспринимался ею как человек добрый, спокойный и любящий. Он никогда не мог, как впоследствии и муж, ни в чем ей отказать. Он явно принадлежал к интровертному типу и, когда бывал дома, обычно уединялся в своей комнате. Кроме того, во время войны он много лет жил вне семьи. Несмотря на это, между ним и дочерью существовала сильная эмоциональная связь, так как он, в отличие от матери, был сердечным и добродушным человеком. Свою мать пациентка воспринимала как бесчувственную и даже бессердечную. У нее случались припадки буйного помешательства, во время которых она совершала суицидные попытки и внушала детям страх перед опасным внешним миром, в котором могло произойти только худшее. Она также доминировала в семье и задавала тон отношениям, в то время как отец представлял скорее фактор стабилизации.

Супруг пациентки, происходивший из академической среды, был так же добродушен, как ее отец, но существенно активнее и успешнее в своей профессиональной деятельности. Так как моя пациентка была очень привлекательной девушкой и, кроме того, ее специальность предоставляла ей много возможностей для знакомства с мужчинами, у нее не было недостатка в женихах. Со своим будущим супругом она была знакома задолго до замужества, но никогда не принимала его в расчет. Только после сильных разочарований в отношениях с другими мужчинами она, сочтя, что с ним легко будет поладить, вышла за него замуж.

Обратившись к этой ситуации, мы видим здесь интровертного, добросердечного и чувствительного, но уклоняющегося отца и жесткую холодную мать, отношения и идентификация с которой были для пациентки невозможны. Исходя из этого, она попадает в зависимость от инцестуозной связи с образом отца и одновременно отвергает свою женскую сущность. В этой ситуации мы обнаруживаем отчетливые параллели со сказкой:

— Существует тесная связь между отцом и дочерью.

— Взаимосвязь добросердечности и внезапной агрессивности.

— Отказ от свободного выбора подходящего партнера и, вместо этого, брак, грубо говоря, с первым встречным, оказавшимся под рукой.

— Беспрекословно и не думая о том, что может быть иначе, женщина подчиняется патриархальному принципу, отказываясь от своей профессии и своих интересов, чтобы в качестве «всего лишь домашней хозяйки» быть служанкой своего мужа.

— Вместо того, чтобы установить подлинные взаимоотношения с партнером, она оказывается под властью страхов и дурного настроения, терроризируя всю семью. Как ясно говорится в сказке, капризами ничего не добиться.

Согласно Эриху Нойманну[81], обычно наблюдают пять ступеней развития женского начала: от матриархальной фазы через патриархальную к фазе созревания. Я излагаю здесь описание этих фаз Вильямом Алексом[82].

1. Фаза матриархального самоутверждения и идентификации. Здесь начинает формироваться женское Я. Мужское рассматривается как необходимое и полезное, но подчиненное.

2. Вторжение патриархального первоначала: мужчина врывается как насильник в материнско-дочернее единство, подобно мифическому Гадесу, который похищает Кору у ее матери Деметры. Женское Я, хотя продолжает свой рост, но попадает под власть превосходящей автономной власти нуминозного мужского начала

3. Спасение женского Я мужским героем, который преодолевает патриархальное первоначало. Герой переживается как превосходящий, появляясь снаружи или внутри, или в обеих областях одновременно

4. Ступень встречи и/или конфронтации с мужским, на которой возможен союз.

5. Фаза индивидуации в женской психологии, на которой патриархальное доминирование преодолено.

Я полагаю, что сказка и внутренняя ситуация пациентки соответствуют переходу из второй фазы в третью. В пользу этого вывода говорит и сновидение в начале анализа:

пациентка находится вместе с другой женщиной, которая несет в руках отрезанную косу. Эту косу, по ее словам, молодой коллега бросил у дороги и из-за этого произошло несчастье. «Это была моя коса, — сказала пациентка, — и я спрятала ее». Затем выступает судья, который, несмотря на протесты обеих женщин, сначала приговаривает молодого человека к смерти, потом к пожизненному заключению. Смягчение участи, однако, наступило лишь тогда, когда женщины крикнули: «Подумай о своей матери!».

