Имеющий уши, да услышит - Татьяна Юрьевна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На оленей, наверное.
– Оленей в здешних лесах нет, и косули редки. По осени окрестные помещики зайцев да лис травят по старинке, а потом это же не лес, а парк – по ландшафту видно. Нет, охотой настоящей у прудов и не пахло. Павильон был построен с какой-то иной целью, я так думаю.
– А вы сами охотник? – спросила Клер с любопытством.
– По долгу службы в качестве адъютанта его величества принимал участие в царской охоте, хотя наш прежний государь сие развлечение не особо жаловал. Но приходилось устраивать – русский стиль, царская охота. Двор выезжал в костромские дремучие леса, иностранные послы, свита, все с такой помпой было обставлено. Медвежья охота зимой – русские забавы.
– Забавы?
– На пари. – Евграф Комаровский усмехнулся уголком рта. – Показать иностранным послам большой русский стиль – поднять злого медведя в берлоге. Один на один – по традиции, как мужики с ножом и рогатиной, без ружей и пальбы. Чтобы потешить его величество, приходилось и так.
– Вам? Одному на медведя? С ножом?
– И рогатиной. Он ее, правда, сразу как спичку сломал. – Комаровский словно что-то вспомнил. – Такой был здоровый медведь…
– И вы его убили?
– Зарезал. Он меня, правда, тоже… чуть не прикончил. А двор, вся царская охота наблюдали, пари заключали. Его императорское величество валерьянку пил – так переживал за меня, своего адъютанта – заломает меня Топтыгин или нет. Но мне повезло тогда. Сняли с медведя шкуру, и положил я ее у себя в кабинете у камина. Смотрел на меня медведь своими стеклянными глазами и словно вопрошал – за что ты меня убил? Я в берлоге мирно спал, ждал весны, когда с медведицей своей встречусь, с детушками-медвежатами, а ты меня зарезал… Я в церковь редко хожу, мадемуазель Клер, но пошел – поставил свечку за упокой души Топтыгина Михаила. С тех самых пор отвратило меня от охотничьих забав. Но мы с вами у цели.
Клер увидела, что они стоят перед домом стряпчего Петухова, закрытым с момента убийства.
– Я хочу повторно осмотреть дом. – Комаровский легко отодрал доски, прибитые гвоздями крест-накрест к двери. – Мадемуазель Клер, там дух тяжелый, если вы…
– Нет, я пойду с вами, а что вы хотите опять смотреть?
– Даже не знаю. – Он медлил на пороге. – Дело в том, что очень давно, в молодости, я стал свидетелем похожего преступления. За границей – когда ездил с поручениями от Коллегии иностранных дел. В Австро-Венгрии, в горах в глуши убили семью ростовщика-еврея. Там тоже были отец, юная дочь-девица и еще две женщины. Обстоятельства были вроде как схожие. Но произошло то очень давно.
– В Австро-Венгрии? Расскажите мне, пожалуйста!
Он очень коротко, опуская пока самое главное, рассказал, все медля и не открывая дверь дома ужаса. Потом распахнул дверь, и они вошли.
Отвратный запах был столь силен, что у Клер закружилась голова. Она попыталась дышать ртом. В заколоченном жилище спертая духота и черные пятна на стене и на полу – словно дом сам превратился в труп, подвергнутый разложению.
Они медленно прошли через комнаты. В светелке Аглаи окно теперь было забито досками снаружи, сквозь щели пробивались солнечные лучи, рисовавшие причудливый узор на залитом кровью полу.
– Помните, как мы их всех нашли? Где были тела? – спросил Комаровский.
– Никогда не забуду.
– В Австро-Венгрии дверь дома тоже была заперта изнутри, а окно выбито. Создавалось впечатление, что убийца проник в дом именно через окно. Снег нападал, но вокруг дома ни одного следа – необычно, правда? Но я на крышу залез и понял, что убийца забрался в дом через соломенную крышу и чердак. Все на это указывало. – Комаровский внимательно осматривал раму окна. – А что мы видим здесь?
– Окно тоже выбито.
– Но как его выбили – снаружи или изнутри? – Комаровский провел пальцем по искромсанному дереву. – Осколки были и в комнате, и под окном, и на подоконнике. А следы ударов… вроде как говорят, что окно выбивали снаружи. Это следы топора.
– Я так и решила сразу – кто-то проник к переписчице нот через окно ночью, и на шум на помощь к ней поспешили отец и кухарка, их подняли с постели ее крики.
– Нет, положение и вид тел говорит об обратном. – Комаровский покачал головой. – Мы же с вами вместе все смотрели. Стряпчий и кухарка были любовниками, но спать они еще в тот вечер не легли. А девушка… что она делала в тот момент? Она уже спала?
Клер нагнулась и подняла с пола листы бумаги. В прошлый раз она и внимания на них не обратила. Листы были разбросаны у кровати. На полу валялось гусиное перо. Чернильница располагалась на узкой полке, где стояли книги, которые читала Аглая, – в основном тоненькие дешевые сборники русских и французских романтических стихов. Прикроватная тумба была сдвинута – Клер вспомнила, что этой тяжелой дубовой тумбой убийца прижал волосы девушки к полу. На столешнице тумбы пестрели чернильные пятна. Клер глянула на лист бумаги – ноты. Она наклонилась и собрала все листы, начала их разглядывать – вот это переписанные ноты, а это оригинал…
– Аглая перед сном переписывала ноты, – заявила Клер весьма уверенно. – Сидела в кровати боком, ноты лежали на тумбочке, а вон и перо гусиное. Она тоже не спала.
– Окно в ее комнате выбито не с одного удара. Она бы вскочила, бросилась прочь из комнаты, напуганная. Убийца бы ее настиг, но не здесь. Однако, судя по положению тела, убил он ее именно в комнате. И более того, кухарка, которую мы нашли на пороге. Она лежала… помните в каком положении?
– Нет. – Клер и правда этого не помнила. В памяти лишь всплыла изуродованная ударом голова несчастной.
– Труп мы нашли в дверях, но все же ближе к горнице-зале. Тело лежало головой к порогу светелки – ногами к двери, что вела в сени. Удар был встречный. Нет, кухарка не в светелку торопилась в ночной сорочке. Она шла из горницы в сени. Не к девице, а к стряпчему.
Евграф Комаровский вышел в сени и стал внимательно осматривать входную дверь.
– Засов это я сломал, и дверь я выбил, а все было закрыто изнутри. – Он достал из кармана своих военных рейтуз батистовый платок и
