Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях - Герман Садулаев

Был у меня один прихожанин, Олегом зовут. Регулярно окормлялся духовно, исповедовался, советов просил. И такая с ним случилась история. Ехал он по дороге за городком на своей машине, четвёртой модели «жигулей» синего цвета. Вёз жену, младенца Фёдора и дочерь Аксинью подросткового возраста. То ли они ехали на дачу за картофелем, припасённым в погребе, то ли с дачи, то ли ещё с какой оказией. Дорога была пустынна. И вдруг с рёвом догнал их большой чёрный джип. Лесовик, значит. У нас в городке всё сразу всем понятно – по автомобилю. Потому что обыкновенные люди – они на «жигулях», или на «рено», или на старом «пассате», тоже бывает. А которые на большом чёрном джипе – это лесовики. Те, что лес продают, владеют делянками, вбелую и вчёрную рубят и вывозят его. Не сами, конечно, рубят. Они же капиталисты. Или бандиты, так тоже их называют. И они у нас себя считали как белую кость, те, кто на чёрных джипах. А всех остальных – неграми. И в лучшем случае презирали, а иногда и тешились. Большой чёрный джип стал забавляться с синими «жигулями». То выскочит вперёд и затормозит. То сзади едет и подгоняет, чуть в бампер не стучит. То боком трётся. Как кошка с мышкой играет. А дело было осенью. Дорога скользкая. С обочины обрыв – вылетишь и начнёшь кувыркаться. Олег пытается машину вести так, чтобы ненароком не стукнуть большой чёрный джип – потом ведь придётся платить, всегда сам будешь во всём виноватым, полиция или ГИБДД – они слова против лесовиков не скажут. И чтобы самому не погибнуть. Но тяжело ему. А жена вопит, от страха за Олега цепляется, младенец Фёдор плачет, дочерь Аксинья сидит бледная и трясётся. Джип опять вырвался вперёд и тормознул перед «жигулями». Олег не выдержал. Остановил автомобиль на обочине. Вышел, открыл багажник и достал «Сайгу».

Надо сказать, что это у нас обычное дело. Даже которые не лесовики, а простые негры – все возят с собой снаряжённое ружьё. Потому что места дикие. Бывает, что медведь выходит на трассу. А есть ещё и такие заведения рядом, из которых сбегают лихие люди. И полиция смотрит сквозь пальцы и не всегда разрешение спросит. Взял Олег ружьё и навёл на джип. Это была рискованная затея. Потому что если джип, то в нём не только ружьё или пистолет, в нём может быть и пулемёт, и маленькое артиллерийское орудие. Лесовик решил не затевать дуэли, а нажал на газ. Но Олег всё равно выстрелил. И что-то такое произошло – может, дробь перебила какой-нибудь провод или шланг и какая-то искра случилась, – в общем, джип проехал всего ничего и взорвался, как если бы в него попали из гранатомёта. Олег вернулся в автомобиль. Домашние молчали в ужасе. Олег проехал мимо джипа. Спасать там было некого. Всё случилось быстро.

Дома жена причитала, рвала на себе волосы, но Аксинья сказала: папка правильно этого урода убил. Он измывался над нами, мы могли улететь с дороги и перевернуться, и все бы умерли, и маленький Фёдор тоже. А если бы он и уехал и папка его не убил бы, тогда бы он в другой раз кого-то другого с дороги бы сбил. Мало ли смертельных аварий? Кто знает, может, это он или такие, как он, простым людям делают? А полиция их никогда не накажет, потому что сама боится. Правильно папка сделал. А ты, мамка, молчи. Потому что мы бабы. И такое наше дело.

Громкое было в городке событие. Следствие шло. В чёрном джипе сгорели двое: сын местного лесовика, что владеет восточной делянкой, и его подружка, победительница конкурса красоты. Где-то на видеокамере засветилась машина Олега, что ехал Олег по дороге примерно в то время, когда случился взрыв. Олега вызвали. Сказали принести ружьё на баллистическую экспертизу. Олег пошёл. Жена выла опять как дурная. Экспертиза показала, что не то ружьё. Это конечно, потому что зарегистрировано на Олега было другое оружие, а та «Сайга» была другова и вообще без регистрации – купленная с рук. Олег дал показание такое, что он проехал получасом раньше и никакой аварии не видел. На том и закрыли следствие. Если по-научному, то приостановили.

Казалось бы, пронесло. Но Олег был истинный христианин. Грех его терзал. Пришёл он ко мне, всё рассказал и ещё сказал, что хочет идти с повинной в полицию. А я отговорил. Отпустил ему грехи и говорю: хочешь покаяние, епитимью? Я дам тебе покаяние. А если сдашься, в тюрьму тебя посадят. А там нехорошие люди. Не будет там очищения и покаяния, а будут грязь, неверие и всякая мерзость. И выйдешь ты закоренелым преступником. Лучше я сам тебя накажу. В старые времена князь решал, кого казнить, кого миловать. И если человек убивал другого человека за то, что тот покушался на него самого, на жену, на детей, то как быть князю? Я твой князь. Я решаю: дам тебе посты и молитвы, и хватит с тебя. А ещё познакомлю тебя с людьми. Не один ты такой кающийся. Есть у нас и монахи, есть и миряне, которые обуздывают себя. Так и сделал.

