Лучший друг - Ян Жнівень
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Также в номере имелся шкаф, душевая и туалет. Все выглядело цивильно. Маша сразу заняла широкую кровать и растянулась на ней, в блаженстве подложив мягкую подушку под нос и уткнувшись в нее. Егор лег рядом и положил голову на вторую, почувствовав, как тонет в мягком матрасе и пухе.
– Во дела-а, – протянул он, выпучив глаза. – Даже не припомню, когда последний раз чувствовал такую мягкость и приятную прохладу.
Старший брат резко выхватил у него подушку из-под головы и начал мять ее и тискать, бурча себе что-то под нос с очень сосредоточенным лицом. Маша, что вскоре и вовсе войдет у нее в привычку, расхохоталась, смотря в его неуверенную, но такую серьезную и бескомпромиссную физиономию.
– Эх, то же самое было у Леры дома. Мы лежали на таких же подушках, а кое-что было даже мягче, – он вытянул язык и скорчил насмешливую мину.
– Комик-лицедей несчастный, – Егор фыркнул и с улыбкой забрал у него подушку.
Маша включила телевизор, а старший брат спустился в бар. Вдруг, словно что-то вспомнив, она, стараясь не терять времени, выключила телевизор удалилась в ванную, дабы перед долгим походом привести себя в порядок. Пока она была в ванной, Егор начал в судороге себе представлять разные варианты развития событий после того, как она выйдет. Его юношеская наивность фантазировала такие сцены, что самому стало страшно. Он поспешно включил телевизор, чтобы отвлечь взбудораженный мозг, но даже так он чуть трясся и украдкой смотрел в сторону ванной.
Когда же девушка вышла из душа, его сердце окончательно упало. Все предположения и решения по выходу из неловкой ситуации словно испарились, он был не в силах даже припомнить детали своих планов. Невидимая рука, крепко сжимающая его скулы и щеки, не давала отвернуться, от чего он смотрел на нее больно нагло и пошло, краснея и быстро моргая, чего она, благо, не замечала, то поправляя мокрые волосы, то поворачиваясь к нему в профиль. Егор рассматривал ее здорово-бледную кожу, выделенные ключицы, плавно переходящие в плечи, и ярко выраженные дельты рук, от чего у него слегка закружилась голова. Немного бросило в жар, подобно тем случаям, когда тетушка Твид просила его сходить в магазин.
Даже сквозь толстое полотенце на голове и теле он различал гибкость и плавность ее движений, а также все места складок ее кожи, образованных изгибами талии, бедер, груди и икр. Мокрые темно-фиолетовые волосы придавали ей еще больше изящества, еще больше оттенков и штрихов. Он в смущении отвернулся и начал крутить в руках свою шахматную клипсу.
Задерживающийся в баре Лёша так и не смог спасти его от неловкой ситуации своим внезапным появлением, так что он скромно уместился на стуле и начал наблюдать за тем, как Маша, уже успевшая одеться в шорты и черную майку, переключив его канал про животных, где медленно и учтиво ведущий пояснял особенности жизни сурикатов, ушла куда-то в поисках легкого и простого сюжета, дабы разгрузить мозг после стольких дней психологического давления, произведенного на нее всеми (в основном бабушкой, которая до последнего не могла поверить в то, что Маша уезжает в поход).
Наконец, они сошлись на комедии про каких-то девушек, делящих парней, гуляющих по вечеринкам и решающих, как провести в кайфе студенческую жизнь. Очень дешевая и посредственная комедия стала той самой отдушиной, которую все искали. Спустя пару минут они уже вместе смотрели за драмой, разгоревшейся на экране, обсуждая только что открытых друг для друга героев с какой-то взаимно образовавшейся деликатностью и непринужденностью.
V
Раскрасневшийся старший брат зашел в комнату, довольно неся поднос с тремя пинтами пива и коктейлем и как-то тяжело дыша. На лице его было неописуемое удовольствие и в то же время усталость; его тонкие губы расплылись в улыбке, которая, казалось, была максимальным отражением экстаза на лице человека. Он открыл зажмуренные глаза.
– Фу-ух, добрался, – Лёша поставил поднос на стол и пригласил младшего брата на балкончик, который имелся в номере.
Егор захватил тарелку с сухарями и оставил Машу, в одиночестве смотрящую комедию и попивающую сладкий коктейль. На балконе шестого этажа, куда его пригласил старший брат, был один столик, три пластмассовых стула и пара горшочков с кактусами и другими зелеными растениями. Балкон был довольно большой, и с него открывалась настоящая картина города и вид на крыши довоенной застройки.
С этого нескромного крыльца был вид на ночной город, слабо пестрящий красками, зато увешанный бесчисленным количеством рекламных щитов. К сожалению, застройщики и государственные компании даже не планировали создавать имитацию какого-либо нарастающего благополучия (только на словах). Теперь, сидя на балконе более-менее приличного отеля, братья чувствовали оттенки свежести в воздухе, те немногочисленные капли свободы и неподдельного удовольствия, разливающееся приятным теплом по венам. Лёша отпил большой глоток от своей пинты и, сравнив это самое тепло в венах с алкоголем, опьяненный своим сравнением, сказал:
– Чего же ты ждешь от этого приключения? Неужели ты даже сквозь весь этот страх взял и собрался идти до талого?
– Черт, – выругался Егор. – Будь уже что будет. Я, честно сказать, живя столько лет в одних и тех же стенах, с такими же людьми, теми же пейзажами, как-то потерял возможность бояться перемен. Точнее, не потерял – я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что мы преодолели этот мнимый барьер, но при всем при этом, появись на нашем пути «новые люди», пчелы-мутанты или одичалые гнойные собаки, я вряд ли побегу очертя голову назад, лишь бы сохранить свою жизнь. Если это путешествие даст мне возможность забыться, тогда я с радостью пожертвую собой.
Старший брат рассмеялся и отхлебнул еще холодного качественного пива, довольно ахнув. Его взгляд, направленный на младшего брата, был как мягкий отцовский подзатыльник, от чего Егору стало стыдно. Он опять начал жалеть о том, что сказал.
– Нет, – прочитав его мысли сказал Лёша, – никогда не жалей о том, что сказал. Ты должен анализировать, а не корить себя за подобное. Да ты и сам поймешь, что жизнью не дорожит человек до тех пор, пока тебя не начнет настигать смерть.
– Да кто тебе сказал, что я сожалею? – возмутился Егор.
– Упря-ямец!
На такой ноте они закончили диалог, дав мышцам возможность успокоиться и набраться сил, пока они разглядывали гуляющих около путей, на которых стояли накренившиеся и сошедшие с рельсов
