Анабиоз - Илья Бушмин

2

Я стоял в десятке метров от инвалида и не мог оторвать от него глаз.

У нищего не было ног и одной руки. Он сидел прямо на плитке, которой было вымощено пространство перед спуском в подземный переход. Единственной своей рукой нищий держал грязную, ободранную по краям картонку. На ней корявыми буквами было выведено с помощью обычной шариковой ручки: «Подайте на хлеб».

На этом же самом месте, у поворота в ведущий к посадочной платформе вокзала длинный подземный тоннель, Лидия Михайловна видела его. Слепого парня без ног, который мог быть моим родным братом.

Если нищая мафия рабовладельцев посадила здесь нищего один раз — значит, место застолблено за ними. Я никогда не интересовался бизнесом на попрошайках, но мог сообразить, что здесь все подчиняется тем же законам преступного бизнеса. Наркоторговцы, рэкетиры, черные риэлторы и даже банды гопников. Все они работали только на той территории, на которой имели право работать. Сунулся на чужую — получил проблемы. И чем выше ставки, чем выше цена вопроса — тем больше проблемы.

Значит, этот инвалид без руки и ног работает на ту же банду. Точнее, подчиняется ей. Еще более точным определением будет слово — принадлежит.

Что-то двинуло меня по ноге. Я резко отшатнулся, готовясь атаковать. Но это был бомж. Обросший, в яркой вязаной шапочке, коричневом пиджаке и с холщовой сумкой, наполненной скарбом. Ею бомж и двинул меня по ноге.

— Осторожнее.

— Извините, ради бога, твою мать, — грубо огрызнулся бездомный. — Раскакашился тут, хер объедешь.

У нас в районе бомжи поскромнее будут.

Я ничего не сказал в ответ. Бомж двинулся дальше своей дорогой. Он направился к урне около остановки общественного транспорта и принялся рыться в ней грязной пятерней.

Спасибо бомжу, он вывел меня из ступора. Я буквально застывал, глядя на нищего инвалида на паперти. Все это разрывало мой мозг.

Нищий сидел, чуть пошатываясь. Отсутствующим взглядом он иногда скользил по ногам прохожих, никому из которых не было до него дела. Что-то бубнил себе под нос. Потом резко ткнул табличку с надписью «Подайте на хлеб» женщине, идущей мимо. Нищий был опытный — каким-то шестым чувством он уловил клиента. И был прав: женщина бросила в лежащий перед инвалидом пакет мелкую купюру и заспешила дальше.

Я подошел к нищему. Тот поднял на меня взгляд, от которого мне стало плохо. В его глазах был другой мир, о существовании которого не знал почти никто из простых обывателей. Мир хищников и жертв, в котором инвалид был жертвой. Одному богу известно, через что бедолага прошел в этой жизни. Через что он проходил каждый свой день.

— Как тебя зовут?

Нищий замычал и махнул своей единственной рукой. Что это означало, я не понимал. Желая наладить контакт, я нашел в кармане мелочь и бросил монеты в пакет для милостыни. Нищий замычал. Я извлек из кармана листовку с фото Сергея и показал ему.

— Скажи, ты его видел? Ты знаешь его? Посмотри.

Нищий засмеялся. Его рот открылся, обнажив гнилые черные зубы и то, что когда-то было его языком… Внутренне я содрогнулся. Был бы почувствительнее — вырвало бы. Инвалид не был немым. Его таким сделали.

— Посмотри, — настаивал я. — И я дам еще денег. Денег, понимаешь?

Нищий показал мне картонку. «Подайте на хлеб». В глазах нищего промелькнуло что-то, похожее на ужас. Он замотал головой и замычал. На фото он так и не посмотрел.

За моим плечом пробасил голос:

— Ты дурак, что ли?

Я обернулся. Это был тот самый бомж. Он смотрел на меня, как на тупое ничтожество.

— Че до убогого дожарился? — напирал бомж. — Он немой, видишь? Да и крыша у него не варит, в натуре. Хорош инвалидов мучать.

— Я кое-кого ищу. Может, ты поможешь?

— Б… дь, — занервничал вдруг бомж. — Ты дурак, точняк. Те говорят, отойди. Крыша у них, рубишь, нет? Помочь тебе хотят, долбо… бу.

Бомж подхватил сумку поудобнее и побрел дальше. Я быстро осмотрелся, поняв наконец, к чему клонил бродяга. Конечно, если инвалид был рабом и его сюда посадили зарабатывать — за ним должны присматривать. На случай появления ментов, шпаны, конкурентов или любых других незапланированных проблем.

Площадь и улица между ней и вокзалом были забиты. Люди, машины, автобусы. Вычислить кого-либо в этой человеческой массе было невозможно. Я обернулся на инвалида. Тот раскачивался из стороны в сторону и смотрел в никуда, что-то мыча себе под нос.

