Верхом за Россию. Беседы в седле - Генрих Йордис фон Лохаузен

Унифицировать? Но подумайте, кто противостоит нам: народ Достоевского, Толстого и Тургенева, народ, который позволял говорить о себе, что он — третий Рим, и четвертому не быть никогда. Второй Рим — как мы знаем — был Византией, а третий? Не был ли им скорее наш, империя Карла Великого, Гогенштауфенов и Габсбургов? Не пришло ли теперь время перенести его корону из Вены в Санкт-Петербург или Киев? У «Третьего Рима» России, как у нашей первой империи, так называемой «Священной», согласно его претензиям, есть нечто больше, чем только светское значение. Это можно узнать в самом светлом образе у Достоевского, в юном Алеше Карамазове. Христианству Достоевского, как предсказывал Освальд Шпенглер, будет принадлежать третье тысячелетие.

Мы должны наполнить смысл старой России. Иначе мы не можем преодолеть ее. Так поступили германцы с Римом, Теодорих Великий, например, наш Дитрих Бернский. Здесь мы должны продолжить дело варягов, Рюриковичей. Что такое все же эти русские? Такая замечательно прочная смесь из германцев, праславян и финнов? Единственная белая среди еще сегодня больших народов раса, которая не имеет в себе ничего латинского, народ, который не прошел школу римской церкви, не через школу юриспруденции, гуманистов, эпохи Возрождения. Единственный народ, которое не знает готику, барокко знает лишь как взятый на время предмет, и, тем не менее, построил такой город как Санкт-Петербург, совершенно классический город, прекраснее, чем Копенгаген или Стокгольм, могущественнее, чем Амстердам или Гамбург, город, так похожий на Берлин как никакой другой.

В одном русские — нам и родственники, и противники: мы оба ищем неограниченное. Их стремление к открытому морю так же естественно как наше к открытой суше. Они могут дать необходимое нам, а мы им. То, что тянет нас на восток, движет их против запада. Их притязания столь же хороши, как и наши. С тех пор как они покорили Сибирь, то есть защитили свой тыл, это притязание определяет их историю. Великое княжество Литовское разбилось об это, Польское королевство, шведское господство в Прибалтике, затем Священный союз и в конце, после 1914 года, еще Австро-Венгрия — внушительный список! И только теперь — впервые — не они теснят нас, а мы напираем навстречу им, но слишком поздно, к сожалению, и поэтому неправильным, но теперь уже одним лишь возможным способом.

— Почему неправильным?

— Да, неправильным, правильным способом было бы не вторжение, а переселение. Знаете ли вы число эмигрировавших в Америку немцев? Их было больше, чем жителей всей Саксонии или всей Баварии, больше, чем живет людей вдоль всего Рейна. Мы подарили этих людей, и подарили именно той стране, которая нанесла нам вреда — сегодня уже — больше, чем кто-либо иной, подарили со всем их мастерством, их усердием, их умениями и, что самое важное, со всеми их потомками, так что сегодня в венах каждого четвертого, если не каждого третьего белого американца течет немецкая кровь. То есть, добрая четверть — если не больше — людских ресурсов в рамках американского военного потенциала! Если бы они остались между собой, они образовывали бы сегодня компактный блок из более чем двадцати миллионов человек.

Представьте на минутку, что тогда выбран был бы иной путь, и эти эмигранты отправились бы в путь не через океан, а по суше. Россия предлагала не меньше места, чем Соединенные Штаты, ее возможности были так же неограниченны. Ей следовало бы лишь оставить открытыми ее ворота, и немецким князьям нужно было только порекомендовать выезд их подданным. Петр Великий и его наследники тысячами приглашали немцев в свою страну. С тех пор они были всюду в далекой империи как крестьяне и ремесленники, учителя и купцы, офицеры и чиновники, министры и губернаторы, в конце концов, пожалуй, около пяти миллионов человек.

Еще в 1914 году один русский историк писал — я случайно знаю его имя: Митрофанов, и он не был, поистине, германофилом — еще в 1914 году он писал, что профессора в русском институте, который не говорил бы по-немецки, совершенно невозможно представить. А цари? На ком они все женились? Начиная с Екатерины Великой, все царицы были — кроме одной единственной датчанки — немками, все-все-все!

