Тьма века сего - Фрэнк Перетти

– Премного благодарен.

Маршалл взглянул на часы, подошел к двери и, распахнув ее, громко сказал:

– Входи, Альф.

Альф Бруммель сидел в приемной. Увидев Маршалла, он подскочил, неприятно пораженный. Он выглядел таким взволнованным, как будто на него вот-вот налетит паровоз.

Маршалл сгреб руку Альфа и с чувством потряс ее.

– Здорово, приятель! Кажется, вы не знаете друг друга? Позвольте мне вас представить: Альф Бруммель – это пастор Оливер Янг, Пастор Янг – это шеф полиции Альф Бруммель!

Бруммель явно не оценил сердечности Маршалла, зато Янг оценил. Он вышел вперед, нервно потряс руку Бруммеля и, быстро втащив его в свой кабинет, крикнул через плечо:

– Марч, назначь, пожалуйста, мистеру Хогану новое время.

Но мистера Хогана уже не было в приемной.

Глава 8

Санди Хоган уныло сидела за маленьким столиком кафетерия в университетском городке, в тени разросшихся виноградных лоз. Она рассеянно смотрела на подогретый гамбургер в упаковке, медленно остывавший, и на маленький пакет молока, так же медленно нагревавшийся. Утром у нее были лекции, которые она слушала, как во сне, почти не вникая в суть. Мысли Санди были заняты воспоминаниями о себе, своей семье и бесконечных стычках с воинствующим отцом. К тому же она провела совершенно ужасную ночь. Пройдя через весь Аштон, она просидела по утра в автобусном парке, читая учебник по философии. После последней лекции она прилегла на газоне парка, прислонившись спиной к скульптуре, и ненадолго заснула. Когда Санди проснулась, мир показался ей ничуть не лучше, она испытывала только два ощущения: голод и одиночество. А теперь, когда перед ней на столике лежала еда, купленная в автомате, одиночество превозмогло голод, и она готова была заплакать.

– Почему, папа, – шептала она чуть слышно, мешая трубочкой в картонке с молоком, – почему ты не любишь меня такой, какая я есть?

Как он может осуждать ее, почти не зная? Почему он настроен так резко против ее мыслей и философии, ничуть их не понимая? Они жили в разных измерениях, и каждый пренебрегал миром другого.

Вчера за весь вечер они с отцом не сказали друг другу ни слова, и Санди отправилась спать расстроенная и злая. Она лежала и слушала, как ее родители чистили зубы, гасили свет и ложились в постель. Все это происходило как будто на другой стороне планеты. Ей хотелось закричать, позвать их в свою комнату, ее тянуло к ним, но она была уверена, что опять ничего не получится. Отец будет требовать невозможного и ставить свои условия, вместо того чтобы просто любить ее, только любить.

Санди по-прежнему не понимала, что погнало ее из постели в ночь. Единственное, что она помнила, проснувшись, было мучительное состояние, как будто все страхи, которые она когда-либо испытывала раньше, навалились на нее одновременно: страх смерти, страх неудач, страх одиночества. Ей непременно нужно было бежать из дома. Лихорадочно одевшись и выскочив на улицу, Санди уже понимала, что совершает глупый и бессмысленный поступок, но эмоции в эту минуту были сильнее, чем доводы разума.

Девушка чувствовала себя несчастным зверьком, выброшенным из дома в неизвестность. Она понимала, что обратно ей уже не вернуться. Санди была в состоянии полной неопределенности: ничего хорошего не ждет ее ни сейчас, ни в будущем.

– О, папа!

– простонала она и заплакала.

Рыжие волосы спадали по обеим сторонам лица мягкими волнами, слезы одна за другой капали на стол. Санди слышала, как люди проходили мимо, но они жили в своем собственном мире и не хотели вмешиваться в ее жизнь. Она старалась плакать тихо, но ей это удавалось с трудом чувства нахлынули, как вода сквозь прорванную плотину.

– Э-э-э… – послышался мягкий неуверенный голос, – прости, пожалуйста…

Подняв голову, Санди увидела молодого человека, светловолосого, худощавого, с карими глазами, полными сострадания.

– Прости, пожалуйста, что я тебя потревожил, – мягко сказал молодой человек. – Но… может быть, я могу тебе чем-нибудь помочь?

В гостиной профессора Джулин Лангстрат было темно и очень, очень тихо. Стеариновая свеча на кофейном столике отбрасывала слабый желтоватый свет на высокие, до потолка, книжные полки, причудливые восточные маски, затейливо расставленную мебель и лица двух людей, сидящих друг против друга. Свеча разделяла их. Одним из расположившихся за столиком была сама профессор. Закрыв глаза, она откинула голову на спинку стула. Вторым был Альф Бруммель. Глаза у него тоже были закрыты, но он не повторял движений Лангстрат. Бруммель был неподвижен и, похоже, чувствовал себя неуютно. Иногда он на мгновение приоткрывал глаза, чтобы следить за тем, что делала профессор.

Вдруг Джулин застонала, и на ее лице отразились боль и раздражение. Она открыла глаза и выпрямилась. Бруммель поймал ее взгляд.

– Ты не очень хорошо себя чувствуешь сегодня, не правда ли? – спросила Лангстрат.

Бруммель пожал плечами и опустил глаза в пол.

– Да нет, все в порядке, я просто устал.

Джулин покачала головой, явно недовольная ответом.

– Нет, нет, я чувствую, как от тебя исходит какая-то энергия, ты чем-то озабочен.

Бруммель не нашел, что ответить.

– Ты разговаривал сегодня с Оливером? – наступала профессор.

– Ну, разговаривал, – помолчав, буркнул в ответ Альф.

– И ты ходил к нему, чтобы рассказать о наших отношениях!

Бруммель встрепенулся:

– Нет! Я…

– Не лги мне.

Он опять поник и расстроено вздохнул.

– Да, мы говорили и об этом. Но вообще беседа была совсем о другом.

Лангстрат впилась в него взглядом, пронизывающим насквозь, как рентген. Она развела руки и слегка помахала ими в воздухе. Бруммель изо всех сил старался вжаться в стул, слиться с ним воедино.

– Послушай, – сказал он дрожащим голосом, – это не так уж важно…

Лангстрат заговорила так, будто читала по бумажке, приколотой у него на груди:

– Ты испуган… чувствуешь себя загнанным в угол ты пошел… чтобы сказать Оливеру… что тобой руководят, вынуждают… – она посмотрела ему в лицо. – Принуждают? Кто тебя принуждает?

– Да никто!

Джулин тихонько рассмеялась, пытаясь его успокоить.

– Конечно, ты так считаешь! Я прекрасно это вижу. Бруммель мельком взглянул на телефон, стоящий на краю стола.

– Янг тебе звонил?

Джулин усмехнулась, как будто его вопрос позабавил ее.

– В этом не было необходимости. Оливер очень близок ко Вселенскому Сознанию. Сейчас я начинаю растворяться в его мыслях.

Взгляд ее стал жестким:

– Альф, мне бы хотелось, чтобы у тебя дела обстояли так же хорошо.

Бруммель опять вздохнул, спрятал лицо в ладонях и с трудом вымолвил: