Талисман - Кэтрин Андерсон

Охотник собрал горсть древесных щепок и бросил их в пламя. Вспышка огня соответствовала его настроению.

— Она моя женщина, tahmah. Предоставь беспокоиться мне.

— Но у нее кости, как у птицы. Если ты выйдешь из себя и используешь свои кулаки, ты можешь раздробить их.

Охотник нахмурился, но ничего не ответил.

Старик, который стоял неподалеку и слушал, присоединился к ним у костра, чтобы налить себе еще кружку кофе. Когда кружка была наполнена, он отошел от костра.

— Ai-ee, Охотник, ты что, собираешься стать нашим обедом? В этом лесу уже так жарко, что я задыхаюсь.

Охотник уселся у костра в расчете на то, что к нему никто не присоединится, но он не собирался рассказывать об этом ни Старику, ни своему брату.

— Воин может постичь большие истины, наблюдая за огнем.

— У тебя неприятности с твоей женщиной, да? — Старик улыбнулся. — Вы молодые воины! Слишком гордые, чтобы спросить совета. Я жил с tosi tivo в течение многих зим, помни об этом. Мне известны про них такие вещи, о которых вы не подозреваете. — Лукавая улыбка появилась на лице Старика. — Особенно про женщин.

Охотник не был в настроении выслушивать советы.

— Девушка наполовину меньше меня. Думаю, я сумею справиться с ней, не спрашивая совета.

— Ты огорчаешь меня, Охотник. Куда подевалось твое терпение, которое ты проявляешь при обучении лошадей? Оно улетело с ветром?

— Лошадь стоит того, чтобы о ней беспокоиться. Желтые Волосы не стоит.

— Я знаю мужчин, которым очень нравятся золотые женщины. Может быть, ты привыкнешь к ней.

— Я предпочитаю лошадей. Черных.

— Женщины, лошади, какая разница, а? Хорошо обученные, как те, так и другие, дают мужчинам возможность плавной поездки и много удовольствия. Что происходит, когда тебе случается впервые заарканить мустанга?

Охотник знал, куда ведут такие разговоры, и не заглотнул наживку. За него ответил Воин:

— Каждый раз, когда он добегает до конца деревни, он падает.

— И чему это его учит? Не бояться веревки, так? Не сопротивляться веревке? После первого же урока он знает, что ты его хозяин, и позволяет тебе объезжать его. Белая женщина — то же самое. Она боится и дергает веревку. Как только ты сломаешь ее волю, битва выиграна.

Охотнику хотелось, чтобы все было так просто. Когда лошадь подчинялась движению руки, радость заполняла все его существо.

Поболтав остатки кофе, Охотник вылил их в огонь. Поднявшись на ноги, он сказал:

— Вы оба очень умны, и я рад выслушать ваши советы. Однако учить женщину я буду по-своему. Она ведь моя женщина, не правда ли?

— Будь осторожен, — предостерег Старик. — Tosi tivo непредсказуемы. Особенно женщины. У Мудрейшего однажды тоже была женщина с желтыми волосами. После одной ночи под его бизоньей шкурой она прыгнула в Реку Говорящей Воды и утопилась. Мудрейший не был плохим любовником.

Охотник небрежно пожал плечами, направляясь к своей стоянке. Женщина как-то переменилась. Когда он приблизился к матрацу, он понял, что перемены произошли в выражении ее глаз. В их голубой глубине появился какой-то лихорадочный блеск. Он остановился на расстоянии около трех футов и с минуту изучал ее. Им овладело беспокойство вопреки его воле. У нее был безумный вид воина, решившего сражаться насмерть.

Он сложил руки на груди. В его охотничьей рубашке она стала похожа на ребенка, узкие плечи затерялись в необъятных размерах рубашки, рукава закатаны, чтобы соответствовать длине гораздо более коротких рук. Она была так же беспомощна против него; как только что оперившийся птенец, еще не умеющий летать, слишком маленький, чтобы сопротивляться.

— Мы пойдем искать тень. Keemah. Девушка не пошевелилась.

Он щелкнул пальцами.

— Keemah! Namiso!

Угол ее рта дернулся, но в остальном она продолжала сидеть неподвижно, устремив взор в пространство на уровне его колен. Он знал, что она слышала его и поняла. Горячая волна гнева сдавила его грудь. Достаточно того, что ему приходилось возиться с ней. Он не потерпит ее упрямства. Наклонившись, он схватил подол рубашки и поднял девушку на ноги так резко, что у нее откинулась голова.

Ее груди прижались к его руке. Она попыталась отодвинуться, но рубашка была сжата в его кулаке, делая отступление невозможным. Она схватилась за его запястье, зрачки ее глаз расширились, ее и без того красные щеки стали пурпурно-темными. Он встряхнул ее.

— Ты будешь подчиняться мне.

Цвет ее глаз стал темно-серым. В них промелькнули искры, как молнии в грозовом небе. В этот напряженный момент, только на одно мгновение, Охотник восхитился ею. Она убила бы его, если бы могла.

Едва эта мысль промелькнула у него в голове, как он увидел ее поднимающуюся руку, но до тех пор, пока ее кулак не ударил его в щеку, он не мог поверить в происходящее. Силы ее были ничтожны, и удар оказался несильным, но тонкие пальцы оставили след на щеке.

До этого момента ни одна плененная tosi не посмела ударить взявшего ее в плен индейца. Они съеживались, плакали, унижались, но никогда не нападали. Он удивился бы не меньше, если бы земля и небо поменялись местами. Он заморгал, но когда его зрение прояснилось, щека все еще болела, а в глазах женщины все еще горела жажда убийства.

— Ты посмела ударить меня? — Слова как бы придали реальность невозможному. Он еще крепче сжал рубашку и рывком оторвал девушку от земли. — Ты…

Прежде чем он смог повторить обвинение, она нанесла еще один удар, на этот раз в угол рта. Затем она резко вскинула колено, попав ему между бедер. Все его внутренности сжались от дикой боли. От гнева у него потемнело в глазах, и все вокруг окрасилось в красные тона.

Зарычав, он отбросил ее от себя. Она упала спиной на шкуру. Он последовал за ней, зажав ее бедра между своими, в то время как одной рукой он схватил оба ее запястья. Оперевшись другой рукой о шкуру, он наклонился. Ее глаза расширились. Затем она повернулась на бок и откинула голову назад. Не веря происходящему, Охотник наблюдал, как она вонзила зубы в его руку. Резкая боль отдалась в плече.

Нож сверкнул в его руке, прежде чем он понял, что вытащил его из ножен. Он держал острое, как бритва, лезвие у ее горла, его тело содрогалось от усилий, которые ему приходилось прилагать, чтобы не убить ее.

Она зажмурилась, ожидая смерти. Ее страх витал в воздухе, такой сильный, что он чувствовал его запах и вкус. Тем не менее она опять укусила его за руку? Новый приступ дрожи сотряс его. Он не был уверен, чье тело извивалось в конвульсиях: его от гнева или ее от страха.

А затем он все понял. Она хотела, чтобы он убил ее. Команчи называли это habbe we-ich-ket, искать смерть. Маленький птенец нашел способ сопротивляться.