"Нантская история" - Константин Соловьёв

— Приказ капитана? — я встрепенулась, — Капитана Ламберта?

Стражники переглянулись. То, что я знаю это имя, неприятно их удивило.

— Так точно, — сухо сказал первый, — Приказ отдан им.

— Я достаточно хорошо знаю и его. Уверена, он сделает исключение ради нас.

— Господин капитан находится внутри. Когда он выйдет, вы можете у него спросить, но не раньше.

— Но нам надо увидеть отца Гидеона именно сейчас!

— Приказ капитана был совершенно четок, не впускать ни одно постороннее лицо. Если вы будете настаивать, у нас есть полномочия применить силу. А теперь пропадите сами, если не хотите чтоб вам помогли.

Стражник опустил руку на рукоять лайтера, виднеющуюся из кобуры. Жест был достаточно красноречив, чтоб исключить все возможные контр-доводы. Разговор определенно был окончен, и по глазам облаченных в блестящие кирасы привратников можно было сказать, что угроза была отнюдь не пустой фигурой речи. Испепелить пару полоумных оборванцев, лезущих на прием к настоятелю собора — такая мелочь, за которую вряд ли получишь и взыскание по службе.

Обидно было проделать долгий и опасный путь лишь ради того, чтобы наткнуться на такой прием. «Сама виновата, — подумала я уныло, — Нечего было бросаться, как собака на кость. Можно было бы и подождать. В сущности, эти стражники, может, и мерзкие ребята, но работу свою выполняют честно. Последнее дело — допускать на место преступления посторонних, а мы сейчас именно посторонние, и здесь, и вообще во всей этой истории».

Из-за моей спины вдруг выступил Бальдульф, до этой минуты оставивший переговоры на мое усмотрение.

— Слышь, друг, а тебя, часом не Ингомером звать? — спросил он.

Первый стражник смерил его настороженным взглядом. И взгляд этот как невидимый луч сканера обшарил всю фигуру Бальдульфа, от стоптанных сапогов до макушки. Бальдульф и в лучшие времена вряд ли выглядел как урожденный обитатель этого района, после драки же он и вовсе смотрелся подозрительно — разбитые губы, свежие ссадины на лице, порванная рубаха… Ни дать, ни взять — матерый уличный душегуб, загубивший не одну жизнь в подворотнях. Но стражник, видимо, кое-чего понимал в своей службе, и внешний вид не ввел его в заблуждение.

— А тебе чего, старик?

— Да просто если ты тот, кого кличут Ингомер-Весельчак, то я тебя, выходит, знаю. И парень ты при мозгах, хотя и вздорный. Послушай девчонку, будь добр. Мы многого не просим. Просто загляни к капитану и скажи, что мы тут ждем. Я думаю, он разрешит нам войти, когда узнает. Не велико дело, уважь уж нас.

Зловеще щелкнула застежка кобуры.

— Ох, пожалеешь ты о своей наглости, старик…

— Я уже жалею, — спокойно сказал Бальдульф, — О том, что не отправил тебя в яму, Весельчак, когда ты семь лет назад попался мне на краже из ювелиршиного дома.

— Го… Господин сержант? — лицо у Ингомер-Весельчака вытянулось, утратило цвет, — Что ж вы раньше… Кхм.

— Ерунда. Ступай доложи капитану Ламберту, что мы здесь.

— Так точно, — у стражника дернулась рука козырнуть, но он пересилил себя, открыл дверь и вошел в дом.

— Что бы я без тебя делала, Баль? — вздохнула я.

— Дома бы лежала да делом занималась… А теперь и я на поводу пошел, дурака валяю да людей от службы отрываю, дурак старый. Вот увидишь, капитан Ламберт пошлет нас за край света. Он, может, и вежливый, особенно как для префектуса, но уж нос совать в служебное разбирательство — это вообще дерзость. Погонит нас, как есть дать, погонит.

— Не погонит, — усмехнулась я, — Вот увидишь. Любопытство победит.

— Это ты по любопытству свой нос в каждую щель засунуть норовишь, он не из таковских.

— Увидишь.

Когда стражник вышел обратно, он старался не смотреть на нас.

— Господин капитан разрешил вам зайти.

— Вот видишь! — я настолько обрадовалась, что даже не пустила в ход запасенную специально для него язвительность.

Бальдульф был куда сдержаннее. Возможно, он счел бы за лучшее убраться отсюда восвояси, пока мы не наделали таких ошибок, по сравнению с которыми все прошлые были бы ребяческими. Все-таки одно дело — принимать в гостях высокопоставленных особ, а другое — вторгаться в их дом, когда они заняты выполнением своего долга и, без сомнения, находятся не в самом приподнятом настроении духа.

Гостиная была обставлена хорошо и с уютом, но совершенно без фальшивой роскоши, что выдавало во владельце дома человека с неплохим вкусом. Недурно для отставного солдата. Почему-то я ожидала, что внутри будет пахнуть ладаном, но пахло совсем иначе — чем-то резким, химическим, вроде соды. В разных домах пахнет по-разному, где подгоревшей кашей и мочой, где духами и ароматом свежезаваренного чая, в иных домах — плесенью, шерстью, краской, гнильцой, прелой соломой, испражнениями животных, сосновой стружкой, крахмалом, потом, оружейной смазкой… Каждому дому свойственен особенный запах и в искусстве его определять я прилично поднаторела. Нащупав этот тонкий, как крысиный хвостик, запах, можно понять многое и о доме и о его хозяине. Но здесь пахло совсем не так, как можно было предположить. И совсем не так, как пахнет обычно в домах. Что-то тревожное, тягучее, скользкое было в этом запахе.

— Смотри, — Бальдульф кивнул в сторону. Он не изменил своим старым привычкам. И в любом месте, где оказывался, всегда оглядывался, примечая даже самые крохотные и незначительные детали.

На полу прихожей лежала простыня, расстеленная на всю ширину. Ее положили сюда не случайно. Простыни не кладут на пол, даже в самых богатых домах. Только когда мои глаза приспособились к неяркому свету ламп, я разглядела то, что сперва казалось отпечатком солнечного света на сетчатке глаза. На простыне были пятна, отвратительного коричневато-алого цвета. Кровь только в книгах из информатория — карминовая или алая. Настоящая кровь другая. Ржавая, коричневая.

Тела под простыней не было. Видно, кто-то бросил простыню на пол, чтоб прикрыть лужу, но тонкая ткань быстро пропиталась жидкостью.

— Надеюсь, с отцом Гидеоном все в порядке, — вырвалось у меня.

— Думаю, тут досталось не отцу Гидеону… Кажется, они в той комнате. Я слышу голос капитана.

— Тогда заставь Инцитата пошевеливаться. Наш путь и так чересчур затянулся.

Комната оказалась кабинетом. Возможно, отец Гидеон называл ее как-то иначе, но я сразу окрестила ее кабинетом. Небольшая, обставленная с явной любовью, она была тихим, отгороженным от суетливого мира, уголком. Из всей мебели здесь был только письменный стол, пара стульев — и добрый десяток книжных шкафов. Книги здесь не были декорацией, и я с удовольствием вдохнула воздух, пахнущий ими — скрипучей кожей, пожелтевшими листами и старыми чернилами. Это была настоящая сокровищница и то, как скромно она была обставлена, лишь подчеркивало несомненный факт того, что книги здесь были отнюдь не элементом роскоши. Старые рукописные книги…