Русские в СССР. Потерпевшие или победители? - Александр Елисеев

Как можно легко заметить, русофобия Ленина вытекала не из марксизма, она имела гораздо более глубинные основания. Впрочем, вряд ли было бы правильным выводить ее из «нерусскости» Ленина. Показательно следующее высказывание Ленина, сделанное во время разговора с Горьким. На вопрос – жалеет ли он людей, «самый человечный человек» заявил: «Умных жалею. Умников мало у нас. Мы – народ по преимуществу талантливый, но ленивого ума. Русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови». Вот это «мы» показывает, что Ленин себя от русских не отделяет и даже признает какую-то талантливость, но в целом оценивает их пренебрежительно («ленивый ум» – показатель второсортного интеллекта). То есть ленинская русофобия внутренняя – такая же, как у Бухарина. И тут остается только согласиться с русским философом Г.П. Федотовым, который отмечал, что Ленин национален потому, что максимально оторван от почвы. Точно так же от нее была оторвана и большая часть русской интеллигенции, увлеченная различными западными идеями и в силу этого максимально отчужденная от «примитивной» русскости. Ленинская русофобия, как и его марксизм, вытекает именно что из западничества, основанного на восхищении перед европейско-американским прогрессом. И это подтверждается еще одним определением: «Русский человек – плохой работник по сравнению с передовыми нациями» («Очередные задачи Советской власти»).

Для Ленина русские – носители «азиатского варварства», которое всегда так пугало «просвещенную» Европу. «Ленин был типичным российским интеллигентом, ориентированным на Запад, но на наиболее радикальное течение европейской мысли – на марксизм, – пишет М. Антонов. – Он считал, что русский рабочий много хуже немецкого, английского или французского, но азиат был еще хуже. Слово «азиатчина» было у Ленина синонимом отсталости и некультурности… Почему Ленин и его окружение считали Россию дикой страной? Потому что это было общее понимание своей страны русской интеллигенцией, которой были присущи (как это хорошо показали авторы знаменитого сборника «Вехи») космополитизм, атеизм и ненависть к российской государственности. Поэтому им и в голову не могло прийти, что русский народ обладает своей, притом высочайшей, культурой, просто она не похожа на ту западноевропейскую культуру, которая для нашей интеллигенции была эталоном. (Ленин даже не нашел других поводов для «национальной гордости великороссов», кроме того, что Россия дала несколько видных борцов за свободу.) Даже после революции Ленин едва ли не в каждой своей значительной работе сетует на отсталость и некультурность России: «мы страдаем от того, что Россия была недостаточно развита капиталистически»; «мы спотыкаемся о недостаточную культурность масс». В Германии и даже в Венгрии якобы гораздо выше общий культурный уровень, более значительна и прослойка пролетариата, а также инженерно-технического персонала, и т. п. О «дикости» России свидетельствовали и бытовые факты, например, когда Зимний дворец был взят, он был не только разграблен, но и загажен, хотя канализация в нем работала. То, что это было не просто проявлением дикости, а своего рода местью бывшим угнетателям, не сразу пришло в голову вождю» («Капитализму в России не бывать»).

Между тем «отсталая» Россия привлекала Ленина своей «варварской» энергией, которую можно было бы использовать для разрушения «старого мира» и которая могла дать революционный импульс для других стран. К тому же она могла быть потрачена и на подъем национальных окраин, которые русские якобы угнетали. Ленин, в данном плане, отказывается видеть какие-либо классовые различия внутри русской нации – он видит их только там, где можно натравить одних русских на других, пробудив энергию радикализма. Нет, русские, в ленинской оптике, настолько реакционны, что здесь и угнетаемые низы тесно спаяны с угнетающими верхами и выступают в качестве угнетателей. У Ленина русские – это народ «держиморд», которые угнетают всех вокруг не столько в силу передовой буржуазной «культурности» (как передовые нации колониального Запада), сколько в силу отсталости. Поэтому им, по мысли этого пламенного интернационалиста, нужно каяться и платить, но никак не воспринимать себя в роли революционных культуртрегеров.

В таком же ключе рассуждал и Бухарин, который также требовал, чтобы «мы в качестве бывшей великодержавной нации поставили себя в положение более низкое по сравнению с другими». Тут уже шел разговор о том, чтобы выплачивать дань ранее «угнетенным» окраинам, каясь за свои «национальные грехи».

