Случай в электричке - Саркисян Меружан Григорьевич

Председатель таинственно улыбался.

— Я хотел бы, — начал старик едва слышно. — Я хотел бы... — Он передохнул и повторил: — Я хотел бы тут торжественно подарить эту скрипку моей ученице. Уверен, что она станет гордостью России. Возьмите, Наташа!

— Наташа, это слишком дорогой подарок! — воскликнула Елена Викторовна. — Ой, да как же, это ведь не шутка, это ведь целое состояние! Разве можно такие подарки? Девочке?

Старик протестующе поднял руку.

На дне футляра лежал конверт с надписью: «Наталье Алексеевне Снегиревой».

Наташа поспешила прочесть:

«Дорогая Наташа!

Мне не хотелось бы выглядеть смешным в чьих-либо глазах, особенно в Ваших. Только надежда на Ваш милый нрав побудила меня оставить Вам нечто подобное завещанию.

Тот, кто родится на свет не с пустой душою, всю жизнь надеется оставить след в людской памяти. Не всегда эти надежды сбываются. Для того чтобы на камне запечатлелись скрижали, нужна сила каменотеса, а каменотес должен иметь еще и воображение. В пустоту канула бы моя жизнь, если бы не случай... Случай ли? Наверное, не случай, а Судьба... «Семь тысяч лет (если верить хронографам), — восклицал Карамзин, — чудесит она в мире и никому еще не изъяснила чудес своих». Думал ли я, выходя из Духовной семинарии, что закончу свою жизнь, возжигая угасающие свечи древней и простой для нашего сложного века Веры, я мучился долгими и беззвучными ночами, что жизнь прожита напрасно.

И вот однажды июньским днем Судьба подвела Вас за руку к моему дому... И если моя протянутая навстречу рука помогла и поможет Вам раскрыть людям свою душу, не зря прожита и моя жизнь.

Скрипку, которую я Вам вручаю, изготовил великий мастер из Кремоны: средства на ее приобретение дал труд русских крепостных. Появилась она в России стараниями русского князя из древнего рода Святославичей. Родоначальником не затерявшейся в веках этой ветви был Михаил, князь Черниговский, причисленный церковью к лику святых за противостояние унижению от ордынского хана и принятую мученическую смерть. У последнего князя этой рюриковской ветви родилась дочь. Единственная — и горбунья. О, какое злосчастие! Что могло бы утешить несчастную? Открылась у нее любовь к музыке, а полюбилась превыше всякой другой — игра на скрипке. Отец привез ей из Италии скрипку нежнейшего голоса.

Не будь девочка-горбунья княжной, она нашла бы утешение в музыке, доставила радость своей скрипкой многим людям, но княжна не могла стать актрисой и ушла в монастырь.

Господи! Как же она играла! Пело исстрадавшееся сердце, стонала душа, стосковавшаяся в стеснительности и горе.

Когда пришел конец монастырям, княжна была уже игуменьей. Она призвала к себе доверенных лиц. Среди них оказался и я. Раздав монахиням драгоценную утварь и вручив им древние образа, она сказала: «Чудотворные образа — это наследие поколений. Сберегите их для того дня, когда будет возрожден монастырь». Мне она доверила скрипку: «Ныне монастырь разрушат, когда же придет час и вернется к людям вера, продай эту скрипку, и так явятся средства вновь построить монастырь...»

Княжны давно не стало. Пресеклись смертью ожидания монахинь.

Осталась скрипка. Для чего? Для восстановления разрушенной Веры? Когда-то Вера нужна была, дабы пробуждать в человеке, едва вышедшем из дикости и младенчества, чувства добрые. И всегда рядом с Верой, в иные времена и враждуя с ней, шло искусство.

Пусть отзовутся в прекрасных звуках Вашей скрипки русская доброта, чистота звенящих родников, тихая песня березовых рощ, шепот и рокот Оки, звонкий переговор сосновых боров и журавлиные клики».

...Долгушин как завороженный слушал рассказ Наташи, пока наконец не спохватился:

— Замучил я вас. Давайте быстренько отвечайте: почему ехали в электричке в столь поздний час? Как оказались свидетельницей драки?

Наташа потупилась:

— Я даю уроки музыки одной девочке. Ее родители пригласили меня в гости на дачу. Там и познакомилась с Максимом. Он тоже студент.

— А фамилия как его?

— Честно говоря, не знаю...

