Воин султана - Бейтс Болдуин

У него было два преимущества. Во-первых, оказавшись почти в хвосте разгромленного отряда, он должен был проехать через все войско, чтобы оказаться впереди. Поэтому растерявшиеся было люди не могли не заметить его, и, поскольку нуждались хотя бы в ком-нибудь, кто повел их вперед, быстро собрались и последовали за ним. Другим преимуществом был элемент неожиданности. Люди Бени Зайан не ожидали такой быстрой и яростной контратаки, и под натиском сверкающих клинков настала их очередь разбегаться и карабкаться на кручи, чтобы спасти свою жизнь — конечно, это продолжалось недолго, но Дику и его отряду хватило даже момента замешательства, чтобы вырваться из ловушки и дать бой на открытом месте.

Он повел своих людей назад к Уэд Гру. На их пути, в Хенифре, находился главный лагерь. Здесь они смогли остановиться и подсчитать потери, убедившись, что в живых осталось меньше половины отряда, выехавшего накануне. Но именно Дик спас их, и поэтому ему было оказано всяческое доверие: он получил звание каида эль-харка, заняв место погибшего Ахмеда бен-Берри.

Об остальной кампании можно рассказать немногое. Когда в очередной раз понадобилось перекрыть брешь на юге, Абдаллах нашел достаточные силы, после чего ему оставалось только сидеть и ждать. Тем не менее, ждать пришлось целых десять месяцев, пока изможденные, отощавшие от голода, оборванные, как пугала, главари мятежа не выехали сдаваться. Их отправили в Мекнес, к султану, чтобы понести за бунт заслуженное наказание, но по приказу Абдаллаха триста мятежников были обезглавлены. Их оскаленные головы расставили на кольях через равные промежутки на стенах павшей крепости, чтобы все помнили, какие ужасные плоды приносит государственная измена.

И победоносное войско отправилось домой. Но в Азру Абдаллах снова сделал остановку — вожди Бени Мгилд, могущественного союза племен, занимавшего земли к северу и к востоку от Бени Зайан, принесли ему дары и уверения в своей полнейшей преданности. Однако Дик, сидящий на белом коне во главе отряда и наблюдающий за церемонией, нашел, что идут вожди и посольства мрачно и неохотно и клянутся в верности весьма неискренне. Ему также показалось, что они чересчур напряжены и чего-то опасаются, словно внезапный приход Абдаллаха в их земли спутал все планы и помешал каким-то темным намерениям.

Абдаллах, на первый взгляд, не замечал, что кого-то не хватает. Но вожди и посольства от Аит Юсси и Улад Варрайн, чьи земли лежали далеко к востоку, в верхней долине Мулуйа, не появились. Еще не улеглась пыль от традиционной игры Лааб эль-Баруд, и вожди едва успели вернуться в свои шатры, как Дика вызвали к Абдаллаху и приказали собрать смешанный отрад, состоящий из воинов его полка и еще трех конных эскадронов, и немедленно отправиться в Мулуйа, чтобы привезти и полагающиеся дары, и вождей обоих кланов. Для этого ему временно присвоили ранг каид эль-ма — примерно майорский. На следующее утро Абдаллах свернул лагерь и отправился с остальным войском в сторону Мекнеса.

Дик со своим небольшим отрядом двинулся в направлении горных проходов. Но все это ему очень не нравилось. Им овладело нехорошее предчувствие, что в Азру не все благополучно, и вовсе не хотелось иметь в своем тылу враждебно настроенные племена, особенно такие воинственные и могущественные, как Бени Мглид. Чтобы скрыть свои истинные намерения, он шел весь день в заданном направлении, а когда наступила темнота, резко повернул и возвратился к Азру, где с налету захватил касбу прежде, чем стража заметила его появление.

Это был рискованный поступок, и если бы Дик промахнулся в своих планах, он сам лишился бы головы в молниеносной атаке. Но он попал в цель. Помимо всего прочего, ему повезло захватить вождей Бени Мглид в тот самый момент, когда они собрались, чтобы обсудить планы нового мятежа.

Не будь Дик самим собой, он, наверное, казнил бы нескольких из них в назидание прочим. Но никогда — ни тогда, ни позднее — он не поддавался варварским обычаям этой страны, и сейчас ограничился тем, что арестовал главарей будущего мятежа и отправил их к Абдаллаху под усиленной охраной, с сообщением об их замыслах и требованием прислать достаточные силы, чтобы обезопасить Азру в тылу отряда Дика.

Возможно, благодаря опередившим его известиям о том, как Дик расправился с Бени Мглид, не возникло никаких трудностей с тем, чтобы собрать дань и получить заложников от Аит Юсси и Улад Варрайн. Но это было дело долгое и утомительное, и прошло целых три месяца, прежде чем Дик собрал должное количество овец, составлявших дань, какую только и мог принести такой бедный народ, взял заложников и отправил их вперед себя через ущелья к Азру. Там он передал овец представителю Абдаллаха, который отправил их отъедаться на горные пастбища, а заложники были снова посланы вперед под надежной, хорошо вооруженной охраной. Сам Дик с остатками своего измученного отряда двигался следом более медленным темпом.

Они очень устали! Это не вызывало сомнений. Сам Дик, хотя ему, как командиру, многое давалось проще, чем рядовым, страдал от всепобеждающей сонливости и мечтал лишь о том, чтобы погрузиться в горячую ванну, а потом целую неделю спать на широком диване, среди мягких шкур и теплых одеял, окруженным ласковыми заботами Заиды или Хабибы — лучше, пожалуй, Хабибы. В ней было больше огня. Она сделает ситуацию поострее. С другой стороны, Заида спокойнее, с ней можно лучше отдохнуть, получить истинное удовлетворение, в ней есть еще никем не измеренные запасы страсти.

Внезапно он очнулся, ядовито усмехнувшись. Какого черта, о чем он думает? Ведь у него есть Эжени! Дик все еще мечтал о ней, о ее жадных губах, теплых руках, юном теле, таком сильном и нетерпеливом в его объятиях.

Беда была в том, что время и расстояние затуманили очертания снов и, хотя он и не сознавал этого, притупили его решимость. Бессознательно Дик пришел к выводу, что побег осуществить гораздо сложнее, чем он предполагал вначале. И, хотя Эжени и вправду все еще снилась ему, он должен был честно признать, что это происходит все реже и реже. Время стирало память о ней, однако девушка все еще крепко удерживала сердце Дика, хотя любовь к ней не могла подавить естественных физических желаний его тела. Теперь он видел ее в снах как призрачное эфирное создание — нечеткое, воздушное, но прекрасное. Когда Эжени наклонялась, чтобы коснуться его губ, Дика по-прежнему охватывала дрожь, хотя он уже не мог уловить живой блеск ее глаз или почувствовать сладкое тепло дыхания. Он видел сны, да! настойчивые сны, где туманный образ любимой являлся ему, приходил в его раскрытые объятия! Но они целовались и обнимались до тех пор, пока неутоленное желание не переполняло его и не будило окончательно. А когда губы Эжени становились нетерпеливыми и почти реальными, когда ее юное тело напрягалось так, что он чувствовал его пульс, ему казалось во сне, что женщина, которая так страстно прижимается к нему, изменилась, и она больше не Эжени, но кто-то другой, — никак не мог узнать, кто, потому что просыпался каждый раз, когда разгадка казалась такой близкой.