История в стиле fine - Михаил Сергеевич Шахназаров

Швейцар сусально улыбнулся, но промолчал.

Мы заняли столик у фонтана. По дну вяло елозили позвоночные: несчастные скалярии, шубункины и меченосцы, утомленные встроенными в дно софитами. Накрахмаленные лабухи пытались изображать джаз. Гарсон был похож на спившегося капитана рыболовецкой шхуны. Анжела пробежалась по меню. Заказала устриц, рыбное ассорти, бокал вина. Я ограничился водкой. Вид человека, сосущего устрицы, отбивает у меня аппетит.

– А здесь мило, не правда ли? С «Тремя пескарями», конечно, не сравнить, но все равно мило…

Начинается… «Домский собор, безусловно, красив, но не Кремль. В Юрмале приятно, но это не Серебряный бор».

– «Три пескаря» – это где второе по двести девяносто долларов?

– А что удивительного? Второе может стоить столько, сколько за него готовы заплатить.

– От кого-то я это уже слышал. Не то от босса корпорации «Даймлер», не то от Коко Шанель. Может, еще от Додика Аль Файеда. К несчастью, я с ними незнаком, мне их слова передали.

– По-моему, ты не в настроении. Ничего, что я на «ты»?

– Нет, все прекрасно, милая Анжелика. Отличный вечер, обворожительная девушка напротив, приятная музыка, урчание фонтанчика. Рыбки вверх плавниками курсируют. Все так романтично. Все так уютно и заманчиво.

– Да… Именно заманчиво. И романтично тоже. Только вот мебель они могли бы поменять. Стулья жутко неудобные.

Вот это подарочек. Такая же капризная сука, как и принцесса на горошине. Но к чему она это говорит? Думает, что я побегу к распорядителю и буду требовать срочно заменить мебель? Или желание держать меня в постоянном тонусе? Так я это проходил. Джазовые экзерсисы самоучек жутко нервировали.

– А устрицы немного горьковаты. – Она скривила личико в притворной гримасе.

– И водка почему-то не сладкая. Вкусная, но сахара не доложили. – На этих словах я опрокинул рюмку и скорчил гримасу отвращения.

– Ты всегда такой злой?

– С чего ты взяла про злость? Третьего дня я, рискуя жизнью, затушил горящие почтовые ящики. Прожег новый свитер. Вчера купил бродяге литр водки и блок дорогих сигарет. Теперь он мой фанат, дежурит в подъезде. Сегодня утром пропустил на «зебре» брюхатую малолетку. Крикнула, что, если родится сын, назовет в честь меня и даже сподобится впрыснуть мое отчество.

– Ёрничаешь?

– Перечисляю список добрых дел.

– Ну не сердись. Ты принимаешь мои капризы слишком близко к сердцу. Я знаю, что немного избалована, – сказано было с интонациями пятиклассницы. – А о тебе практически ничего не знаю.

– Я в разводе.

– Ты мне говорил об этом по телефону.

– У меня есть дочка.

– И это я знаю.

– Жена баюкает ее песней Булановой «Не зови ты Мишку папой, не тяни его за лапу». По ночам дочка просыпается и зовет меня ором. Я в это время тоже просыпаюсь и вою на Луну. Даже когда ее не видно. Шерстью обрастаю…

– Если ты не прекратишь, я встану и уйду.

Я прекратил. Хотя, если честно, мне хотелось, чтобы она ушла. Чтобы ушла, поймала такси и растворилась. «В Москву, в Москву, в Москву…» Там хек по двести девяносто баксов за порцию. Там именные бутики, о существовании которых не знают модельеры, чьими именами они названы. Там сумасшедший ритм, большие деньги и вечный фестиваль массового психоза. И эта девушка просто создана для жизни в таком городе. В этом златоглавом, белокаменном, первопрестольном, психоделическом мегаполисе.

Анжелу неожиданно потянуло на географию.

– Ты был в Италии, Миша?

– Был. Кажется, три раза.

– Тебе понравилось?

– Очень. Особенно в Венеции. Песни гондольеров, дешевое вино, острая кухня. И люди особенные. Темпераментные, добродушные, никуда не спешат. Вот эстонки тоже никуда не спешат, но они злые и фригидные. Я женщин имел в виду.

– А при чем здесь эстонки?

– Для поддержания разговора. Но в Италии мне нравится больше, чем в Эстонии.

– И мне в Италии нравится. У меня там подруга близкая живет.

– Консуматоршей трудится или замуж удачно вышла? Впрочем, это одно и то же. – Я снова начал ее доводить.

– Миш, ну зачем ты так? Ее муж – известный в Неаполе бизнесмен. Очень уважаемый человек в городе. Они любят друг друга.

– Угу. Твое здоровье. (Я выпил.) Знаем-с. А перед сном она то ли радуется, то ли жалеет, что он появился на свет в начале тридцатых… С ровесниками века легче. Там идет счет на часы. Она гладит его седую волосатую грудь и роняет слезы на простыню черного атласа. Вместе с его безжизненными седыми волосами.

– Ты жутко вредный! Он старше ее всего на двадцать три года. Очень интересный мужчина и совсем не седой.

– Значит, лысый или красится. И что значит «старше всего на двадцать три года»? Он ей вполне годится в папы. Я, допустим, начал в четырнадцать. Говорят, что-то жутко похожее на меня бегает по одному из районов нашего хмурого, как ты сказала, города.

– Я последний раз предупреждаю. Или ты меняешь стиль общения, или я еду к тете Наде.

Конечно, я был не против того, чтобы она резво мотанула к тете Наде. Но мне захотелось ее банально попользовать. И я изменил стиль общения. Переступил через разлагающийся труп своей опостылевшей всем души. Шаг дался тяжело. Я мечтал о доброй, милой и ласковой девушке. Я планировал короткий отрезок своей жизни. И что я получил? Бесспорно, красива, но не по годам стервозна. Хотя, наверное, у стервозности нет возраста. У моих друзей растет дочка. Ей всего четыре года. Зовут как собаку – Шейла. В ней все задатки профессиональной стервы. «Мороженое соленое, игрушка не мягкая, няня сука». В четыре года она называет няню сукой! Да… Вы когда-нибудь видели соленое мороженое? Один раз эта мини-стерва сказала: «Б****, я укоелась». Ее мама тут же принялась костерить няню. Маленькая четырехлетняя гадина. Ей всё прощают, ей всё дозволено, и каприз – ее норма. Из-за этой вредной малявки я перестал ходить к своим друзьям в гости. Пока мы сидели за разговорами в зале, она натолкала винограда в носы моих дорогих туфель и вылила в них полбутылки сиропа. Все смеялись, Шейла чуть не порвала рот от хохота. Мне было обидно.

От вина Анжелика потеплела. Когда мы вышли на улицу, она сама взяла меня под руку. Тыкала пальцем в звездное небо. Говорила о космосе и Млечном Пути. Почему-то вспомнила конфеты «Белка и Стрелка», которые любили ее родители. Расстроилась, когда узнала, что собачки угорели, не долетев до «шарика». Мы пили чай с воздушными эклерами в кофейне «Розамунда». За окошком неуверенно шел дождь. Анжелика восхищалась атмосферой Старого города и хотела, чтобы мы всегда были вместе. Я был против, но не возражал. К полуночи мы добрались до стоянки.