Но что значили эти пять миллионов против более двадцати в Америке! И что было бы у этих двадцати, если бы их отцы отправились бы сюда, а не через Атлантику, что они могли бы сделать и для Германии, и для России! Там они были потеряны для Германии, но те, кто был здесь, остались большей частью теми, кем они были. Россия не была плавильным тиглем, она была страной давно проживающей в ней оседлых народов, еще долго живущих, не смешиваясь — и такова она еще сегодня, и те, кто приходили сюда извне, не смешивались с другими, как в Америке, превращаясь в бесформенную кашу. Двадцать миллионов там проиграли свою карту. Сегодня их следы стерты, как будто бы их там никогда и не было. Во всем они своими успехами способствовали успехам шотландцев и англичан и по силам помогали им придать новому полуконтиненту безупречно англосаксонскую форму.

Изначально это было не так. Знаете ли вы, что первую Библию в Соединенных Штатах издали на немецком языке? Что американская декларация независимости в июле 1776 года сначала была напечатана по-немецки, что немецкий язык был первым языком судопроизводства штатов Нью-Джерси, Нью-Йорк и Пенсильвании? Что тогда наряду с семью немецкими было только две английские государственные типографии, и все законы печатались на двух языках? Знаете ли вы, что Джордж Вашингтон знал немецкий язык почти так же хорошо, как свой родной английский? Что его многочисленные полки, что даже его личная охрана и 56 его генералов говорили исключительно по-немецки, что немецкие школы были еще в 1837 году полностью приравнены к английским школам в Пенсильвании, так же, как в Огайо и Миссури?

Знаете ли вы, что у немецкого языка не только в Пенсильвании был шанс стать единственным официальным языком и языком обучения? Речь шла о решении в «House of Representatives», Палате представителей всех тогда уже объединенных штатов — и все решил единственный голос. Первое голосование там дало в итоге равенство голосов: и за английский язык, и за немецкий проголосовало одинаковое количество парламентариев. Потому решал — согласно конституции — голос председателя, и этот председатель, немец по имени Мюленберг, кстати, еще и пастор, сделал выбор в пользу английского языка. Он оказался тем самым, вероятно, самой роковой фигурой нашей истории. Также его решение лишило американских немцев необходимого для них ядра. Пенсильвания не стала тем, чем она должно была бы стать: вариантом французского Квебека, центром немецкой Америки. Те, кто приезжал потом — а они прибывали из года в год сотнями тысяч — не находили землю, за которую они могли бы удержаться, никакого штата, вокруг которого они могли бы собираться. Потому они и расплавились в тигле.

В России тигля не было. И насколько иным был бы сегодня мир, если бы тридцать лет назад вместо тех от 20 до 30 миллионов американских немцев, было бы столь же много русских немцев. Здесь на 25 миллионов больше, там на 25 меньше: какое смещение массы! Россия включала бы тогда так же много немцев, как Пруссия и Австрия славян: равновесие обоюдных меньшинств! Думаете ли вы, что и тогда дошло бы до катастрофы 1914 года, хотя бы только до выстрелов в Сараево? Ведь эти меньшинства преследовали бы тогда одну и ту же цель, а именно самое скорое сближение их трех империй, священный союз, только союз уже не князей, а народов!

Или еще раньше: потеря Порт-Артура, Портсмутский мир 1905 года, падение Севастополя за пятьдесят лет до того — вы думаете, что это произошло бы и тогда? Если бы под знаменами царя было бы на двадцать дивизий больше, двадцать дивизий, состоявших из русских немцев? Разве абсурдно представить пангерманистов и панславистов в одном лагере? Почему? Германию и Россию едва ли можно было бы разделить, так же трудно разделить, как сегодня Англию и Соединенные Штаты.

Бессмысленно — как говорят — следовать в мыслях по путям, которыми не шла настоящая история. Но это отнюдь не бессмысленно, потому что это только отчетливее показывает нам глупость реально пройденных путей. История полна неверно выбранных путей, можно было бы почти сказать, что она только из них и состоит. Мы все, которые маршируем здесь, мы все «от Финляндии до Черного моря» и они там, против нас: мы и они, мы не маршировали бы здесь без рокового решения Мюленберга.

Те, кто выбрал тогда неверное направление, путь за океан, сделали это в ущерб конфедератам, на стороне которых, к сожалению, почти не было немцев, в ущерб Германии, которая зря кормила и учила их, в ущерб России, у которой, среди прочего, и из-за этого во всем не хватило сил для прыжка в новый век, и в 1914 году в ущерб всех народов Европы, которых они своим самоотречением втянули в войну, которая в противном случае вряд ли произошла бы. В конце они стоили старому континенту больше мертвых, чем они принесли новому континенту живых — все это только из-за рокового отказа от собственного своеобразия.