...В этот вечер на подмосковной даче собрались молодые люди, в основном студенты. Среди них выделялся высокий брюнет, изысканно одетый. Это и был Максим. Он по праву считался душой курса — затейник, выдумщик всяких интересных забав, непременный участник самодеятельности, особенно музыкальной. Организовал джаз, занял первое место на шахматном турнире в институте и еще в каком-то студенческом матче. Однокурсники не могли вообразить себе без него ни одного праздничного вечера.

И сейчас он был в центре внимания, сыпал шутками и каламбурами, здорово танцевал. Выйдя в соседнюю комнату, он увидел Наташу.

Максим чутко воспринимал красоту. Наташа ему понравилась. Он сразу понял, что тут нужна деликатность, что обычные его шуточки не будут иметь привычного успеха, и он только уронит себя в ее глазах.

— Разрешите представиться? Максим.

— Наташа.

— Скучаете?

— Нет, я жду, когда найдется попутчик до станции. Одной уже страшновато. Поздно ведь.

...Неслышно падал пушистый снег, одевая бесчисленными блестками ветви старых елей, тропка едва угадывалась. Шагов не слышно. За заборами тоскливо взлаивали собаки, редко, незлобно.

Миновали темный лес, крутой подъем к станции, и вот они на платформе.

Пассажиров мало, всего три пары. Максим и Наташа сели в пустой вагон. Неожиданно вошли два подвыпивших молодца. Один из них уставился помутневшими глазами на Наташу. Он хотел что-то сказать, но не смог, получилось какое-то мычание. Собрав силы, сосредоточившись, он окликнул:

— Серега, глянь!

Тот, кого звали Серегой, оглянулся, и его губы расплылись в длинной, глупой улыбке. Они подошли, опустились на скамейку напротив Максима и Наташи.

— Ай да лапушка! Бросай своего хахаля! Идем с нами!

— Пошли вон! — крикнул Максим, не подумав о том, что за этим последует. Тот, кого назвали Серегой, встал и столкнул его со скамейки. Максим вскочил и с силой дернул хулигана за руку.

— А-а! — раздался возглас второго. Он вмиг оказался рядом. В руке — нож. Максим вспрыгнул на соседнюю скамейку и тычком, неумело, ударил нападающего ногой в грудь. Не так-то сильно и ударил, не подозревая, разумеется, что случайно попал в одно из самых уязвимых мест. Парень осел, не издав ни звука.

— Ты! — раздался вопль Сереги. Максим спрыгнул со скамейки и в ярости вцепился обеими руками ему в горло.

Сергей пытался вырваться и тянул Максима за собой к двери, но, видимо, ослабел, стал задыхаться и беспорядочно размахивал рукой с ножом.

Наташа бросилась за помощью. Остальное Долгушин видел...

В душе он сразу встал на сторону Наташиного спутника — хулиганы в электричках всем достаточно досаждали, чтобы их так возненавидеть, но есть нормы, есть закон! Он пригласил Максима Габера и поинтересовался, достаточно ли хорошо тот себя чувствует, чтобы давать показания.

— Конечно! Пустяки!

Такая легкость обеспокоила Долгушина. Молодой человек явно не понимал, что ему угрожает. Прямо указать на это Долгушин не имел права: один из напавших находился в тяжелом состоянии, опасались за его жизнь. Врач сделал предположение, что тот, кто его ударил, владеет приемами карате.

Вставал вопрос, не нарушил ли Максим допустимый предел самообороны.

— Гражданин Габер, — начал Долгушин, — вы нанесли удар нападавшему в жизненно важный центр. Если бы удар был сильнее — мгновенно могла наступить смерть. В связи с этим у меня к вам вопрос: не занимались ли вы и не занимаетесь ли в секции карате, дзюдо, самбо?

Вмешалась Наташа:

— А если бы его пырнули ножом, с кого бы вы спрашивали?

Долгушин поднял глаза на Наташу — ее вмешательство недопустимо во время допроса. Следовало бы сделать ей замечание, но нет, с ней так не надо.

— Справедливый вопрос, — ответил он. — Но сначала нужно точно установить, доказать, что нападавший был готов применить нож. Врач сообщил, что нападавший очень плох, а смертельный исход — дело серьезное, сами понимаете... Требуется выяснить: не превышен ли предел самообороны? Отсюда и мой вопрос о спортивных секциях. Я советую отвечать правдиво, Максим. Мы ведь все равно выясним. От вас мы должны сейчас слышать только правду.