Крики в ночи - Родни Стоун

— Так что же там произошло?

Мы сидели с бокалами вина, в мой последний вечер в этом проклятом доме. Я уже упаковал вещи и забронировал номер в гостинице в Сен-Максиме.

— Они увезли Сульта на некоторое время. Говорят, что в Берлин, но ему удалось вернуться, где-то за год до окончания войны. Как раз вовремя, чтобы защитить завод, обосновывая это тем, что он был рентабельным предприятием.

— А я-то думал, что немцы, отступая на север, все взорвали?

Люка разъяснил с усмешкой:

— Правильно. Нередко взрывали мосты и заводы. Только церкви не трогали и мелкие фабричонки.

— Тогда почему же заводы Сульта уцелели?

Люка, казалось, колебался, оглядываясь в нерешительности, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает.

— Не стоило вам спрашивать об этом. Но раз уж спросили… — Он говорил шепотом. — Ходили слухи, что немцы ценили его как партнера, который был верен им до самого конца.

Я помню, что вскочил на ноги и уставился из окна на те чертовы деревья.

— Но… если они… ценили его, то как насчет… реакции французских властей? Возмездия? Цены, заплаченной за предательство?

Люка наморщил лоб.

— Сульт был могущественным человеком. Говорили, что он пытался купить себе прощение. Но… — он остановился.

Помню, что я налил еще вина и стал давить на него:

— Ну? И что дальше?

— Там случилась какая-то история, что-то стряслось, но это было так давно. Что-то об изнасиловании кого-то из его семьи.

— Изнасиловании?

Но он не стал распространяться на эту тему. Ему не хотелось копаться в прошлом. Он, как и многие пожилые французы, предпочел бы забыть о том, что в годы войны среди его соотечественников были коллаборационисты. Сомнения охватили Люка. Он опустил голову, потом повернулся ко мне:

— Послушайте, не стоит ворошить дела минувших дней. Мы здесь не привыкли рыться в памяти. Если вам не нужно осветить это в прессе, конечно.

— Что-то странное происходит здесь, — произнес я.

— Месье, мне, так же как и вам, нужно зарабатывать на жизнь. Совершено… так сказать… преступление. Исчезли двое детей, английских детей, которые приехали на отдых. Это волнует людей, — он обвел рукой комнату, словно Огюстина представляла всех его друзей-репортеров. — Но когда вы начинаете спрашивать о том, что случилось более сорока лет назад, о том, что произошло здесь в тысяча девятьсот сорок четвертом, мало найдется людей, которые захотят поговорить с вами на эту тему.

— Что это означает? — поинтересовался я.

Он пожал плечами и прижал палец к губам.

Я переехал в дешевую гостиницу, скорее даже пансион, „Левант“ в Сен-Максиме. Я позвонил Эмме, но не застал ее и занялся поисками старшего инспектора.

Он казался неуловимым. В местной жандармерии, которую сделали штабом по расследованию, даже инспектор Клеррар признался, что не знает, где Ле Брев. Не знали и в комиссариате в Понтобане. Нет, он не в отпуске, нет, не занимается другим заданием. А зачем нужен Ле Брев: у меня что, какие-то новые факты? А если нет, то не лучше ли мне будет вернуться в Англию, как это сделала моя жена, и подождать там результатов дальнейшего расследования. Конечно же, мне нужно быть рядом с Эммой.

— Нет, сэр, — ответил я. — Я буду цепляться из последних сил, пока дело не сдвинется с мертвой точки.

Я требовал Ле Брева, но казалось, что он чуть ли не прячется.

Клеррар нежно потер руки. Он включил настольный вентилятор, затем выключил его, снял очки и стал протирать их кусочком замши.

— Мне очень жаль, но ничем помочь не могу. Мы не отвечаем за передвижения старшего инспектора. Попробуйте поискать его в Понтобане. Может, вам лучше поехать туда?

Боже всемогущий! Сюзи и Мартина не могут найти уже две недели. Остается какой-то шанс, какая-то слабая возможность найти их живыми? Ведь мы все еще ничего не нашли: ни записки, ни улики, ни вещей. Дети, похоже, просто растворились в воздухе, без особого усилия, как колечко дыма. Но мне также казалось, что я столкнулся со специально возведенным препятствием, за которым скрывается не столько равнодушие, сколько то, что они не осмеливались открыть какой-то секрет, древний или ритуальный, связанный с местом, которое мы выбрали для отдыха. Я ненавидел их за это, отчаяние переходило в горечь по мере того, как все мои надежды просачивались сквозь пальцы.

— Где жандарм, который покинул пост той ночью?

Клеррар улыбнулся:

— Он занят на других дежурствах.

