Юнгианский анализ волшебных сказок. Сказание и иносказание - Ханс Дикманн

Вторая, столь же важная, проблема состоит в том, что имеется ряд случаев, когда бывает недостаточно проработать любимую сказку в личной плоскости, но требуется вступить в область архетипов. Я подробно освещаю эту проблему в своей работе о «Структуре комплекса»[66]. В описанном там случае пациент страдал от тяжелого негативного материнского комплекса. Воспоминания о его матери, которую он потерял в 12 лет, были полностью вытеснены и смогли постепенно проявиться только в процессе анализа. Его любимой сказкой было «Каменное сердце» В. Гауфа[67]. Хотя симптоматика пациента после проработки воспоминаний о своей матери заметно улучшилась, она исчезла еще не полностью. Полностью ему удалось справиться с проблемой только после осознания смысла архетипических образов этой сказки.

Важному значению отделения идентификации и инфляции Я-комплекса от героя или героини сказки и освобождения пациента от желания жить их жизнью соответствует, с другой стороны, важность восприятия этих персонажей как принадлежащих его собственному внутреннему миру, как чего-то такого, что не только жестко задано ему судьбой, но может, будучи правильно понято, постоянно встраиваться в его собственный способ переживаний и отношений. И тогда можно, как это случилось с описанной мною в первой части пациенткой, вообще отказаться от стремления к замужеству и направить энергию по другому руслу, как бы болезненна и трудна ни была жертва, принесенная подобным отказом. В данном случае это помогло ей прийти к выздоровлению и совершить важный шаг к зрелости.

Прежде чем в следующей части я перейду к идентификации со сказочным персонажем, следует еще немного сказать о распространенности феномена любимой детской сказки и о ее выборе. Обратившись в этой связи к 85 длительным курсам терапии, проводившимся в 1974, я установил, что 70 пациентов (т. е. около 85 %) были способны сообщить свою любимую сказку[68]. Это число оказалось неожиданно велико, а на большое значение скрывающихся за сказками комплексов я уже указывал. С точки зрения типологии было обнаружено, что процент экстравертных пациентов, которые не вспоминали любимую сказку, был выше, чем интровертных. У ярко выраженной эстравертной личности большую роль играют реальные объекты. Она не в такой степени обращена к внутренним переживаниям. Поэтому относительное увеличение числа пациентов, вообще не помнящих любимой сказки, может быть связано с экстравертностью. В той или иной степени ин-тровертные люди, напротив, уже в раннем возрасте предпринимают попытки проникновения в свой внутренний мир, чтобы войти с ним в контакт, так как реальные объекты связаны для них с сильным страхом. Такое же значение имеет и фактор иррациональности. Поразительно, сколько пациентов с любимой сказкой имеют в качестве ведущей иррациональные функции чувства и интуиции, и как часто основными функциями людей, не имеющих любимой сказки, являются рациональные функции мысли и ощущения. Кажется, что определенная открытость по отношению к иррациональной части мира и собственной души благоприятствует обретению любимой сказки.

Удивительно большим было также разнообразие сказок. 70 пациентов представили 49 различных сказок, что говорит о наличии сильного индивидуального фактора. В начале моего исследования я ожидал, что столкнусь с обычными народными сказками, вроде «Гензель и Гретель» или «Красной шапочки» и т. п. Но, как показывает исследование Виттгенштейна[69], так происходит только в том случае, если спрашивать о такой сказке при выяснении анамнеза или в первые часы анализа. Тогда от пациента можно услышать первую попавшуюся обычную стандартную сказку, в то время как собственная любимая сказка может достичь сознания только в ходе дальнейшего терапевтического процесса извлечения вытесненных содержаний. Таким образом, в большой вариабельности сказок также проявляется присущий людям принцип индивидуализации.

Как уже упоминалось, народные сказки, как правило, нейтральны относительно функциональных типов. Как правило, человек идентифицирует себя с героем или героиней сказки в соответствии со своей ведущей функцией, будь то мысли, чувства, интуиция или ощущение. Правда, иногда встречаются идентификации через подчиненные функции. По-другому обстоит дело с авторскими, искусственно созданными сказками известных сказочников, такими, как приводимые здесь сказки Андерсена и Гауфа. Здесь предпочтение зависит от определенной типологии, а именно той, которая находит свое выражение в произведении поэта. Так, например, обращаясь к Андерсену едва ли можно не заметить, что в его сказках всегда преобладают интроверсия, чувство и интуиция. Соответственно этому, его сказки предпочитаются людьми, у которых эти функции являются ведущими. Примерами того, что Андерсен невысоко ценит функции мышления и ощущения, могут служить сказки «Снежная королева» и «Дюймовочка», так что едва ли эти сказки выберут те, у кого эти функции ведущие.

