Имеющий уши, да услышит - Татьяна Юрьевна Степанова

Показал Клер – на платке бурые следы.

– Что это? Кровь? Если бы наверняка и точно узнать.

– А если кровь, то что? О чем это говорит?

– Видите на полу пятна? Это кровь стряпчего, получившего удар кинжалом в живот. Он сразу упал и лежал примерно шагах в трех от двери. Дотянуться до засова окровавленной рукой своей он бы не смог. Но если это именно кровь на створе засова, кто же оставил ее? Кухарка? Аглая? Нет. Тот, кто был здесь кроме них – убийца.

– Вы считаете, что он тоже был ранен?

– Он и так был весь залит их кровью. Руки в крови, когда он насиловал девушку. Если на засове его кровь – значит, это он за него брался, закрыл дверь изнутри.

– Убийца?

– А это означает одно, что дверь была сначала открыта. Стряпчий, которого мы обнаружили здесь, сам ее отпер кому-то среди ночи. Кому-то… кого он не боялся впустить в свой дом или же…

– Что? – Клер смотрела на помрачневшее лицо Комаровского.

– Видите ли, мадемуазель Клер, когда я в Австро-Венгрии в горах столкнулся с подобным случаем убийства, все местные крестьяне твердили о каких-то небывалых вещах, о суевериях, о чудовищах, о какой-то потусторонней чепухе. А я нашел в доме вещественные улики, и мне тогда казалось, все, что я вижу, – признаки весьма искусной инсценировки. Потому что ростовщик-еврей был ограблен. И я считал, что кто-то специально пытается замести следы ночного разбоя с убийством, нагромоздив всяких странных ужасных вещей. Хотя потом… поразмыслив, я пришел к выводу, что и там было не все так уж однозначно, как мне казалось. Но я не располагал временем, чтобы детально разобраться. А здесь… тоже что-то непонятное. Я вот все думаю – если стряпчий сам впустил своего убийцу среди ночи, и, положим, окно было все же выбито в целях инсценировки, то… какова цель убийства? В венгерском случае это был корыстный мотив, как я считал. А что здесь? Деньги стряпчего на месте, документы его судебные тоже. Что нужно было убийце?

– Аглая! Я же вам и тогда говорила! Это тот же самый человек, что напал на меня и на других жертв.

– Да, похоже, что так. Однако есть кое-какие детали, которые в этом доме не укладываются в общую картину.

– Какие детали?

– Медный подсвечник, – ответил Комаровский мрачно. – И то, что насилие, учиненное над девушкой, было совершено уже после ее убийства, а не до. И само ее убийство. Все прежние жертвы остались живы. Почему злодей убил именно ее?

– Он бы и меня убил, если бы не вы, – возразила Клер. – Знаете, я давно, еще в юности, написала роман… книгу… И когда я работала над ней, то представляла себе все, что описываю, и словно видела это. Я опишу вам, что я вижу сейчас здесь, после ваших слов.

Евграф Комаровский заинтересованно кивнул – давайте.

– Вы предположили, что убийца путает следы и что проник он в дом не через окно, а вошел через дверь, которую ему открыл сам стряпчий. Ночь… они готовятся ко сну, вдруг стук в дверь. – Клер плавно повела рукой в сторону двери. – «Кто?» – спрашивает стряпчий, потому что в столь поздний час именно он, мужчина, идет к двери узнать, кого же принесло так поздно. Убийца ему называет себя и… по вашим словам, либо стряпчий абсолютно его не боится, либо наоборот – страх его столь силен, что он подчиняется требованию убийцы и впускает его. Он открывает дверь и… – Клер на секунду зажмурилась. – Сразу получает удар ножом в живот – прямо в сенях. Падает. На шум из горницы-залы спешит его полуодетая сожительница-кухарка, однако она получает страшный удар в лицо топором от убийцы. Все происходит очень быстро, в какие-то доли секунды – убийца буквально сметает их со своего пути и устремляется в комнату Аглаи. Все происходит так стремительно, что Аглая успевает лишь вскочить с кровати – ноты разлетаются веером по полу, перо из ее руки падает на пол… Она получает от убийцы удар топором…

– Лезвием топора в лицо, – подсказал Комаровский, слушавший ее все более внимательно и серьезно.

– Да – она получает смертельную рану, но, возможно, умирает не сразу, потому что убийца старается ее обездвижить, перед тем как… как он… – Клер запнулась, продолжать дальше она не смогла.

– И какой вы делаете логический вывод, мадемуазель?

– Все тот же – расправившись столь быстро с отцом и кухаркой, убийца занялся своей главной целью, ради которой и напал на семью, – девушкой.

– А что мешало ему в доме поступить с ней так же, как с прочими жертвами?

– Но она же видела его! Она могла его узнать!

– Тогда бы он ее убил после учиненного насилия. Но он убил ее сразу – вы же сами только что все это так живо и красочно мне описали.

– Да. – Клер кивнула. – И я не могу это объяснить. Может, он хотел ее просто ранить, чтобы она не кричала, не звала на помощь, поэтому ударил ее топором? И не рассчитал силы своей?

Евграф Комаровский о чем-то думал, оглядывая светелку.

– В любом случае, целью убийцы здесь была именно девушка, – уверенно заявила Клер. – Я так себе все представляю.

– И возможно, вы правы. Вы с ней встречались, какой она была?

– Скромной, тихой. Переписчица нот. Я ее видела в имении. Конечно, она не служанка, но и в круг домашний не входила. Являлась, получала ноты для переписки, потом приносила готовую работу и забирала деньги. Один раз она пришла, когда я играла на рояле в гостиной и распевалась – она слушала музыку с таким восхищением! Сказала мне, что мечтает о фортепьяно в доме, но отец скуп и не купит ей его никогда.

– А кто ее учил музыке, нотной грамоте?

– Она сама мне говорила, в детстве ее учила еще первая жена вашего друга Посникова, а потом прежние гувернантки-француженки, что жили здесь до меня. Они учили ее музыке и французскому, мы с ней на этом языке объяснялись. А переписка нот ее заставила самостоятельно еще итальянский язык учить – она у меня спрашивала значение партитурных терминов. Потом герр Гамбс выписал по почте русско-итальянский словарь и подарил ей – она была очень рада. Юлия Борисовна все это поощряла, она всегда ратовала за образование и просвещение людей своего имения.

– Подруг у нее не было?

– Кажется, нет. Здесь, в имении, как и повсеместно у вас в России, такая кастовость. – Клер помолчала. – Те, кто принадлежит к