И вот прошёл месяц-другой. Олег постится, молится, собрания посещает. И, видно, растёт над собой. Очищается душа христианская. Однажды новую историю мне рассказал. Приехал Олег на своей «четвёрочке» к музыкальной школе – забрать Аксинью. У той был экзамен по сольфеджио. Олег волновался, цветов дочери купил, чтобы если хорошо – то поздравить, а если не сдала – то утешить. И поставил свою машину рядом со входом в школу, куда ставить было нельзя. Там был такой нарисован знак, что это место для инвалидов. На самом деле там всегда ставил свой большой чёрный джип лесовик, владелец западной делянки, у которого дочь тоже занималась музыкой. Все это знали, и Олег знал, но забыл – разволновался. И вот возвращаются они с дочерью. И видят: джип стоит рядом с «жигулями», а рядом с джипом стоит злой западный лесовик. В руках у него труба. Когда Олег подошёл, то рта раскрыть не успел, как лесовик стал злобно ему пенять. Ты что, негр, совсем разум потерял и связь с реальностью? Не видишь, парковка для инвалидов? Хочешь инвалидом стать? Ну и так далее и с матерными словами тоже. А Олег стоит, голову опустил, молитву повторяет. Лесовик говорит: убирай своё корыто, пока я тебе первую группу инвалидности не оформил. Олег соглашается. Но лесовику мало. Он трубой разбил «жигулям» зеркало и окно, говорит: чтобы помнил, сука. Олег поднял глаза, а лесовик прямо в лицо, прямо в глаза ему плюнул. Харкнул просто, с соплями всякими. Аксинья плачет, кричит: папка, не терпи! Бежит к багажнику, хочет ружьё достать. Но Олег её держит, а лесовику говорит: Христос тебя простит, добрый человек. Христос тебя любит.

Вот так мне Олег рассказал. А я стою и плачу от радости. Потом обнимаю Олега и говорю: чадо моё! Как я горд тобой! Как светло мне за тебя перед Христом, Господом нашим! Велика милость Господа! Милостью Господа ты покорил гнев, смирил гордыню, стал аки агнец, сам Христу подобен! А номер-то джипа запомнил? А он тоже плачет, обнимает меня, силится руку мою поцеловать и говорит: батюшка, только вашими молитвами, вашими наставлениями! Вы меня, падшего, спасли и направили к свету! А номер вот он, на бумажке записан.

Той же ночью группа неустановленных лиц в чёрных балахонах появилась около джипа западного лесовика на парковке и в три минуты, железными трубами орудуя, превратила джип в металлолом. Олега и семью мы временно укрыли в монастыре, чтобы избежать недоразумения. Западный лесовик пришёл в полицию, требовал, чтобы всех нашли и убили. А полицейский его успокаивал: нету, говорит, никаких примет. Все в балахонах. Только так и видны на записи видеокамеры. Откуда пришли – непонятно. Да вы не расстраивайтесь. Никого ж не убили. А я вам справочку напишу, и вы от страховой компании возмещение получите. А лесовик плачет: не застрахована была машина. Не за-стра-хо-ва-на! Горе было у человека. Так мне полицейский на исповеди потом рассказывал.

За последующий месяц было таких же случаев десять или двенадцать. Стреляли по колёсам джипов, били стёкла, кирпичами кидали. Все джипы извели. Но никого не убивали, нет. Это строго. Потому что никого нельзя убивать, не только человека, но даже и кошечки. Если человек совсем плохой, то можно ему сломать ногу. И клеймо на щёку поставить. Чтобы каждый порядочный христианин видел, когда к нему приближается злодей. Так князья в древности делали.

Сначала работала группа в чёрных балахонах. Их прозвали «монахи», хотя то не монахи были, а я даже и не знаю кто. Потом уже и сам народ, иногда и без балахонов. А потом не нужно стало и портить имущество. А если какой лесовик, или чиновник, или другой большой и сильный человек вёл себя плохо, то ему ватсапом присылали с непонятного номера картинку монаха. Любого монаха картинку. И человек становился более скромным. А что тут поделаешь? Привезли бригаду бандитов – а кого бандитам наказывать? Все люди как люди, обычные. А ночью окружили гостиницу, где бригада бандитов отдыхала перед завтрашними делами, триста человек в балахонах. И факелы зажгли. И просто постояли минут десять да разошлись. Бандиты утром по коням – и куда подальше. Вызывали ОМОН. А что ОМОН? Паспорта проверил у жителей. У всех есть паспорта. Если у кого оружие – то есть разрешение. Искали балахоны. И у каждого в доме нашли балахон. Потому что летом, когда идёшь в лес, там комарьё, там без балахона никак, так объяснили. Пять сотен балахонов изъяли, да и бросили это дело.