ИДЕНТИФИКАЦИЯ С ГЕРОЕМ ИЛИ ГЕРОИНЕЙ СКАЗКИ

Обычно пациент идентифицирует себя с главным героем или героиней сказки. В структуре комплекса его Я (Ichkomplex) также воспроизводятся соответствующие этому герою формы переживаний и отношений. Однако в отдельных случаях этого не происходит, а оказывается возможной идентификация с каким-нибудь другим персонажем сказки или даже с ее символом.

Например, у одного моего пациента любимой сказкой был «Железный Ганс», в которой заколдованный король вел в лесу жизнь дикаря, дожидаясь своего освобождения от заклятья. И это освобождение, наконец, пришло, благодаря подвигам юного королевича, попавшего в его руки и с помощью Железного Ганса одолевшего всех врагов. Собственно, королевич и является подлинным активно действующим главным героем этой сказки. Для моего же пациента было характерно то, что он сравнительно пассивно ожидал своего освобождения от другого человека и только время от времени — как Железный Ганс — позволял ярости вылиться наружу. Другая пациентка, любимой сказкой которой была сказка Сент-Экзюпери «Маленький принц», идентифицировала себя с Розой, которая росла у Маленького Принца на его крошечной планете, и не поддерживала никакой связи с внешним миром. Ее характеризовало предпочтение, которое она отдавала своим прекрасным красочным фантазиям по сравнению с суровой реальностью нашей земли. Но эти два примера я упоминаю здесь лишь вскользь и останавливаться на них не буду. В этой главе мне больше хочется показать, каким образом одна и та же сказка может функционировать в качестве предпочитаемой и у мужчины, и у женщины. Он идентифицирует себя с главным героем, а она с главной героиней. Конечно, они приходят к очень разным фантазиям, различаются и их истории болезни. В дальнейшем я собираюсь их сопоставить.

Речь здесь пойдет о сказке братьев Гримм «Король Дроз-добород». Урсула Баумгардт недавно опубликовала превосходное психологическое толкование этой сказки, к которому я написал предисловие[70]. Правда, она коснулась в нем только женской психики и сегодняшней эмансипации женщины, следуя при этом развитым Бломейер (Blomeyer)[71], Джеймсом Хиллманом[72] и Вереной Каст[73] концепциям, согласно которым психическое как мужчины, так и женщины содержит и анимус, и аниму. Эти архетипы соответствуют бессознательным мужскому и женскому образам, обладающими сильной притягательностью, как это особенно подчеркнуто у Каст. Прочие персонажи того же пола, согласно установившемуся мнению, олицетворяют теневые аспекты. У меня, однако, есть некоторые сомнения для того, чтобы присоединиться к этому мнению[74]. С одной стороны, я опасаюсь, что таким образом могли бы быть нивелированы, именно в смысле модного сегодня гермафродитизма, кое-какие известные различия между полами, а с другой стороны, до сих пор моя практическая работа вполне согласовывалась с классической концепцией. Поэтому я определяю позитивно переживаемых персонажей одного пола скорее как «альтер эго», которое также является частью области тени. Таким образом, в представленных далее случаях вновь находит подтверждение классическая концепция анимы и анимуса: для моих пациентов принцесса из сказки является анимой, а для пациенток, соответственно. Король Дроздобород — анимусом.

Как и в большинстве сказок, в «Короле Дроздобороде» имеется два главных персонажа, мужской и женский, то есть Король Дроздобород и строптивая принцесса, так что мужское и женское Я может без труда идентифицироваться с тем или иным главным действующим лицом. Конечно, существуют сказки, например, «госпожа Метелица», где единственный персонаж мужского рода это петух, или «Красная шапочка», где на первом плане персонажи женского рода, девочка, ее мать и бабушка. Насколько я мог наблюдать в своей практике, пациенты мужчины очень редко выбирали такую сказку в качестве любимой, и речь в обоих случаях шла об очень тяжелых расстройствах. Хотя количество моих пациентов недостаточно велико для далеко идущих заключений, однако М.-Л. фон Франц также указывает на то, что эмпирическое правило, согласно которому рассказы, где главный герой мужчина, связаны с мужской психологией, а те, где главная героиня женщина — с женской психологией, имеет немного исключений[75]. Кроме того, оба главных персонажа сказки могут представлять как аниму, так и анимус и не относиться ни к Я пациента, ни к Я пациентки, но к их бессознательной области. Наконец, в некоторых сказках носителями судьбы является пара, состоящая из брата и сестры, как в сказках «Гензель и Гретель» или «Братец и сестрица». Это особый случай, который я здесь выношу за скобки. Для моего сопоставления я выбрал сказку, которая может быть легко понята как с точки зрения мужской, так и с точки зрения женской психики. Для того, чтобы передать содержание сказки, я воспользуюсь пересказом X. фон Байт: