Случай в электричке - Саркисян Меружан Григорьевич

Ломакова действительно выехала тотчас же, как только ей сообщили, что найдена дача, в которой было выбито окно. Стекла в окне вставлены, найден и стекольщик.

Участковый встречал Ломакову на платформе. На привокзальной площади их ожидала служебная машина.

Следователь и участковый спустились с платформы, вышли на площадь. Оставалось пройти всего несколько шагов до милицейской машины. Участковый рассказывал, как была найдена дача, они остановились пропустить мимо пассажиров. И вдруг Ломаковой показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо, почти как на фотороботе. Неужели?

— Видите? — Она потянула за рукав участкового, указав ему на тревожно оглянувшегося парня.

— Стойте здесь. — Участковый нырнул в толпу, мелькнула его форменная шапка и пропала.

Поняв, что дело плохо, парень не стал ждать, пока милиционер подойдет. Он растолкал прохожих и кинулся к автомашине «ГАЗ-69», стоявшей неподалеку. Из выхлопной трубы «газика» вился дымок, значит, мотор работал. Но как только рука парня потянулась к дверце, машина рванула с места.

Он кинулся в помещение вокзала, пробежав сквозь зал ожидания, выскочил на платформу, побежал вдоль нее, виляя между пассажирами.

Участковый спешил за ним, его тревожные свистки насторожили пассажиров, они расступались, но слишком медленно. Впереди конец платформы, далее пути, открытое место. По первому пути к перрону приближался товарный состав. Участковый догадался, что предпримет бандит. Старый прием уголовников — проскочить через пути перед поездом. Пока пройдет состав, будет время далеко уйти от преследователей.

Электровоз миновал участкового. Бандит остановился на краю платформы, изготовившись перемахнуть через рельсы. Участковый разбежался и прыгнул вперед, успев поймать парня и прижать его к доскам настила перрона...

Пока происходили эти события, Долгушин приступил к допросу задержанного молодого человека, назвавшегося Виктором Москалевым.

Восемнадцать лет, весной окончил десятилетку, дальше учиться не пошел, работать тоже не стал. Узкое, бледное лицо, рыжеватого оттенка усики, глаза глубоко посажены, росточком невелик. Свое бездельное существование объяснил тем, что не хотел связываться с работой до призыва на военную службу. Долгушин спросил, с кем Москалев был на даче с 22 на 23 декабря.

Москалев отвечать отказался.

Долгушин показал фоторобот второго преступника. Москалев, отбросив карточку, заявил, что никогда с этим человеком не встречался. Но уверенности в его ответе Петр не уловил.

— Вот что, Москалев, нам известна дача, где совершено покушение на жизнь Чернышевой, где она была тяжело ранена. Как ты будешь себя чувствовать на очной ставке с потерпевшей? Ты или твой дружок приходили в больницу? Зачем вы ее искали? Вот сейчас я позвоню, и сюда выедут медсестра и все те, кто видел тебя в больнице. А потом найдем твоего дружка. Каково будет тогда? На что надеешься? Девушку ударили ножом, изрезали лицо? Ты что же, хотел ей выколоть глаза, чтобы вас никогда не узнала?

— Не я! Не я! — закричал Москалев.

Долгушин мгновенно спросил:

— Кто ударил ножом? Кто?

Москалев закрыл лицо ладонями. Негромко, почти шепотом произнес:

— Он убьет меня!

— Кто убьет?

— Авдонин!

Долгушин попытался вновь соединиться с Ломаковой, еще ничего не зная о том, что произошло на станции. Телефон не отвечал.

Наконец в районную прокуратуру сообщили, что Чернышева пришла в сознание, и врач разрешил ее допросить. Ломакова выехала в больницу — важно было в присутствии понятых произвести опознание задержанных по фотографиям и услышать рассказ о происшедшем.

Как оказалось, Чернышева пришла на вокзал к электричке в 23.15. На платформе к ней подошли двое молодых людей. Поздоровались, затеяли шуточный разговор, явно напрашиваясь на знакомство. Вместе с ней они вошли в вагон. Как будто бы в шутку предложили сойти вместе и послушать уникальные магнитофонные записи на шикарной аппаратуре. Чернышева категорически отказалась.

