Тверской Баскак. Том Второй (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Возвращаюсь из воспоминаний и смотрю, как стрелковый взвод новобранцев отрабатывает стрельбу по отделениям.

Два вкопанных в землю макета заменяют дорогостоящие фургоны и четверки стрелков, меняя друг друга, взбегают наверх, прицеливаются, стреляют и сменяются другими четверками.

Два взвода алебардщиков на другом краю поля под присмотром Калиды учатся владеть своим оружием в плотном строю. Алебарда — вещь непростая. В тесноте махать без ума себе дороже! Сам поранишься или товарищу чего-нибудь отрубишь.

Учеба идет, не прекращаясь ни на день, и не только повзводно. Каждая из шести стрелково-штурмовых рот готовится действовать как самостоятельно, так и в составе единого соединения.

Бросаю взгляд в сторону дороги и вижу появившихся всадников. Узнаю Якуна и его главного подпевалу Еремея Толстова. Не выезжая на поле, они постояли с минуту, разглядывая движение на плацу, а потом, развернув коней, уехали прочь.

«На разведку приезжали. Волнуются!» — Усмехнувшись, вспоминаю последнее заседание думы.

Толстой, как водиться, начал опять свое нытье про фургоны и прочее. Мол деньжищ тратим уйму, а зачем, непонятно.

— Вот опять же самострелы! Штуковина дорогая! Луки вон ничуть не хуже, с них наши деды и прадеды стреляли, а они втрое дешевле. — Он все больше и больше распалялся. — А кто не знает, где самострелы эти да короба на колесах делают⁈ — Он перевел взгляд на меня и сам же ответил. — В мастерских у консуля нашего… Тьфу, язык сломаешь! — Тут боярин демонстративно развел руки в стороны. — Здесь и объяснять никому ничего не надо. Чья прибыль, тот за это и радеет!

Бояре дружно загалдели, перекрикивая друг друга, и я сильно напрягся. Куда клонит выскочка Якунов мне понятно, как и то, что ничего им сейчас не объяснишь, сколько не повторяй прописные истины. Растолковать хоть что-то людям, не видевшим монгольской конницы в деле, практически невозможно. Поэтому я решил действовать старым уже неоднократно проверенным методом.

Встав и потребовав тишины, я обратился непосредственно к Якуну, игнорируя его прихлебателя.

— Вижу, не унимаешься ты, Якун! Все хочешь смуту и недоверие в думе посеять.

Боярин попытался было обиженно вскочить, мол за что неправедную хулу на меня нагоняешь, но я его опередил.

— Не торопись оправдываться, боярин! — Чуть насладившись вспыхнувшим в глазах Якуна гневом, я продолжил. — В том, что не понять тебе замыслов моих, не вина твоя, а беда! Но я не серчаю, а дабы закончить навсегда эти споры и пустые обвинения, предлагаю побиться об заклад.

Собрание тут же затихло и навострило уши. Мгновенно вспыхнувший на лицах бояр интерес в очередной раз подтвердил, что русский народ азартен до крайности.

Выждав паузу и накалив интерес, я продолжил.

— Раз уважаемый Якун Зубромич говорит, что в моих задумках нет никакого смысла, то я предлагаю ему это доказать на деле. — Впиваюсь глазами в лицо боярина, а воздухе уже висит невысказанный общий вопрос «как».

Отвечаю, не давая возможности Якуну вставить хоть слово.

— Да просто! Я выведу всех своих бойцов из казарм, и мы двинемся походным маршем из Твери по Московскому тракту. С фургонами, фуражом и баллистами, в направлении… — Быстро прикидываю расстояние. — Ну скажем, деревни Запрудное. Это порядка пятнадцати верст, то бишь на целый день пути.

— И что⁈ — Выкрикнул с места Толстой. — В чем спор-то⁈

В ответ я удивленно обвожу взглядом лица бояр.

— Как в чем⁈ Якун нам тут что утверждает, что мои затеи баловство, а его дворянская конница — это дело. Так⁈ — Чуть усмехнувшись, подмигиваю пытающемуся понять мой замысел Острате. — Вот пусть он это и докажет. Ежели за время перехода, он со своей конницей хоть один, как он называет, короб на колесах отобьет, то знать его правда, а нет, так моя.

В подтверждении своих слов снимаю с пояса кошель с серебром и подбрасываю его на ладони.

