Талисман - Кэтрин Андерсон

Охотник схватил ее левое запястье жесткой хваткой и быстро привязал к шесту. Ее мать. Она заставила себя ни о чем не думать и почти не сознавала, что Охотник привязал другое запястье и раздвинул ноги, чтобы привязать лодыжки. Когда он закончил, она почувствовала, что он опустился на колени рядом с ней. Приподняв ресницы, она увидела, как он обнажал нож. Он наклонился над ней и медленно поднес к лицу окровавленный клинок.

Он собирался отрезать язык. Она ощутила металлический вкус во рту. Гнев сверкнул в его темно-синих глазах, ярких и жестоких. Острое, как бритва, лезвие ножа слегка коснулось ее щеки.

— Ты сделала ложь из твоего обещания, Голубые Глаза. Я сказал, что сделаю. Ты думала, мои слова улетели с ветром? — Его белые зубы блеснули в ус мешке. — Вороны будут очень счастливы и улетят далеко с твоим лживым языком, так что он никогда больше не положит мое сердце на землю. Это будет хорошо, нет? Мы сделаем это? Когда луна покажет свое лицо? Жди здесь этого команча.

Вложив нож в ножны, он встал и ушел. Лоретта повернула голову и увидела, что остальные мужчины все еще стоят вокруг нее, — ожидая. Она услыхала, как Охотник прошел к дубу, как он что-то сказал, как кто-то ответил ему. Затем раздался топот копыт, и она поняла, что он уехал на чалом. Остальные индейцы разобрали своих лошадей и разошлись, явно огорченные тем, что развлечение откладывается.

Когда последний из них ушел, Лоретта уставилась в темнеющее небо. Вскоре должна появиться луна. На сколько отложил Охотник ее пытку? На час? Два? Она должна была молиться, но хоть убей, не могла вспомнить ни одного слова. Образы Эми и тети Рейчел прошли перед ее мысленным взором, хорошие и плохие времена, которые они делили вместе. Дядя Генри не был на самом деле таким страшным. Она пошевелила руками, пытаясь высвободиться из кожаных пут. Тонкие ремни врезались в кожу, но не ослабли.

Время шло. У нее не было никакого представления, сколько его уже прошло. Стало так темно, что над кострами возникли красно-золотые ореолы. Охотник скоро вернется. Молись, наберись сил, уладь свои дела с Богом.

Охотник не возвращался.

Лоретта не знала, когда это случилось, но постепенно характер ее страхов изменился, сосредоточившись не столько на том, что сделает с ней Охотник, сколько на том, что может случиться до его возвращения. Змеи, медведи, волки, пумы. Она хотела умереть… но, пожалуйста, Боже, не как пища животных. Или медленно — от ядовитого укуса.

Темнота… Почему она никогда не замечала, какими темными бывают ночи? Что-то прошуршало в кустах, и она выгнула шею. Тени пошевелились. Животное? Или только дыхание ветра? Она напрягалась в кожаных путах, не чувствуя боли от ремней, врезавшихся в тело. Пот выступил на лице. Она услышала, как что-то прошуршало в кустах. Змея? Она приковала взгляд к ближайшему из лагерных костров, сосредоточившись на свете. Она не видела Охотника. Почему он еще не вернулся?

Ее охватил приступ истерического смеха. Конечно! Он выбрал для нее самую худшую из пыток… ожидание. Одна, в темноте, ожидающая смерти либо от его руки, или от какого-нибудь хищного зверя. К тому времени, когда он вернется, она мысленно умрет тысячи раз и таким же количеством способов.

Лунный свет мерцал на поверхности реки, серебристо-белый, где она была покрыта рябью, и блестяще-черный на спокойных частях водной поверхности. Ночной ветер шептал печально, как потерянные души в поисках утешения, и Охотник подставил ему лицо.

Его руки болели от собирания камней для могилы Дымка. Сплетя пальцы, он согнул колени и положил на них руки. Он вздохнул и закрыл глаза с тем, чтобы пронестись сердцем по дорогам воспоминаний к рождению Дымка и затем, следуя этими дорогами, воссоздать минуты, которые им пришлось пережить вместе за эти долгие годы. Воспоминания причиняли боль, но он знал, что, проникнув вглубь, боль оставит рану, которая со временем затянется. Человек не может убежать от горя. В конечном счете оно всегда настигнет его. Лучше встать перед ним лицом.

В горле Охотника застрял ком. Как случалось много раз в его жизни, его горе шло за ним, как женщина за мужем. Он мог посвятить воспоминаниям о Дымке всего лишь несколько коротких минут. Желтые Волосы ждала, и Охотнику надо было возвращаться в лагерь.

Он смотрел в темноту на колеблющиеся тени. Над вершинами деревьев на противоположной стороне реки бесчисленные звезды усеяли небосвод. Он мечтал о доме, где равнины простираются без конца и края, где ветер проносится речными каньонами, сладкий от запаха травы и месквита. Если бы только его друзья не встретили немую с Желтыми Волосами и не сказали ему об этом.

Лоретта что-то услышала. Шуршащий звук. Она опустила подбородок на грудь и стала всматриваться в темноту с сильно бьющимся сердцем. Темная фигура двигалась. Она знала, что это не было игрой воображения. Она отчаянно напряглась в кожаных путах, которыми были связаны ее руки. Затем фигура переместилась между ней и мерцающим светом лагерных костров, приняв очертания мужчины, высокого мужчины, который двигался со сдерживаемой силой. Она ослабла от облегчения.

Он собрал ветки и развел огонь. Это был долгий и утомительный процесс. В лунном свете ей была видна долгая игра мышц на его спине, когда он тер небольшой щепкой взад и вперед. Наконец от трения появились искры, гнилушка загорелась, и сухое дерево воспламенилось, разливая вокруг яркий желтый свет. Лоретте хотелось быть ближе к теплу.

Охотник отряхнул ладони о штаны, повернувшись к ней и внимательно глядя на нее. Ее сердце чуть не остановилось, так она была напугана.

Свет костра освещал его. Стоя на темном фоне, он был более, чем когда-либо, похож на создание художника, чем на живого человека из плоти и крови. Его грудь и руки напоминали полированную медь, штаны и мокасины — матовое золото. Колеблющиеся тени плясали на лице, смазывая его черты.

С изяществом пантеры он пошел к ней, при этом его ноги как бы скользили по поверхности земли. Приблизившись к матрацу, он вытащил нож из ножен. Лоретта вздрогнула. Когда он опустился рядом на колени, она отшатнулась. Взгляд его проницательных сине-черных глаз скрестился с ее взглядом.

Не объясняя причин своего милосердия, он склонился над ней и перерезал ремешки, стягивающие запястья. Затем теми же быстрыми, точными движениями он разрезал ремешки, удерживавшие ее ноги, и вложил нож в ножны, не говоря ни слова, не глядя на нее. Не в состоянии поверить, что он не собирается сделать что-то ужасное, Лоретта медленно села и потерла запястья, наблюдая за ним. Он пошел к своим кожаным мешкам и порылся в них. Вернувшись, он бросил ей на колени кусок вяленого мяса, оставив себе другой.