Но с такой постановкой вопроса были согласны далеко не все руководители. К примеру, Сталин заявлял: «Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно… Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного… – это значит сказать несообразность».

Кстати, показательно, что по мере усиления позиций Сталина в ВКП(б) все меньше разоблачали «великодержавный» русский уклон, зато все больше обращали внимания на уклоны «местные». Наконец, «русский шовинизм» практически оставили в покое. Зато местными национализмами занялись всерьез. На XVII съезде ВКП(б) в 1934 году Сталин сделал следующее заявление: «Спорят о том, какой уклон представляет главную опасность, уклон к великорусскому национализму или уклон к местному национализму?.. Главную опасность представляет тот уклон, против которого перестали бороться и которому дали таким образом разрастись до государственной опасности. На Украине еще совсем недавно уклон к украинскому национализму не представлял главной опасности, но когда перестали с ним бороться и дали ему разрастись до того, что он сомкнулся с интервенционистами, этот уклон стал главной опасностью». По сути, вождь четко обозначил, что основная угроза исходит именно с мест. И борьба с этой угрозой велась очень и очень жестко.

Вот что пишет историк В.З. Роговин: «В 1928–1929 годах «за участие в антипартийной группировке Султан-Галиева» был исключен из партии ряд руководящих работников Татарской АССР и Крымской АССР. «Султан-галиевцы» были обвинены в связях с пантюркистским движением за рубежом и даже с генеральными штабами некоторых зарубежных стран… В 1930–1931 годах волна репрессий против «национал-уклонистов» прокатилась по Белоруссии, где были арестованы один из секретарей ЦК, несколько наркомов и другие руководящие работники республики. Им вменялась в вину связь с организацией «Союз освобождения Белоруссии», по делу которой было осуждено 86 деятелей белорусской науки и культуры. Толчок репрессиям в Казахстане был дан телеграммой Сталина секретарю Казахского крайкома Мирзояну, требовавшей «сосредоточить огонь против казахского национализма и уклонов к нему». На XVII съезде ВКП(б) Ярославский сообщил, что со времени предыдущего съезда только в 13 республиканских, краевых и областных организациях было исключено из партии за «националистические уклоны» 799 человек. Основная часть из них пала на Украину, где, по словам Сталина, националистический уклон разросся до государственной опасности и «сомкнулся с интервенционистами» («Сталинский неонэп»).

Иосиф Виссарионович, как и все большевики, выступал за «догоняющее» развитие окраин. Но только акценты он расставлял по-иному, нежели Ленин и Бухарин. На XIII съезде РКП(б) в 1924 году он заявил: «…нужна действительная, систематическая, искренняя, настоящая пролетарская помощь с нашей стороны трудящимся массам отсталых в культурном и хозяйственном отношении национальностей. Необходимо, чтобы, кроме школ и языка, российский пролетариат принял все меры к тому, чтобы на окраинах, в отставших в культурном отношении республиках, – а отстали они не по своей вине, а потому, что их рассматривали раньше как источники сырья, – необходимо добиться того, чтобы в этих республиках были устроены очаги промышленности».

Вот «помощь» – это уже совсем другое слово, и тут уже заметен иной смысл. Выравнивать развитие разных регионов державы было необходимо. И не с точки зрения альтруизма, но из элементарно прагматических соображений. Собственно, на это и указывал Сталин, когда отмечал, что национальные меньшинства «занимают наиболее нужные для хозяйственного развития районы и наиболее важные с точки зрения военной стратегии пункты». В самом деле, стране предстояла индустриализация, и нельзя было допустить наличие в ней огромных регионов, сильно отстающих от Великороссии. Это было опасно хотя бы уже и в плане военно-политическом. Так, среднеазиатские регионы «подпирали» Россию с юга, что делало их крайне привлекательными для разного рода внешних недоброжелателей. Это Англия могла позволить себе держать разные колонии в состоянии отсталости. Они находились от нее на существенном отдалении и были важны с точки зрения геоэкономики. Но СССР представлял собой единый территориально-пространственный комплекс. Брошенные, депрессивные регионы могли бы стать источником постоянных волнений, искусно раздуваемых извне.