Ретранслятор - Владислав Жеребьёв

— Тише, болталка. — Я сурово взглянул на Мишаню и, переведя взгляд на улицу, заметил, как тьма в указанном воришкой месте колыхнулась и чуть сдвинулась в сторону. — Не до того сейчас. Личностные характеристики членов нашей бестолковой команды потом доложишь. Сейчас бы ноги унести.

Отступать, впрочем, было некуда, даже если бы я этого сильно захотел. Выходов из города я не знал, да и местная бандитская братия наверняка уже озаботилась тем, чтобы захлопнуть капкан. Да и потом, чтобы покинуть это место, мне одному предстояло перетащить Сенечку и пира на мотоцикл, а затем, покидав хабар, не бросать же добро в этом богом забытом месте, попытаться дать деру. Те, что стояли в темноте, точно не стали бы наблюдать за моими метаниями и вмешались бы, едва представилась такая возможность. Осложняло дело еще и то, что я решительно не понимал, с кем столкнулся и что теперь предпринять. Слова пацана, конечно, безмерно льстили, но в прошлых боевых эпизодах рядом всегда был тот, кто мог подстраховать, прикрыть или сбросить вниз в канаву, дабы очередная порция злобы не выморозила мозг или не сожгла дотла. Тут приходилось выступать сольно, что и вовсе не грело. Особенно смущали слова Дмитрия, произнесенные им относительно внезапно и, казалось, вовсе невпопад.

— Ни одна способность не останавливает пулю, и мозги потом по асфальту не собрать, — произнес он. Я тогда и особого-то внимания на это не обратил, а сейчас, зажатый среди четырех пошарпанных стен хрущевки, как никогда понял их актуальность и остроту.

— О чем думаешь, дядя? — Голос Мишани показался мне каким-то далеким и нереальным. Смрад бил в ноздри. Тягучая тишина за окном, смешанная с чувством опасности и нереальности, накатывала волнами, стремясь в один миг поглотить, накрыть с головой, завертеть в невероятном водовороте… сканят…

Не помню, как я оказался на улице. Слышал крики пацана за спиной, увидел даже пару дульных вспышек, но волна ярости, обрушив вмиг все сомнения и терзания, рванула наружу, сметая на своем пути преграды, будто карточные домики. Яркая белая вспышка, выгнувшись дугой, ударила просто наугад, в тьму, и вой смертельно раненных откликнулся болью у меня в голове. Вольт, вот что значит ты такое. Я криво улыбнулся и, уверенно шагая вперед, швырнул почти наотмашь новую смертельную дугу. Та взвилась, пошла юзом, и словно гигантский бумеранг, нарезав дугу, ушла в то место, где до этого таилась угроза. Глаза немного попривыкли к темноте, да и луна, внезапно показавшаяся на небосводе, помогала ориентироваться, обнажив все неровности и угловатости ночи. Где-то неподалеку, совсем рядом рявкнул автомат, почти жалобно, почти прося, заколотился в агонии, но новая молния, прочертив черный след на асфальте, накрыла стрелка, и тот затих, даже не успев вскрикнуть. Кто-то заулюлюкал, засвистел разбойничьим посвистом, и две автоматные очереди попытались если уж не убить, то оттеснить в сторону, но не тут-то было. На смену вольту пришел фриз, дерзко врываясь в гущу драки. Ледяная волна вспорола пространство, оставляя за собой смерть, с сокрушительной скоростью помчалась к дальнему углу высотки, откуда велся автоматный огонь. Достигнув цели, фантом задержался и, изогнувшись, врезался в мертвую кладку. Стекла, то единственное, что осталось от прошлого мира, жалобно звякнули, и водопад осколков обрушился вниз в угоду силе притяжения, а вместе с ней пришел и он, тот, кого я меньше всего ожидал увидеть внутри себя. Сканер, отодвинув своих ментальных соседей широким плечом, грузно опустился в сознание и, криво усмехаясь, ощерившись мелкими, по-звериному острыми зубами, выдохнул, вбирая в себя всю мерзость, что засела в мыслях моих врагов. От первой волны мыслеобразов мне буквально стало дурно. Рвотный позыв метнулся к горлу, во рту появился мерзкий привкус, разом затмив смрад. Однако мысли эти во мне не задержались, а, принятые, отдались стократно назад. И тут настал ад. Земля поплыла, воздух вздрогнул, небо, покосившись, приготовилось рухнуть вниз, и все без исключения, уж не знаю, на какой участок пространства я ударил, рухнули, забившись в припадке.

Миг — и бой кончился, едва начавшись. Это было ясно и без слов. Что-то внутри высотки хлопнуло и загорелось. Кое-где появились испуганные люди и, с ужасом косясь на мою сгорбленную фигуру, начали растаскивать трупы. Только трупы и никак иначе. Я в этом почему-то не сомневался. Но самое странное, что как только все звери под трубный рев победы отошли на свои посты, на меня нахлынула умиротворенность.

