Давид Бек - Мелик-Акопян Акоп Раффи

Старуха ничего не ответила, решив, что спор с ним заведет ее слишком далеко, тем более, что князь Баиндур, к чьим грубым шуткам все уже давно привыкли, был навеселе.

— Где ты пропадал? — спросил князя Давид Бек, собираясь положить конец разговору.

Вместо ответа князь обратился к одной из юных невесток старухи:

— А ну иди сюда, Даро, мой поросеночек, подойди ко мне. Что это с тобой, и поздороваться не хочешь с Баиндуром?

Даро, краснея и дрожа, подошла. Великан взял ее руку и так сильно сжал, что бедная женщина вскрикнула и едва не упала в обморок.

— Тебе бы только на женщинах пробовать силу, — насмешливо произнес Давид Бек.

— Это доставляет мне большое удовольствие, — ответил, смеясь, князь Баиндур.

— Как кошке — писк мыши, когда она ее поймает. Не правда ли?

— Верно, мой смышленый малыш, ты все правильно понял, бог свидетель. Недаром грузинский царь назначил своим везирем такого мудреца, как ты. Ума палата. Что и говорить, тебе все ведомо.

Давид Бек только улыбнулся в ответ. Тем временем дочери старой Кетеван Софио и Пепело, дрожа от страха, как бы их не постигла участь Даро, собирали на тахте ужин. К счастью, великан обратился к одному из сыновей Кетеван:

— Эй, Нико, ступай, откупорь новый карас[57] вина — того самого, красного.

— Из того, что открыли третьего дня, еще и половину не выпили, господин, — ответил Нико и не тронулся с места, — и там тоже вино красное, совсем как гранатовое зернышко.

— Тебе что говорят, осел эдакий! Нечего рассуждать! — вскричал князь, приходя в раздражение. — Сейчас нагрянет столько гостей, что если даже твоя мать голову свою отдаст им на съедение, они и то не насытятся.

Нико молча взял на плечо лопату и вместе с братом Фридоном отправился за новым карасом вина. Сестра их Нино несла зажженную лучину, освещая дорогу. Около ста карасов с вином были зарыты в саду. Нико стал лопатой рыть землю, а его брат руками разгребал ее. Вскоре показалась крышка караса, они сняли ее и с наслаждением вдохнули благородный аромат кахетинского. Прежде чем достать карас, братья налили вина в большой деревянный кубок, не забыли поднести и сестре Нино для утоления жажды. Потом наполнили бурдюки, снова плотно закрыли крышку, зарыли карас в землю и вернулись в дом.

Баиндур заявил, что хочет попробовать вина из нового караса. Он опорожнил бадейку и с удовольствием произнес:

— Это я понимаю, и в самом деле кровь господня! А ты, болван, хотел наполнить наши желудки уксусом, — обратился он к Нико. — Это вино ублажит и меня и бога. Куда же эти негодяи запропастились? — продолжал он как бы сам с собой. — Оставил я их у колодца, а до сих пор никого нет.

Давид Бек отлично знал, кого ожидает Баиндур и не стал об этом спрашивать, сам же он предпочел бы, чтобы этой ночью его оставили в покое — хотелось побыть одному, поразмыслить.

Но старая Кетеван не утерпела и спросила:

— Кто должен прийти?

— Черти по твою душу, старая карга, — ответил Баиндур со смехом. — Потерпи, сейчас сама увидишь. Ввалятся, точно стая голодных волков.

Но сам гигант, не утерпев, встал, чтобы выйти посмотреть, почему гости задерживаются. Во избежание новыx неприятностей, Давид велел слугам привязать собак.

— Не надо, — возразил великан, — собака не ест собачьего мяса… — и вышел из комнаты.

После его ухода Агаси спросил у хозяина:

— Он что, сумасшедший?

— Нет, очень добрый и искренний человек, — ответил Давид.