Один из тех, кто сидел рядом, — по фотографии она опознала Москалева — шепотом сказал:

— Сойдешь с нами! Не думай пикнуть!

Она почувствовала, как бок ей царапнул холодный кончик ножа. Оказалось, Москалев успел прорезать ножом ее пальто. Он приподнял ее под локоть с лавки и подтолкнул к выходу, не убирая ножа. Пассажиры в вагоне подремывали, она выходила, озираясь в отчаянии, — помогли бы, если бы закричала, а тут нож. Надеялась, что на платформе дежурит милиционер, но его не оказалось.

Сошли с платформы. Обошли вокзал сторонкой. Тут парни начали уверять, что не собираются делать ничего дурного, что зазвали ее лишь повеселиться, но вели задворками, по неосвещенным улицам.

Дача показалась ей роскошной. Действительно, включили магнитофон, накрыли на стол, выставили вино. Все подошло к краю, за которым уже ничего нет. Лучше нож, чем та угроза, которая неотвратимо надвигалась. Дали подножку, она упала, на нее навалились, сдирали одежду. Она вырвалась, вскочила на ноги и кинулась к окну. Помнит, что окна были без переплетов, помнит, как выбила стекло и выпрыгнула в снег. Будто бы успела добежать до забора...

Следователь Ломакова, пригласив понятых, предъявила Чернышевой для опознания несколько фотографий. Потерпевшая опознала Авдонина и Москалева, рассказав, как распределялись их роли.

Розыск по делу о нападении на Чернышеву был завершен, все сосредоточилось в руках следователя, работа Петра Долгушина по этому делу закончилась.

Однако вскоре его вызвал следователь прокуратуры Чагов. Этого пожилого человека знали в милиции области. Материалы уголовного дела попали к нему из-за отца Авдонина.

Чагов расспросил Долгушина об угрозах по телефону.

— Вы, Петр Петрович, знакомы с обстоятельствами дела. Мне пока известно меньше, чем вам. Сейчас мы вместе могли бы побеседовать с арестованными.

Но сначала Чагов пригласил отца Авдонина, бывшего работника МВД.

— Николай Николаевич, — начал Чагов, — дело осложнилось... Сын ваш отказывается давать какие-либо показания, а следствие располагает неопровержимыми уликами.

— Нет, мой сын не мог участвовать в таком деле.

— Удар ножом наносил не он. Это точно! Мы уже разобрались, как он пытался помешать расследованию звонками Долгушину, и знаем теперь, что он появлялся возле больницы, где лежала Чернышева. Зачем? Он отказывается отвечать на эти вопросы.

— Вы хотите сказать, что он покрывает убийцу?

Чагов укоризненно покачал головой.

— Товарищ Авдонин, вы же профессионал! Какие-то действия вашего сына, уже известные нам, могут навести на мысль, что им совершены и другие преступления. Это пока не утверждение, а всего лишь подозрение.

— Он не обязан доказывать свою непричастность, это вы должны доказать его причастность...

— Он может помочь следствию, но вместо этого вообще отказывается говорить! Требует вашего присутствия.

— Понимаю, — вздохнул Авдонин. — Но если он не хочет говорить, чем я могу помочь?

— Это он требует вашего присутствия, а не мы!

— Каждый вправе избрать тот метод защиты, который ему кажется лучшим. Он ударил ножом Чернышеву?

— Ударил кто-то один. Их было двое.

— Чернышева видела, кто ударил?

Чагов с упреком взглянул на Авдонина.

— Простите! Я забылся! В моем положении это некорректный вопрос... — смутился тот.

— Некорректный! — согласился Чагов. — Вы готовы к встрече с сыном? Он просил вас присутствовать при его допросе.

Отец кивнул. Доставили Авдонина-сына. Бледный, под глазами черные круги, но переступил порог с вызывающим видом.

С отцом поздоровался кивком, сделал было к нему шаг, но тут же остановился.

Чагов положил на стол несколько листков бумаги и ручку.

— Вы, Авдонин, имели время подумать, поразмыслить. Мы нашли возможным выполнить вашу просьбу и пригласили вашего отца. Думаю, для вас было бы лучше самому дать исчерпывающие показания по делу...

Авдонин посмотрел на отца, тот отвел взгляд. Тогда сын обернулся к Чагову и заявил: