Кража по высшему разряду - Нина Стожкова

МУЖЧИНА ПОД КАБЛУКОМ

Ромка провожал Инну к служебному входу так официально и почтительно-отстраненно, словно она и вправду явилась за кулисы ради какой-то дурацкой экскурсии. Было ясно, что Казанова теперь потерял к ней всяческий интерес. Его бог — новизна. У служебного входа этот гид в царство Эроса по-дружески чмокнул очередную жертву в щеку и, напустив на себя сосредоточенно-деловой вид, нырнул в соседнюю дверь с надписью «Главный администратор».

Выйдя из театра, Инна почувствовала неприятный холодок между лопатками. Вот и все. Продолжения не последует. Дело даже не в том, что она скоро уедет. Просто Ромка — человек театра. И знает, что в жизни, как и на подмостках, триумф бывает очень редко. Мельпомена — дама капризная и ветреная. Слишком много условий должно совпасть для настоящего успеха. То, что потрясло зрителей и артистов на одном спектакле, на другом рискует показаться натужной пошлостью и рисовкой. Да он и сам — натура творческая, ни за что не потерпит повтора. Даже в таком рутинном деле, как случайный секс с очередной подружкой. Словом, секунды близости, окрашенные в багровые и сиреневые тона, да еще под хоровое пение, навсегда останутся в копилке ее женских впечатлений. Второго акта не будет. Между прочим, она на него и не рассчитывала. Еще не хватало втрескаться по уши в глубоко женатого питерского ловеласа! Ей все-таки не шестнадцать, а сорок, и голова пока, хочется верить, на месте…

Однако чем больше Инна так себя уговаривала, тем сильнее охватывала ее паника. Налицо раздвоение личности! Разум негромко бубнил ей все принятые в таких случаях слова, а каждая клеточка тела рвалась к тому, от кого она с таким трудом только что отлепилась. Словно вопреки всем законам химии половина атомов, из которых она состояла, теперь принадлежала другому человеку — Роману Караваеву, и требовалось поскорее возвратить эти микрочастицы себе, чтобы опять стать прежней Инной Морозовой и научиться жить дальше. В черно-белом свете питерских переулков и подворотен. Без цветомузыки.

Очнувшись, Инна так разозлилась на себя за эти мысли, что споткнулась на очередном ледяном торосе и — о, ужас! — сломала высокий каблук.

— Вот тебе и новые сапоги! — чуть не разрыдалась она от обиды. — Дорогие, итальянские! Надо было в Питер в кроссовках ехать! С шерстяными носками!

Страдания, еще недавно такие мучительно-сладкие, обрели неприятный привкус, как прокисшее вино. И слезы наконец против воли хлынули по лицу, смывая с глаз на щеки и так изрядно размазанную тушь.

Спрятав каблук в сумочку, Инна, как хромая утка, заковыляла к метро. Идти, хромать и плакать одновременно было не очень-то весело. Ей даже показалось, что в переулке потушили свет. Серенький зимний Петербург уже не казался таким загадочным, как прежде. Грязноватые фасады и окна, люди одеты скромнее, чем в центре Москвы, и вообще этот Питер — сырой северный и, главное, скучный город. Не очень-то ласковый к москвичам, а в особенности к москвичкам. Точнее, к романтическим дурочкам сорока лет.

Прихрамывая, она вспомнила старинную поговорку: «Питер меня повытер, а я ему отомстил — в лаптях по Невскому походил». Да уж, в лаптях, по крайней мере, удобнее было бы…

Ну почему, почему она такая невезучая? Все ее любовные истории всегда заканчиваются одинаково…

Инна неуклюже скользила по колдобинам и вспоминала, как лет двадцать назад точно так же семенила маленькими шажками по леднику в Приэльбрусье. Правда, не в модельных сапожках, а в грубых туристических ботинках. Все равно ощущение было не из приятных. Да и обстоятельства, что предшествовали ее походу в горы, тоже. Бурный роман с университетским красавчиком Мишкой, километры ее восторженных стихов, подробные, вплоть до цвета свадебного платья, планы на дальнейшую жизнь…

И вдруг возлюбленный исчез. Пропал, растворился, словно был лишь плодом ее воображения, а не болтливым студиозусом из плоти и крови. Перестал звонить накануне того самого дня, когда все должно было окончательно решиться. А Инна уже любила его до гроба и всерьез собиралась когда-нибудь умереть с ним в один день. Новые обстоятельства так ошеломили ее, что она окончательно растерялась перед жизнью, не представляя себе, что же делать дальше. А тут как раз летние каникулы. Вот Инка и рванула в горы с веселой студенческой компанией, чтобы перешибить тоску новыми впечатлениями и трудностями походной жизни.

С гор она спустилась повзрослевшей и притихшей — словом, какой-то другой. Первым делом Инна отрезала длинную косу и перекрасила волосы в ярко-рыжий цвет. Прежняя Инночка с детской улыбкой и наивным взглядом сияющих глаз исчезла навсегда.

Конечно, с Ромкой она не собиралась жить долго, счастливо и умереть в один день, однако такого резкого охлаждения от недавнего любовника Инна, признаться, не ожидала. Приятнее было бы, если бы вспыхнувшая страсть угасла постепенно. Но Амур, этот жестокий карапуз-насмешник, вытащил из груди расчетливого любовника свою стрелу слишком поспешно, зато в ее сердце оставил заржавевший кончик. И теперь свежая рана жестоко саднила.

«Ну почему у меня с мужчинами всегда все заканчивается вот так?» — опять с досадой подумала она, ковыляя вдоль Фонтанки.

Инна внезапно вспомнила еще один свой неудачный роман. Тогда в ее сердце Амур засадил стрелу размером с хорошее копье. А виной вспыхнувшей страсти стал отнюдь не Аполлон, а обыкновенный богемный пьянчужка. Муж Машки — Макар — с ним когда-то, сто лет назад, в институте учился. Художника звали Лелик, и он долго и нудно одолевал Инну своими ухаживаниями. Ухажер понимал, разумеется, что герой не ее романа. Однако сдаваться не собирался. Не однажды и не дважды делал дипломатичные заходы, подкатывал к Инне на вечеринках у Машки с Макаром, пытался проводить домой, звонил по ночам. В конце концов годы дружбы, ухаживаний, комплиментов, упреков и домогательств плюс Иннина потребность однажды заглушить одиночество и душевную боль сделали свое дело. И неожиданно для себя, впрочем, и для него тоже, она наконец ответила на настойчивые ухаживания. Так у Инны в доме появился Лелик. Он кормил ее обедами, прибивал полки, утешал и развлекал, порой смахивая на домашнего любимца — преданного, ревнивого, забавного кота Мурзика. Инна даже завела для него тапочки и полотенце. И вопреки голосу разума, как обычно, строила далекоидущие планы. Например, как они будут делить имущество в случае развода и кто за кем будет ухаживать в старости.

Но пухлый шалун Амур снова подложил Инке большую розовую свинью. Однажды Лелик, этот эстет и сноб, привел на юбилей Машки, Инниной лучшей подруги, огромную золотозубую тетку в ярко-красном платье с люрексом. Оказалось, Анджела — его дальняя родственница из Краснодара. Дама, как вскоре выяснилось, давно положила глаз на двухкомнатную московскую квартиру Лелика (к слову, дважды вдовца) и вселилась туда вначале на правах экономки, а потом и законной супруги. А богемный мерзавец морочил Инке голову, не желая терять подругу для ироничных субботних бесед. А также, видимо, решив подобным жестоким образом расквитаться с ней за многолетний унизительный «отлуп». В ресторане Инна наконец-то узнала, почему он являлся и звонил исключительно по субботам. В субботу его третья супруга работала поваром в ресторане и до глубокой ночи пахала у плиты. Вот так-то! В сорок лет тоже можно оказаться в положении соблазненной и покинутой. Короче, «до обрученья ты не целуй его!».