Конец эры мутантов - Лидия Ивченко

– Держись по направлению к храму, я тут в переулке рядышком. Очень удобно – на службу частенько хожу…

Андрей назвал свой адрес. Евгений хотел было попросить, чтобы тот вышел его встретить, но спохватился: как он его узнает? Оба они теперь другие…Евгений нашел дом быстро и в приподнятом настроении ввалился в прихожую маленькой, как келья, квартирки, которая, видно, и предназначалась для храмовой обслуги и которую снимал теперь Зотов, прямо в его могучие объятия.

– А поворотись-ка, сынку, – так, кажется, говорил Тарас Бульба? – смеялся Евгений, оглядывая Зотова.

– Какой я тебе «сынку», юнец сопливый, – отшучивался Андрей, толкая, тиская, хлопая Евгения по спине, по плечам. – А вообще-то хорош! Рост твой, стать тоже, но в целом облик совершенно другой!

Андрей тоже совершенно изменился – встретив на улице, Евгений теперь его не узнал бы. Рослый крепкий брюнет с синими глазами – признак породы – донор был что надо. Неотразим для девиц.

– Да тебе же прохода теперь от девок не будет! – любуясь им, качал головой Евгений.

– Скажешь тоже. – Андрей махнул рукой. – Девицы сейчас меркантильные, им олигархов подавай, банкиров, на худой конец фирмачей или что-то в этом роде – словом, денежный мешок. А я что?

– Но и тебе такие не нужны. Есть и те, что ценят голову на плечах…

Они распили бутылочку под деликатесы из соседнего универсама, обсуждая свою предстоящую жизнь.

– Видишь ли, у меня есть девушка, на которой я собирался жениться, – признался Андрей. – Но я-то прежний исчез! А она ничего не знает, я не сказал…

– И правильно сделал, – одобрил Евгений. – Могли бы и за нее приняться, вытрясти все, что известно. И что было бы сейчас с тобой, с нами? А о ней не беспокойся, я думаю она тебя другого тоже полюбит. Начнешь настойчиво ухаживать – не будет же она несколько лет ждать человека, пропавшего бесследно даже не в военное время… Тем более, что и по возрасту ты к ней приблизился. В крайнем случае под большим секретом признаешься, что вынужден был сделать пластическую операцию, чтобы остаться в живых.

– Тут есть еще один важный момент. – Андрей поставил стакан, откинулся на спинку дивана. – Я много об этом думал. Семья предполагает рождение детей. Но введение чужой РНК неминуемо влияет на собственную ДНК, причем это влияние непредсказуемо. И как оно может сказаться на потомстве, науке пока неизвестно. Могут рождаться уроды. Хорошо, конечно, что у нас уже есть дети…

– У нас?

– Да. У меня тоже есть ребенок, дочь. Внебрачная. Я хотел жениться на ее матери, но она какая-то “безбашенная”, совершенно не моего типа, уровня что ли, наш брак был бы мучением. А ребенку я помогаю. Но моя будущая жена наверняка когда-нибудь захочет детей.

– Не обязательно, – возразил Евгений. – В крайнем случае можно пойти и на экстракорпоральное[7] оплодотворение, есть банк спермы от надежных “производителей” – жена и знать не будет, что семя не твоё… Слушай, давай не будем. – Евгений даже замотал головой. – Все предусмотреть и предвидеть невозможно, проблемы надо решать по мере их поступления.

– Но некоторые уже поступили. Надо где-то жить. А по прежней квартире могут выследить.

Евгений пожал плечами. Что за сложности…Можно продать, купить другую. Москва велика, затеряться легко, если нужно. Они с Лорой давно решили, что купят взамен своей две квартиры рядом, одну якобы для сводного брата Олега.

– Найми риэлтора, пусть продаст квартиру и оформит у нотариуса задним числом, когда ты ещё был Зотовым, – сказал Евгений. – Опытный сотрудник фирмы найдет способ сделать все как надо. Он же подберет тебе другую, на новое имя. Прямо сейчас и займись.

– А работать где? Неужели заново поступать на биофак или в медицинский?!

– Да ты что! Зачем?

– А документы, с документами как? С дипломами, с докторской?

– Сообразим. И не такое сообразили!

Оба рассмеялись. Они были молоды, здоровы, образованны и умны, счастливо избежали серьезной опасности и все, чем осложнялось сегодня их новое положение, казалось пустяками.

– К Бородину вернемся, – подытожил Евгений. – Он мужик башковитый, сам знаешь. И справедливый. Не пропадем!

Закончив прием, Сухиничев углубился в размышления. Да и было над чем поразмыслить. Впервые за последние недели он был в хорошем расположении духа: вот уже месяц, как не было никаких признаков того, что снова потребуется откачивать жидкость (а с ней и плазму, столь необходимую организму!), удушья не наступало. Он со страхом считал дни, и чем больше их набегало, тем явственнее начинал звучать в нем «надежды маленький оркестрик»[8]: а вдруг? Вдруг именно его случай станет исключением из правил, и он, единственный счастливчик, избегнет неизбежного? Мысли толпились в нем, отвлекая от карточек пациентов, он то и дело поднимал глаза от записей и устремлял в окно невидящий взор. Какое все-таки счастье – жизнь! Жизнь сама по себе, даже без тех возможностей, которые дает его высокое положение… Проснулся утром – и это уже радость… Душевная тряска, долгая и мучительная, из-за которой он был не в силах сосредоточиться ни на чем другом, кроме своей болезни, стала стихать, переходя в поиски неких конструктивных действий, которые привели бы к постепенному, незаметному примирению с Акиншиным. Ибо его нынешнее самочувствие, Сухиничев понимал, было связано с таинственной жидкостью, украденной Агафангелом из лаборатории Акиншина.

Правда, принимал он ее фактически наугад: Агафангел и сам не знал, что принес. Растерявшись среди множества колб и сосудов, он остановился на бутыли, найденной в холодильнике – она была тщательно закупорена, чем и привлекла его внимание. Записи в рабочих журналах, которые ему удалось скопировать, тоже ничего не прояснили. Они рассматривали жидкость и на цвет, и на плотность, лизали, нюхали – пахла она приятно, не то коньяком, не то персиком, и успокоились, получив заключение химиков: вещество безопасно. Сухиничев стал пить его, начиная с десятиграммовой мензурки, постепенно увеличивая дозу: а что в его положении могло ему навредить? Но похищенная субстанция кончилась, и теперь он ломал голову, как быть дальше.

Капля закатного солнца просочилась сквозь темную пелену облаков и стала медленно клониться к горизонту. «Странно, – думал он, следя за потугами вечерней зари, – почему-то врачи, лечащие онкологические заболевания, часто сами именно раком и заболевают… Рак не заразен, воздушно-капельным путем не передается. Тогда чем это объяснить? Может быть, это Божья кара за то, что на чужой беде наживаются?» А он наживался…Сухиничев стал состоятельным, очень состоятельным человеком – да и не он один – именно благодаря страшному горю других. А теперь это горе обрушилось на него самого. Не так он жил, не так… Но он изменится. Он уверял себя, что станет другим, если суждено будет выжить. Только бы выжить!