В этом сновидении мы прежде всего находим слабое удвоенное Я обеих женщин, которые, впрочем, располагают косой, безусловно носящей фаллический характер. Столь же слабый, явно зависимый анимус юноши причиняет этой косой несчастье, то есть приводит к выносимому строгим патриархальным судьей, обладающим чертами великого инквизитора[83], суровому приговору, которому обе женщины и юноша должны подчиниться. Они могут смягчить приговор только обращением к матери. Таким образом, при взгляде на это сновидение ясно, что пациентка находится во власти патриархального Великого Отца, по сравнению с которым герой не имеет ни одного шанса.

Теперь мне хотелось бы провести сравнение с исходной ситуацией моего пациента. Ему было около тридцати пяти лет, по профессии он был средним служащим и обратился к анализу в связи с синдромом навязчивых состояний, вследствие которого возникали трудности в работе, в контактах с людьми и конфликты в супружеских отношениях. Он происходил из семьи ремесленника, и его детство было подобно детству рассматриваемой выше пациентки. Доминирующая мать, которая в значительной степени контролировала маленькую мастерскую, противопоставлялась слабому отцу, уступавшему во всех конфликтах. Однако, атмосфера родительского дома была несколько иной, чем в предыдущем случае. В то время как пациентка воспринимала мать как холодную, властную и бессердечную, а отца как чувствительного, теплого и ласкового, в переживаниях пациента не было связи ни с одним из родителей, что усугублялось тем, что часть своего детства он провел в интернате. Он ощущал себя сиротой, растущим в изоляции от семьи.

Интересно, однако, что выбор партнера происходил в точном соответствии с предыдущим случаем. Пациент также был знаком со своей будущей супругой со времени обучения профессии, сначала ухаживал и добивался ее, но безуспешно. Напротив, она влюбилась в другого человека, намного старше себя, и несколько лет поддерживала с ним связь, закончившуюся тяжелым разочарованием. Мой пациент все время терпеливо ожидал ее и, оказавшись в ситуации разочарования, она, если можно так выразиться, приняла его как первого встречного, как бедного уличного музыканта, стоящего у ее дверей. Его первое сновидение в процессе анализа содержало два основных мотива, которые очень напоминали сказку «Король Дроздобород», один из них состоял в том, что он, подобно музыканту, блуждал по лесу. К другому мотиву я еще вернусь. Ситуация его супружества выглядела иначе, нежели у описанной перед этим пациентки. Хотя супруга моего пациента также страдала синдромом навязчивых состояний, сопровождавшимся симптомами истерии и фобий, однако помимо этого у нее имел место обычный в последнее десятилетие агрессивный комплекс эмансипации. Она пыталась строить супружеские отношения по принципу: «Ты делаешь для меня все, а я не делаю ничего, кроме разговоров о своей эмансипации», а также навязывая описанную Э. Берном[84] садомазохистскую игру «Ты и дети мешаете мне во всем, что я могла бы делать». Как известно, за этим стоит недостаточное или вовсе отсутствующее развитие собственного анимуса, что выражается в деструктивной критике, нытье и механическом усвоении законных коллективных клише при одновременной неспособности к конструктивному созиданию собственной жизни и к осмысленной активности.

Мой пациент сначала реагировал на эту ситуацию полным подчинением, но в конце концов впал в полное отчаяние, потому что в подобных случаях терпение никогда не приводит к сколько-нибудь сносной гармонии. Наконец он восстал. Дело кончилось драматическим конфликтом, так как его супружество действительно было подобно неудачному варианту «Укрощения строптивой». Эта комедия Шекспира в драматической форме представляет тот же сказочный мотив. В конце концов мой пациент вырвался из ставшей невыносимой ситуации и надолго расстался со своей женой.