Большая интрига - Робер Гайар

Он замолчал на минуту и окинул ее самым нежным взглядом, каким на нее еще никто не смотрел. Потом продолжил:

— Но вы можете сегодня все вернуть! Все!

Она не знала, что ей ответить. Она подумала, что, может быть, его надо было утешить ласковым взглядом, однако не давая ему повода надеяться на большее, но когда она повнимательней взглянула на него, то увидела, что перед ней сидит толстый человек с кукольным лицом, отвислыми щеками, чьи волосы, аккуратно спрятанные под париком, вероятно, уже были седыми. И этот человек объяснялся ей в любви! Вдруг он показался ей просто смешным. Ее волнение прошло, ей хотелось смеяться. Но она сдерживала себя, потому что несмотря ни на что, не могла смеяться над чувствами этого неудачливого воздыхателя, ибо в любой страсти есть что-то такое, что внушает уважение. Однако она и не думала подавать Мерри Рулзу ни малейшей надежды. А всего лишь любезное слово может заставить его надеяться на, Бог знает какой, экстравагантный роман!

— Сейчас не совсем удачный момент, чтобы говорить об этом, — мягко заметила она.

— Высший Совет соберется завтра!

— Надеюсь, что Совет не имеет никакого отношения к чувствам, которые вы ко мне испытываете?

— Я предложил вам мою поддержку, защиту, любовь.

— Послушайте, майор, — сказала она таким голосом, словно не хотела оскорбить его, нежность которого просто подслащивала жесткие слова, — я согласна на вашу поддержку и защиту. Но не говорите мне сегодня о любви! Прошу вас!

— Значит, я не могу надеяться, что когда-нибудь вы проявите ко мне малейшее нежное чувство? — воскликнул он с дрожью в голосе. У него запершило в горле, он был тем более разочарован, что на какой-то момент безумно поддался надежде на взаимность.

— Повторяю, не будем говорить об этом сегодня.

— Произнесите хоть одно слово надежды, одно только слово!

Она высвободила руку и положила ее ему на плечо, словно желая утешить его.

— Мое сердце все еще разрывается от горя, — призналась она. — Человек с раненым сердцем ни о чем судить не может. Однако скажу вам со всей откровенностью, что в ближайшее время вряд ли смогу кого-нибудь полюбить.

Он резко отпрянул.

— И это все, что вы можете мне сказать? Это все, что вы можете сказать человеку, пришедшему отдать всего себя вам?! — воскликнул он.

Рулз встал и посмотрел на нее с высоты своего роста. Он был так взволнован, что не знал, куда девать руки, которые он то клал на эфес шпаги, то прижимал к кружевам камзола.

И вдруг он зло рассмеялся:

— Это у вас-то ранено сердце?! Как же! Вы не сможете больше никого полюбить?! И вы считаете, что я поверю вашим лживым словам? Скажите их кому-нибудь, только не мне! Ведь в вашем доме находится этот человек, это же отвратительно! И я думаю обо всех других его предшественниках, о тех, к которым вы проявляли слабость, что позволяет мне думать, что вы просто смеетесь надо мной, употребляя таким образом глагол «любить»!

Она резко встала и, высоко подняв голову с пылающим от гнева лицом, крикнула:

— Достаточно, месье! Вы оскорбляете меня!

Рулз глубоко вздохнул.

— Извините меня, мадам, — сказал он, немного успокоившись. — Страсть берет верх надо мной. Если вы не простите меня, значит, вы никогда не имели ни малейшего представления о том, как я люблю вас, Мари! Увы, я вижу, что вы презираете меня. Вы отняли у меня надежду. Но как же мне не взбеситься, когда я вижу здесь этого шотландца?!

— Довольно! — оборвала она его глухим голосом.

Он опустил голову, потом, приняв внезапно какое-то решение, сказал:

— Я ухожу. Однако хочу сказать вам следующее. Я предложил вам свою защиту и советы. Вы отвергли их, предпочтя им советы какого-то иностранца, который работает — а у меня есть все основания так предполагать — на свою страну в ущерб нашей. Остерегайтесь, Мари! Вы попадетесь на удочку! Он заставит вас совершить кучу непростительных ошибок, размах которых вы даже не можете себе пока вообразить.

Он говорил так резко, серьезно и убедительно, что ей стало страшно.

— Например? — спросила она.

Натянув свои кожаные перчатки, он собрался было уходить, но остановился и твердо сказал:

— Я убежден, что этот человек советует вам удовлетворить общественное мнение. Так знайте, общественное мнение не удовлетворяют, а создают или хотя бы смягчают! В последний раз говорю вам: будьте осторожны!

Напряженным шагом Рулз направился к двери. Перед тем, как открыть ее, он повернулся и, сделав широкий взмах рукой, сказал на прощание:

— Настанет такой час, Мари, когда вы придете ко мне искать защиты. И тогда вы, может быть, подарите мне то, в чем отказываете сегодня так безжалостно.

Мари его почти не слушала. Она была изнурена и без того, а этот разговор окончательно разбил ее. Она слышала, как закрылась дверь, затем цокот копыт по плитам двора.

Неопределенно и с каким-то безразличием она махнула рукой. Что мог ей сделать этот Мерри Рулз де Гурселя? Конечно, он был председателем Высшего Совета, но это был еще не весь Совет!

Она медленно поднялась к себе в спальню и легла. Она думала о том, что сказал ей Мери Рулз. Она не верила ни единому слову майора о шевалье де Мобрее. Очевидно, что майор ревновал, и это ревность заставляла его так плохо говорить о Мобрее.

То, что Реджинальд стал предметом таких яростных нападок, сделало его в глазах Мари еще более симпатичным.

Глава 8

Перед заседанием Совета

Первый, о ком подумала Мари, проснувшись, был Мерри Рулз и его вчерашний визит. Боже! Как же она устала, если так крепко спала! В другое время подобный визит майора, его угрозы и предсказания, произнесенные перед уходом, вызвал и бы у нее страшную бессонницу.

Она распахнула окно, и лучи солнца заиграли в ее комнате. Негры, работающие на плантациях сахарного тростника, медленно брели по виднеющейся вдалеке дороге. По краям плантации росли банановые пальмы и яркие цветы. Всюду царило спокойствие. Не ощущалось даже дуновения ветерка, листва кокосовых пальм оставалась неподвижной. Солнце, как на картине, отсвечивало в ней золотом.

Мари подумала о маленьком Жаке, которого надо было одеть в траурный костюм, чтобы представить его Высшему Совету. «Лишь бы костюм был уже готов», — вяло подумала она. До этого она попросила об этом Луизу, но сама Луиза тоже выглядела такой усталой и разбитой.

Она отошла от окна и пошла готовиться. Она ощущала какую-то неопределенную, необъяснимую тревогу. Ведь она была так доверчива еще день назад! Неужели этот ночной визит майора поверг ее в такое состояние?