— Здесь тверская гривна серебра!

Палата одобрительно загудела, мол заклад хороший, а я, растянув губы в хищной усмешке, добавляю азарта.

— А ставлю я в три раза больше!

В ответ гомон перерос в настоящий азартный гвалт, и только Якун недовольно сморщился. Он человек неглупый, и опыт ему подсказывает, что у меня всегда в запасе какая-то уловка.

Дальше пошло уже утрясание тонкостей. Без огненного боя, без железа, чтобы и те и другие только с дрекольем, дабы не поубивали людей зазря. Еще поспорили за время. После длительных дебатов решили, что выяснение правды лучше перенести на середину сентября, когда урожай уже соберут. Тогда и люди посвободнее будут и поля случайно не вытопчут.

Этот спор заставил меня ускорить подготовку как отдельных взводов, так и слаживание всех подразделений. Для этого я наконец-то записал, как эти совместные действия должны выглядеть, дабы сами командиры понимали, чего они добиваются от своих подчиненных.

Назвав бригадой шесть своих стрелково-ударных рот, я написал первый в истории России военный устав «Порядок движения и развертывания пехотной бригады».

Поскольку читать мои подчиненные в большинстве своем пока что не умеют, то донести до них мои требования возможно было только в устной форме. Эту нелегкую задачу я возложил на себя. Провести несколько лекций не представлялось мне чем-то уж слишком трудным, но тут я сразу же столкнулся с целым рядом проблем. Во-первых, такая привычная и абсолютно необходимая вещь, как классная доска. Оказалось, что создание большой и гладкой поверхности, на которой можно было бы писать мелом требовало таких затрат денег и времени, что от традиционного подхода пришлось отказаться. Расстроившись было, я вспомнил свое выступление для княжича Ярослава и решил, что такой метод не менее доходчив, но значительно дешевле.

Плотник Ясыр за пару дней нарезал мне схематичных деревянных фигурок, изображающих стрелков, алебардщиков, фургоны и баллисты. С этим набором я и пришел сегодня на плац, решив провести первую лекцию прямо на свежем воздухе.

Глянув на солнце, вижу, что оно уже клонится к верхушкам деревьев, и подаю знак Калиде, мол заканчивай с занятиями и собирай командиров. Тот сразу же отправил новобранцев в расположение, а сам со взводными подошел ко мне. Практически одновременно с ним подтянулись командиры старых взводов и вновь назначенные капитаны рот.

Пересчитав глазами собравшихся, получаю двадцать шесть бойцов, включая Калиду и Куранбасу.

«Вроде все!» — Мысленно заключаю я и, прежде чем начать, знакомлю моих слушателей с макетами.

— Это взвод стрелков, — показываю им фигурку, слегка похожую на арбалетчика, — а это взвод алебардщиков…

Заканчиваю коробком, соединенным с сосиской на четырех ножках.

— Это фургон с упряжкой.

Я стою в низинке, а мои новоиспеченные командиры сидят полукругом на возвышенности, почти как в настоящей университетской аудитории.

Быстро расставляю в длинную цепочку все восемнадцать взводов, двенадцать фургонов и шесть баллист, и акцентирую внимание слушателей.

— В общем случае порядок движения пехотной бригады должен быть только таким. Впереди идет дальняя конная разведка, за ней на расстоянии видимости ближняя, и только потом уже движется вся бригадная колонна.

Показываю на головной взвод стрелков и стоящие за ним фургоны, баллисту и две фигурки алебардщиков.

— Это первая рота, за ней вторая, третья… и шестая. Каждая движется, как самостоятельная единица, но при этом подчиняется единому командованию командира бригады. — Поднимаю взгляд. — Это вам ясно?

Получаю утвердительные кивки и ставлю новую задачу.

— Вот бригада на марше и тут внезапно вас атакует конница. — Выставляю фигурку всадника, появившуюся вершине холма, и обвожу всех вопросительным взглядом. — Какую команду, по-вашему, должен отдать командир бригады?

Все начинают кричать одновременно, и я тяжело вздыхаю.

«В этой академии надо начинать с азов».

Чуть переждав, растолковываю, как надо поднимать руку, и, только получив разрешение, вставать и отвечать. После этого вновь спрашиваю и естественно желающих не находится. Тогда подначиваю сам.