А потом до меня дошло. И я бросился за бомжом.

— Эй.

— Че? — бомж нахмурился. — До меня теперь дожариться решил, мурло?

— Угомонись ты. Вкусно пожрать — хочешь?

Это было предложение, от которого сложно отказаться. Бомж получал еду, питье и даже деньги — я пообещал ему полтинник. Взамен — просто разговор. Бездомный оказался гурманом: он ткнул пальцем в закусочную через дорогу и назвал не только все составляющие гамбургера его мечты, но даже соус, которым нужно было полить все это сомнительное гастрономическое удовольствие.

Бомжи с гамбургерами. Страна пельменей превратилась в страну иностранного фаст-фуда. Ничего забавного в этом я не находил.

Мы расположились на лавочке напротив закусочной. Бомж уплетал гамбургер, запивая его пивом. Я потягивал минералку и курил, слушая своего собеседника.

— Значит, ты хочешь знать, как у них все устроено?

— У тех, кто рулит этими нищими, — кивнул я.

— На кой тебе?

— Книгу пишу. А может, хочу открыть бизнес. Или просто не с той ноги встал. Тебе-то какая разница.

— Да мне вообще похер, — согласился бомж. — Только мой тебе совет, пацан. К этим убогим не лезь. Тебя проглотят и не поперхнутся.

— Кто?

— Че значит, кто? Хозяева ихние. Раньше тут попрошайки обычные были. Делились с братвой, которая вокзал держит. Кто вокзал держал, с теми и делились. А сейчас все они исчезли. Сейчас тут рабы.

— Рабы, — повторил я, словно пробуя слово на вкус. Вкус был отвратительным. Слово из учебников истории, усвоенное в средних классах, не должно играть по-новому. Но оно играло.

— Натуральные рабы, — кивнул бомж, чавкая. — Где они их только не достают. По любому почти все неместные. Местных-то в городе и узнать кто-нибудь может, да? А эти нахер никому не упали. Или на трассах их подбирают. Или из других городов привозят.

— Я слышал, они могут похитить того, кто заблудился. Прямо на вокзале.

Бомж задумался.

— Ага. Типа того. Мужики рассказывали про одного тут. Петя Хромой его звали. Жил на вокзале. А один раз подкатила к нему, значит, тачка. Крепкие такие ребята вышли. Не то что ты, дохляк. Затолкали в тачку. И больше его не видели. Вот скажи, нахер кому-то бомж понадобился?

Гадать на эту тему очень не хотелось.

— А ты как думаешь?

— Увезли в другой город, — уверенно заявил бродяга. Он доел гамбургер, спрятал в карман почти чистую салфетку и с наслаждением присосался к бутылке пива. — Ух, хорошо… Я говорю, не на органы же его распиливать собрались? Какие у нашего брата органы, отрава сплошная. На помойку только выкинуть. Увезли Петю Хромого в другой город, отвечаю. Чтоб не узнал никто. А чтоб не убежал, ноги отрезали. Или глаза выкололи. А может, и то и другое. Наверняка чтобы. Язык отрезали, само собой. Шаришь, о чем я? И посадили в каком-нибудь месте, где народу шарахается много. На вокзале, например, ага. И все. Работай — получишь еду. Не работаешь — закопают. И никто тебя никогда не найдет. — бомж оскалился. — Мир ведь не без добрых людей, а? Вот все эти добрые люди, лохи, и кормят бандосов.

Бомж кивнул в сторону вокзала, где на своем посту восседал безногий инвалид с картонной табличкой в единственной руке.

— Посадят в хороших местах туш десять, а вечером бабло собирают. Штук двадцать каждый день по любому. Может, и больше. Бабло-то эти бандосы нехилое гребут, я тебе скажу. А, ну и за своими натурально рабами присматривают, конечно.

— Как?

— А поди, разбери! Сидит на стоянке в одной из колымаг какой-нибудь дядя. И тихо и спокойно, значит, пасет. А его никто не видит. Может, я даже спас тебя. Если б ты и дальше до того убогого дожаривался, подошли бы к тебе. Отвечаю, подошли бы. У них тут все налажено, как надо.

Ничего больше я из бомжа не вытянул. Он просто ничего больше не знал. Хочешь выжить на вокзале — знай свой шесток и не лезь не в свои дела. Бомж выжить наверняка хотел.

Я осознал свою первоначальную ошибку и не собирался ее повторять. Подходить к инвалиду больше не стал — вместо этого занял позицию метрах в 50 от его «поста», у здания почты. Здесь я присел на одну из клумб, вкопанных в тротуар. И стал ждать.

Ждать пришлось долго. Периодически я вставал и прохаживался, разглядывая вывески крохотных магазинчиков, натыканных в районе вокзала. Затем возвращался на свою позицию.

Время тянулось медленно, но я его не подгонял. Мне было, о чем подумать.