Лучший друг - Ян Жнівень

– Имена ублюдков-то знаешь? – взмолился Женя, волнуясь так сильно и дрожа всем телом, будто речь шла о нем.

– Конечно… Их звали, черт. Ах, точно, – и он залился слезами вновь. Теперь прежнего Вани, переисполненного энтузиазмом и энергией, и след простыл.

Женя сидел перед другом и нервно стучал пальцем по столешнице в ожидании имен, еле сдерживая слезы, которые, как он думал, обязательно оскорбили бы друга. Он не хотел показывать ему, что надежды у него почти нет, точно зная, как обстоят дела с медициной. В эту секунду он почувствовал, как узи за пазухой стало тяжелее, словно желая продавить небольшую петельку, к которому оно было подвешено. Его длинные черные волосы почти полностью закрыли испуганное лицо и взмокли от пота. Ваня наконец поднял свою бритую голову и сказал…

II

Остановка пахла хуже некуда. Она укрывала под своим навесом исхудалого и хмельного мужичка, который, надув губы, мирно спал, свесив изрезанную морщинами руку и пуская густую, медленно тянущуюся к земле слюну из разящего алкоголем рта. Тусклое табло с расписанием, все закрытое пометом и грязью, показывало, что до их автобуса, который должен увезти их прямо до окраины «золотой ветки», к Площади Ленина, осталась минута, но эта минута висела уже четверть часа. Все трое заскучали и ненароком принялись играть в карты прямо на асфальте, под «грозным» и слепым наблюдением спящего мужичка.

Набитые доверху рюкзаки обеспечили защиту от ветра, а фонарик с тремя запасными наборами батареек послужил хорошим освещением для напряженных партий. Егор из этих игр вывел, что Маша мало того, что плохо играла в дурака, так еще и очень не любила проигрывать, что на его памяти было свойственно всем девушкам. Каждая карточка, которую она брала в руки, не имея возможности отбить, повышала децибелы писка ее возмущения в геометрической прогрессии. В моменты этих припадков она словно забывала обо всем на свете, расчехляя весь свой запас ругательных слов, от которых Лёша только больше заливался смехом. В один момент даже мужичок, уже ковыряющий в синем носу и тихо наблюдавший за игрой, начал посмеиваться над ней, что, правда, больше походило на каркающий кашель.

Район номер сорок семь, в котором жили будущие путники и по совместительству самый зависимый от наркотиков, сжалился над ними и выпустил из-за крон деревьев, скрывающих холм дороги, сорок второй маршрут, неспешно катящийся к ним навстречу. Большой электробус, все так же тускло освещенный, как и все на районе, показался и наконец предстал перед ними. У Егора задрожали коленки, а старший брат начал нервно переминаться с ноги на ногу, но вовремя успел предотвратить этот нездоровый приступ. Все почувствовали, как приободрились и совсем расхотели спать, а сон, между тем, медленно и как-то неестественно подбирался к ним.

Из электробуса выскочила пара молодых девушек, петляющих своими тонкими и укутанными в черные чулки ногами, а также молодой парень, до ужаса раскрасневшийся и напившийся. Он вульгарно расстегнул рубаху и шагал за не самого скромного вида дамочками, втихаря щипая их за задницы и громко горланя, как «будет круто», и что надо «только подождать», при этом прикладывая к губам пальцы и щурясь от удовольствия предвкушения. Егор бросил полный презрения взгляд на хмельное трио и, со смехом узнав в них брата с его подругами, только год назад, вдохнул полной грудью и ступил на лестницу сорок второго электробуса. Лёша последовал его примеру, но остановился. Стоило ноге Егора коснуться ступеньки, как молнии побежали по всему телу, а предвкушение, таящееся в нем уже давно, вылетело наружу, вогнав его в состояние экстаза. Он, чрезвычайно довольный и мягкий, как желе, сел на место для четверых и закрыл глаза, вдыхая запах перегара и пота, который на время привел его в чувство, прервал приятный процесс переосмысления.

Маша зашла за ним в автобус и, сев напротив братьев, начала с тоской смотреть на серые «дамианщины» и горящие окна маленьких домиков, вмиг забыв о позорных проигрышах и помятых картах. Егор понаблюдал за ее взглядом и словил неприятные ощущения от условий, в которых остаются люди, которых они так спешно покидают. В нем вдруг родилась неприятная мысль, что они бросают этих людей, хотя должны были им помочь. И пусть то было не так, однако он еще долго не мог отделаться от этой мысли, все думая, как они жестоки и в то же время решительны: вот так взяли да порвали порочный круг.

Казалось бы, в картине сорок седьмого района совсем нету перспективы, а все, что на ней нарисовано, давно потеряло свою актуальность и красочность; но, слегка присмотревшись, Егор стал замечать, что все вокруг сопоставимо с их двором, схожем во многом с общей обстановкой вокруг. Она давала надежду на изменение: так, он мысленно сжигал чертовы покрышки, в которых сажали цветы и которыми огородили детские площадки, железные горки, которые он также сдал бы на металлолом, заменив на безопасные пластиковые. Взглядом он окрашивал грязно-желтые стены в белый, нежно-розовый и светло-коричневый, цвета бледной бирюзы и пастельные тона, отшлифовывая безвкусный рельеф. Потом он мысленно испещрял эти стены стрит-артом, подобным тому, что он видел у своего дома, красивыми табличками номеров домов, рельефной геометрией выступов и впадин, а также добавлял имитацию кирпича и резного камня. Он, взмахивая погрубевшей от долгой работы над районом рукой, запускал гранатометные очереди из очистителей краски, своими снарядами «разносившие» адреса дилеров в щепки, искореняя культуру наркотиков, что, словно порча, пустила свои корни так глубоко в район и создала какую-то совершенно неправильную романтику.

В мусорку отправлялись все вывески с улиц, которые он заменял на легкие и стильные, реклама располагалась на отдельных билбордах, а не на фасадах зданий. Каждого владельца тега, которого заметила полиция, заставляли бы выплачивать огромный штраф, а бросившего окурок или пачку из-под чипсов – на профилактические работы, где он выдраивал бы каждый кустик, пока, кроме веточек и листиков с корнями и травой, вокруг него ничего не осталось бы. Из-под балконов пропадали разобранные на щепки скамейки, заменявшиеся удобными и стильными беседками, в которых любители свежего воздуха, заранее заплатившие начальнику двора, могли под присмотром охранника, не вмешивающегося в процесс, выпить или покурить, давая прохожим гарантию, что с ними никто не сделает глупости. Кусты, запущенные и раскинувшие свои ветки во все возможные направления, став подобными жутким монстрам сюрреалиста, Егор щепетильно вырезал в форме сферы, кубика, пирамидки или конуса.

Его порывы в архитектуре, которые он выражал еще в