— Я хочу побеседовать с ним.

— Месье, вы плохо говорите по-французски. К тому же он в Марселе.

Меня беспокоили тысячи мыслей и мучила усталость; они высосали, казалось, из меня всю энергию.

Я каждый день звонил: в Лондон Бобу Доркасу, адвокату, родителям Эммы в Нью-Форест, даже в американское посольство в Париже. Никто не мог мне сказать что-либо определенное, а Эмма к тому же, казалось, редко сидела на месте. Я боялся, что теряю жену.

Лежа в постели в обшарпанном гостиничном номере и тщетно пытаясь отдохнуть, я пребывал в отчаянии и раздумывал, не позвонить ли снова Эмме, но решил не делать этого. Что мы могли сказать друг другу? Я принял душ и сменил рубашку, и все это время у меня перед глазами стояла ужасная фигура этого фокусника, старшего инспектора Ле Брева.

Почему или зачем этот чертов жандарм показал мне то ужасное место в лесу в то утро, когда исчезли дети? Так много вытекало из этого визита на поляну, и не в последнюю очередь встреча с Эстель и выяснение очень важных, как мне казалось, фактов о семействе Сультов. Я вернулся назад к нашей второй встрече с Эстель, когда она увидела меня на скамейке. Ей поручили найти меня, так она сама сказала, но она также хорошо знала Ле Брева. Она, должно быть, была в комиссариате, и ей сказали — в приемной, вероятно, — что я был там и спрашивал инспектора. Кстати, она и раньше могла бы выяснить, где меня найти, — через тот же комиссариат.

Ожидание нервировало меня.

Я спустился вниз посмотреть газеты, которые продавались за стойкой в холле вместе с сигаретами, парижскими журналами и наборами порнографических открыток в целлофане.

— Месье?

Женщина за стойкой смотрела на меня: красный рот с родинкой сразу над этой яркой помадой, волосы, покрашенные хной, и темные глаза. На черном платье выступают пятна пота.

Я купил „Орион“ с кричащими голубыми заголовками. Номер состоял из сенсационных заметок про убийства, несчастные случаи, наркорейды, собранные из полицейских отчетов по всему югу; но ни один из них не мог быть связан со мной. Я трудолюбиво переводил заголовки с помощью карманного словаря.

„Почему они исчезли? — прочел я в статье Шарля Люка. — Связь между прошлым и настоящим?“

— Ерунда все это, месье, — заметила продавщица сигарет, наблюдая, как я читаю газету. Она видела мой паспорт, и ей не терпелось попрактиковаться в английском.

— Что вы имеете в виду?

— Прессу, все эти выдумки и вранье. — Она указала на заголовок. — Они печатают все, что угодно. — Она пояснила, что много лет назад жила в Лондоне.

— В газете говорится, что в здешних краях существует много неразгаданных исчезновений людей, тайн, которые еще предстоит разгадать…

— Фу, они болтают все, что угодно. — Женщина нехотя оторвала свою грудь от стойки киоска и подошла ко мне. Бизнес в отеле „Левант“ вряд ли процветал, а других клиентов не было. — Посмотрите на это… — Она показала на статью Люка.

— Значит, вы это тоже читаете?

— Конечно. Я просматриваю всю эту чушь, за исключением грязных журналов. Эту мерзость вообще надо запретить. Но, месье, что я не могу выносить, так это то, как люди наживаются на чужих несчастьях.

С каждой фразой ее английский все улучшался. Она рассказала, что любит встречаться с туристами. Иначе жизнь скучна.

— Вы не верите в совпадения?

— Месье?

— Совпадения в Шеноне?

— Не с примесью сексуальных преступлений, месье.

— Сексуальных преступлений?

— Детей украли или убили. Что еще?

— Не понимаю вас, мадам.

Продавщица усмехнулась:

— Кто-то захотел поиграть с ними. Сексуальные игры, месье… — Должно быть, я содрогнулся. — Случай с Сультами — это совсем другое дело, месье, — сказала она. — Гарантирую.

И опять я ничего не понял.

— Поверьте мне, если бы вы выросли в этих краях, то знали бы странности семейства Сультов. Навязчивые идеи. Я имею в виду тех из них, кто еще жив.

— А кто-нибудь жив?

Она рассмеялась:

— Ну, старая мадам Сульт, по слухам, все еще жива. Чокнутая старуха. Но она не способна на убийство.

— Все это не имеет значения, — подвел я черту. — Странности мадам Сульт не объясняют исчезновение двоих детей в том же самом месте.

— Не обманывайтесь, месье. Вначале было не две смерти. Не две смерти маленьких Сультов, я имею в виду.