Талисман - Кэтрин Андерсон

А затем он все понял. Она хотела, чтобы он убил ее. Команчи называли это habbe we-ich-ket, искать смерть. Маленький птенец нашел способ сопротивляться.

Дрожь его усилилась, а суставы пальцев, которыми он сжимал рукоятку ножа, побелели, когда суть происходящего полностью дошла до его сознания. Одним легким движением руки он мог удовлетворить ее желание и навсегда освободиться от нее. Пот выступил на его лице и груди. Дыхание вырывалось со свистом из сдавленного горла.

Медленно напряжение, охватившее все его тело, ослабилось. Вслед за этим наступило ослабление мускулов, как бывало с ним в случае поражения. С большой неохотой он убрал нож от ее горла. Как бы почувствовав ослабление его гнева, она еще сильнее впилась зубами, совершая последний мужественный поступок, чтобы заставить его убить ее. Может быть, tosi tivo не были такими уж дураками. Он поступит умно, не забывая о том, что клинок его гнева обоюдоострый, и один из его краев может быть обращен против него самого.

Стиснув зубы от боли, которую она причиняла ему, Охотник смотрел на нее, раздумывая, как освободить руку, не применяя кулаков. Внезапно абсурдность ситуации поразила его — он, воин команчей, на коленях перед белой женщиной, растерянно наблюдающий, как она впивается в него зубами. Охотник, храбрый воин и безжалостный убийца, не в состоянии справиться с девушкой вдвое меньше его?

Негромкий смех вырвался из его груди. Затем он стал громче. И не успел он опомниться, как его охватил смех, которого он не мог, да и не хотел, остановить.

Его хохот так сильно удивил ее, что она ослабила челюсти и разжала их. Он освободил руку и скатился с нее на спину. В течение нескольких дней Охотник сдерживал свои эмоции. Теперь все накопившиеся чувства — постоянное и увеличивающееся напряжение, гнев, отвращение и ненависть — вырвались из него, смешавшись в таком сложном клубке, что их невозможно было разделить, как собак, дерущихся из-за кости.

Девушка села. Он понимал, что ничего смешного не произошло, и тем не менее это было смешно. Смешно, с какой стороны ни посмотри. Он прикрыл лоб рукой. Она с шумом втянула воздух. И вдруг с рычанием, которое могло родиться только от приступа ярости, она бросилась на него. Ее удары были хорошо рассчитаны и градом обрушились на него, но стальные мускулы были непроницаемы для такого безвредного оружия, как женские кулаки. Ее маленькое лицо перекосилось от ярости, зубы обнажились, глаза сверкали от выступивших слез. Охотник вложил нож в ножны и сел, смеясь и отбиваясь от ударов.

Он ощутил ее пальцы на своем поясе. Затем отточенный металл сверкнул в воздухе, подобно голубой смерти в солнечном свете. Она завладела ножом!

Всего лишь мгновение он думал, что она хочет нанести удар ему. Затем он увидел направление ее удара. Она намеревалась ударить себя в живот. С той быстротой, которая так хорошо служила ему в бою, Охотник отвел ее руку назад и выбил нож. Оружие упало, не причинив никакого вреда, на расстоянии нескольких футов от них.

Тяжело дыша, он с изумлением смотрел на нее. До этого момента он не знал глубин ее ненависти или силы страха. Она опустилась на колени, руками обхватив себя за талию и опустив голову. Сильные, сотрясшие все ее тело всхлипывания вырвались из груди. Если была на свете вещь, которую он понимал, то это была честь. Даже когда речь шла о враге. В поражении не было никакого позора.

Он хотел заговорить, но слова не получались. Звуки ее всхлипываний проникали ему в душу. Ему уже приходилось слышать такие всхлипывания раньше… ночью… много лет назад, и все же не так давно.

На мгновение он перенесся в прошлое, и боль воспоминаний чуть не согнула его. Образ Ивы поплыл перед его мысленным взором, с ее поруганной честью, с кровью, хлещущей из ее тела. «Не оставляй меня, Охотник. Голубые мундиры могут вернуться. Пожалуйста, не оставляй меня». Боль в его груди стала острее. Он поклялся той ночью никогда не вести войну с беспомощными. До этого момента он был верен своей клятве.

Прошлое отодвинулось в тень и смешалось с настоящим. Охотник смотрел на все еще низко опущенную золотую голову девушки. Так ли сильно отличалась она от Ивы? Если бы на ее месте была Ива, она тоже стала бы искать избавления в смерти. И она дрожала от страха при мысли об опасности быть изнасилованной. Неужели ненависть настолько ожесточила его сердце, что он перестал понимать это? Неужели он уподобился Красному Бизону?

Когда Охотник протянул руку, чтобы коснуться волос девушки, пытаясь единственным известным ему способом попросить прощения, он словно протягивал руку назад, через годы, к другой голове. Он протянул руку с нежностью, и ему хотелось, чтобы голубой мундир так же протянул руку к Иве.

Рука Охотника дрожала, когда его пальцы коснулись золотистых прядей на макушке девушки. Когда она ощутила тяжесть его ладони, она ударила его и отпрянула в сторону. Охотник встал, взял свой нож и сердито вложил его в ножны. На этот раз он сердился на самого себя.

— Пошли, Голубые Глаза, мы должны найти место, защищенное от солнца, — сказал он негромко.

Она не обратила на него никакого внимания. Охотник решил этот вопрос, перебросив ее через плечо, как он поступал раньше. В качестве предосторожности он повернул пояс так, чтобы рукоятка ножа прижималась к его животу. Она не сопротивлялась. Ее всхлипывания затихли. Но слезы стекали ему на спину и жгли кожу, когда он нес ее. Ему стало легче на душе оттого, что она перестала сопротивляться. Если бы она снова стала бороться с ним на глазах у других мужчин, ему бы ничего не оставалось, как поколотить ее.

Лоб его мрачно нахмурился. Habbewe-ich-ket, искать смерть. Это было черное желание, которое она носила в своем сердце. И это желание он не мог позволить ей осуществить. У нее был только один выход — покориться ему. Это единственный выход, который он мог предложить ей.

Вечерний воздух был густым, как сироп, горячими сладким, насыщенным летними запахами. Ни одного дыхания ветерка, чтобы пошевелить листву деревьев. Лоретта сидела, прислонясь еще не зажившей спиной к посеребренному стволу чахлого дуба, и смотрела в сумерки, туманные от дыма костров, на которых индейцы готовили пищу. Хотя прошло уже несколько часов после ее столкновения с Охотником, ее все еще бросало в дрожь при одном воспоминании об этом. Она поняла, что ей никогда не удастся заставить его убить ее.

Она чувствовала себя опустошенной, выжатой как лимон, истощенной. Помимо страха, нараставшее внутри нее давление действовало, подобно действию пара в чайнике с закрытой крышкой. Индеец с обожженным лицом — кузен Охотника — маячил в отдалении всю вторую половину дня, стервятник, ожидавший момента, чтобы насытиться падалью. Каждый раз, когда Охотник оставлял ее одну, он наблюдал за ней с недобрым блеском в глазах, взглядом, словно ощупывающим ее тело. Один раз он обнажил свой нож, пробуя его клинок большим пальцем. Она знала, О чем он думал. Толкнуть его на убийство будет достаточно легким делом. Проблема заключалась в том, что она хотела умереть быстро, а не мучительно.