— Охренеть. — Голос Мишани был все такой же нереальный, но теперь звучал несколько по-другому. Нотки восхищения, страха, раболепия — тогда было и не различить, да я и не пытался. — Охренеть, дядя.

— Будешь ругаться… — Я сплюнул на асфальт, пытаясь избавиться от привкуса во рту. — Будешь ругаться, ладошки волосатые станут.

— Странно, — воришка подошел ко мне и, обведя взглядом поле боя, вдруг расплылся в счастливой улыбке. — Но как это можно?

— Что как можно? — Я устало опустился на газон и взглянул на вмиг опустевшую улицу. Все, что осталось, так это вспоротый асфальт да уродливые черные шрамы на стенах. Все тихо, чинно, благородно, будто и не было ничего.

— Все подряд. — Страха в голосе мальчишки как не бывало. — Ты — и фриз, и вольт, и сканер. Последнее, кстати, было особенно страшно. Как такое можно вообще? Я слышал, что где-то на юге есть пир, который может читать мысли. Тут же, я даже не знаю, как и понять…

— А тебе не нужно ничего понимать, — отмахнулся я. Дрожащая рука наконец совладала с зажигалкой, и на конце помятой сигареты вспыхнул красный светляк. Жадно затянувшись, я закашлялся и тут же почувствовал на спине удары маленького кулачка.

— Спать идти надо, — уверенно заявил Мишаня.

— Сдурел. — Я снова сплюнул, но мерзкий привкус, видимо, решил поселиться у меня во рту. Вот был бы спирт, так бездарно потраченный вчера днем на берегу реки, то было бы совсем другое дело. — Они же сейчас…

— Что они, — зачастил воришка. — Ты же им, дядя, так носы натянул, что завтра сами с поклоном, хабаром и извинениями явятся да попросят, если уж не убивать всех и каждого, то хоть покинуть их, и как можно скорей.

— Что-то ты больно умный для пацана, — покачал я головой, отчетливо чувствуя, как на плечи ложится свинцовая плита усталости.

— Спать тебе надо, — вновь повторил Мишаня. — Можешь себе спокойно покемарить, а я посторожу.

Наутро раздосадованный Сенечка облазил все воздуховоды и явился с канистрой, из горловины которой торчала тряпка.

— Дурилка, — развел он руками, ставя смрадную жидкость на пол. — По сути, ни черта не может, но если поднакопить газов да выпустить их одновременно в комнату с плохой вентиляцией вроде нашей, то похлеще любого снотворного.

В дверь ввалился Дима и, схватившись за живот, снова исчез. Пира с самого утра безостановочно тошнило, и он заладил отлучаться до ветру, выбрав для своих страданий грибок на детской площадке.

— И ведь знали, где остановимся. — Я почти на автомате провел ладонью по голове, отметив странность. Волосы на черепе и вовсе перестали расти. Будто мой организм, решив не тратить ресурсы на выращивание волосяного покрова, решил этим и вовсе не заниматься. — Знали, что будем в одном помещении.

— Другое странно, — поморщился Арсений, недоверчиво поглядывая на разгуливающего около мотоцикла Мишаню. — Пацана дурман не взял.

— Так и меня тоже. — Я подошел к окну и, усмехнувшись, поманил проглота рукой.

— Парламентеры, — усмехнулся тот и, застегнув молнию на куртке, оглядел жалкую кучку бандитов во главе с бледным Женей, неуверенно шествующую в нашу сторону. Руки у подступающих были нарочито на виду, как бы говоря, что оружия у них нет. — Ну что? — Сенечка обернулся ко мне и снова скривился. — Пойдем разговоры разговаривать, или сразу пожжем всех под корень, разметаем в лоскуты, разложим на молекулы…

— И сами же опухнем от собственного всемогущества, — в тон ему продолжил я. Воевать в это утро решительно не хотелось. Голова болела, все тело ломило, да так, будто по мне всю ночь катался пьяный бульдозерист. Дима из разряда боевых единиц был исключен единогласно по причине постоянной и неконтролируемой рвоты, да и Сенечка имел вид не цветущий. Единственным бодрым и вполне отдохнувшим был подросток Миша в дырявых башмаках, но на него рассчитывать особо не приходилось.

— Ну так что? — вновь задал вопрос проглот.

— Говорить будем, — пожал я плечами и, закинув «калаш» на плечо, вывалился из комнаты в парадную, а затем, преодолев ступеньки, добрался до улицы, и, подперев стену здания, начал с интересом наблюдать за передвижениями несостоявшихся мародеров.

Те выходить на контакт тоже не спешили. Где-то в середине улицы, метров за двести до нашего логова, процессия сначала замедлилась, а затем и вовсе остановилась. Началось вялое совещание, продлившееся минут десять, после чего многострадальный Женечка, определенный как парламентер, со скорбью во взгляде двинулся в мою сторону.