Князь Баиндур был армянин, родом из Сюника. Ему было лет сорок пять. Нелегкая служба то при персидском, то при турецком дворах и полная приключений жизнь покрыли ого голову ранней сединой, так не идущей к его живому свежему лицу. Еще до того, как приехать в Грузию, он был военачальником в Атрпатакане у наместника персидского шаха, который очень любил и уважал его. Однако из-за любовной интрижки с одной из гаремных жен Баиндур был вынужден оставить Тавриз и уехать в Грузию. Здесь он обрел покровительство Давида Бека и по его рекомендации устроился на службу при грузинском дворе.

Во все века так повелось, что вокруг отважного армянина, преуспевающего на службе при греческом, персидском, арабском и грузинском дворах, постепенно собирались желающие устроиться на службу у своего соотечественника. Так, многих привлекла в Грузию известность Давида Бека. Со всех сторон стекались к нему искатели приключений, беженцы, неудачники и находили здесь покровительство и занятие. Бек был очень высокого мнения о храбрости и преданности армян и старался окружить себя соотечественниками. Их было у него уже больше двадцати человек. Баиндур был одним из них. Двери дома Давида Бека всегда оставались открытыми для армян, а стол — накрытым для всех. Вот отчего князь Баиндур здесь чувствовал себя как дома и по-хозяйски обращался с винными карасами Бека.

— Сейчас увидишь кое-кого из видных местных армян, — сказал Давид Бек Агаси, — многие — наши земляки, из Сюника.

Агаси стал с нетерпением ждать возвращения Баиндура, вышедшего встречать гостей. Кетеван недовольно ворчала, во время этих приемов ей доставалось больше всех: старуха не спала до утра, а ее усталое, нагруженное тело нуждалось в покое. Поэтому недовольству ее не было границ, когда Бек приказал приготовить побольше еды.

IV

Тут за дверью послышались мягкие звуки волынки и печальная песня ашуга:

Девушка, красавица, дай тебя обнять, хоть разок единственный дай поцеловать, а не то пожалуюсь господину я, расскажу, как бедствую, мучаясь, любя. Девушка, красавица, сжалься надо мной, стань моей невестою, стань моей женой, а не то пожалуюсь господину я и силком от матери уведу тебя. не сжалится, прокляну судьбу, схоронюсь в могиле я, затаюсь в гробу, богу всемогущему в райской стороне я тогда пожалуюсь, он поможет мне.[58]

То была песня раба, который даже в любовных переживаниях избирает судьей господина, и все доброе и прекрасное связывает с ним.

Песня выманила во двор дочерей и невесток старой Кетеван. Они веселой гурьбой выбежали навстречу гостям. Вышли и ее сыновья, чтобы унять собак. Просторный двор заполнился шумной толпой. Прислуга освещала факелами эту веселую компанию, разноголосые восклицания которой разрывали ночную тишину. Кто-то из гостей с огромным кувшином в руках все время наливал и подносил гостям вина. Одни плясали, другие просто весело подпрыгивали, но все вместе своим нестройным фальшивым пением заглушали мелодию, которую играл на волынке ашуг.

Гости подошли к дверям Давида и громкими криками и восклицаниями стали вызывать хозяина. Но Бек не вышел — такие сборища происходили слишком часто, и он не придавал им особого значения.

— Не выйдешь — взломаем дверь! — раздались крики.

Тогда князь Баиндур вошел в дом, схватил за руку Давида, почти насильно потащил к двери, приговаривая:

— Нет, ты послушай, что тебе скажет батман-клыч персидского царя — на пиру и большой и малый ценятся одинаково. Пошли!

Появление в дверях Давида Бека гости встретили веселыми возгласами, ему протянули чашу с вином. Хозяин выпил за здоровье присутствующих и пригласил их в дом. Вся компания вошла в комнату, которая сразу же стала казаться тесной. Незанятым оставался только угол комнаты, где находился костер, в эту минуту заполыхавший еще ярче. Гости танцевали, пели, прыгали и, окончательно выбившись из сил, падали на тахту. Прибывшая с гостями прислуга отправилась в людскую к бочонкам с вином, и вскоре оттуда тоже донеслись ликующие возгласы.