Биография smerti - Анна и Сергей Литвиновы

И тут, будто по заказу, у Шахова запел мобильник. Он метнул быстрый взор на определитель и поспешно ответил в трубку:

– Да, Марина Евгеньевна?

Слышимость была прекрасной, и Таня без труда расслышала в телефонной трубке могучий рык Холмогоровой:

– Где тебя носит?

Девушка насмешливо взглянула на Антона.

А Шахов пролепетал:

– Я еще в боулинге...

– Все заканчивай и быстро дуй к морвокзалу, – раздался в трубке приказ начальницы.

И Холмогорова оборвала связь. А Таня – она уже окончательно оправилась от шока – усмехнулась:

– И как там, Антоша, в боулинге? Много страйков удалось выбить?

– Ладно, – буркнул Шахов, – так и быть. Перемирие.

– На каких условиях? – деловито спросила Садовникова.

– На очень простых, – отрубил Шахов. – Я тебя... больше ни о чем не спрашиваю. И ты тоже молчи, что меня здесь видела. Годится?

– А может, мне невыгодно молчать... – капризно протянула Татьяна.

– Слушай, ты чего хочешь?

– Да вот вопрос у меня возник... – Она с вызовом взглянула на Шахова. – По поводу конвертика, который тебе директор передал... Что в нем, а, Антоша?

– Ничего особенного. Рабочая документация.

Таня расхохоталась:

– Я тебе поверю. Но только если ты – при мне! – эту рабочую документацию Марине Евгеньевне предъявишь.

– Таня, скажи конкретно: что тебе нужно? Денег? – побагровел Шахов.

– Можно подумать, у тебя деньги есть, – усмехнулась девушка.

– Слава богу, не нищий, – надменно откликнулся Антон.

«И снова дурак, – сама для себя отметила Таня. – Нашел, когда своими доходами кичиться...»

– Не нужны мне твои деньги. Лучше скажи, только честно, зачем ты сюда приехал?

Голос ее, произносивший последние фразы, затвердел. И увидела: в глазах молодого человека заметалось сомнение. Явно придумывает, как бы половчее соврать.

«А не ты ли, Антоша, – мелькнуло у нее, – та самая пиковая карта, из-за которой у Холмогоровой неприятности? Не обязательно же враг должен именно женщиной быть».

Но вступать в противостояние с Шаховым не стоило ни в коем случае. Особенно сейчас. И Таня примирительно произнесла:

– Ладно, Антон. Мы вообще-то оба неправы. Марина Евгеньевна нас в боулинг послала, а мы по своим делам разбрелись. – Она подмигнула ему и добавила: – И на такси тебе вдвойне потратиться пришлось. Хотя могли бы вместе до «Юноны» доехать...

– Видишь ли, в чем дело, Таня... – осторожно заговорил наконец Шахов. – У меня нет никаких секретов. Я все тебе объясню. Просто я как мужчина и как доверенное лицо по мере сил стараюсь Марину Евгеньевну оберегать. А здесь, в «Юноне», в связи с эпидемией такое творится... Вот мне и приходится принимать некоторые решения за ее спиной. Просто чтобы не взваливать на нее лишний груз...

«Да ладно заливать-то!» – не поверила ни одному его слову Таня. Но понимающе кивнула:

– Конечно, Антон, конечно. Я тебе верю, и молчу, аки рыба. Только ты мне, пока будем ехать, про ваш боулинг расскажи. Чтобы я впросак не попала, если Холмогорова спросит...

Но Марина Евгеньевна ни о чем спрашивать не стала. Встретила их улыбкой, глаза ее сияли. Едва Таня с Антоном сели в хозяйский «мерс», весело велела водителю:

– Ну, вся команда в сборе. Теперь на старт, внимание, марш – и плевать на новые штрафы!

А едва мощная машина рванула с места, сообщила Антону:

– Слава богу, кажется, пронесло!

– Как же вам удалось, Марина Евгеньевна? – подобострастно поинтересовался заместитель.

– Да повезло просто, – усмехнулась бизнес-леди. И объяснила: – Кишечная палочка восторжествовала. Весь город подкосила! Инфекционные отделения в больницах переполнены, уже и в коридорах некуда класть, больных вертолетами в Краснодар отправляют. Сегодня в городе эпидемию объявили.

– Ура! – невпопад выкрикнул Антон.

А Холмогорова триумфально закончила:

– Так что на сем скорбном фоне мои десять заболевших – абсолютная ерунда.

– Класс! – выдохнул Шахов.

А Таня подумала: «Ничего себе класс! Люди отдыхать приехали, а вместо этого – в инфекционной больнице лежат».

Холмогорова же продолжала:

– И уж на что мэр меня не жалует, а снизошел. Даже извинился. Признал: наши несколько больных на фоне общей статистики – абсолютная мелочь. И столовая «Юноны» здесь ни при чем. Мы просто под горячую руку попали, из-за публикации в местной газетенке. Придушить бы ту гадину, что про наш санаторий журналистам настучала...

– Но кто это мог сделать? – пробормотал Антон.

– Вот и выясни! – жестко велела Холмогорова. – И накажи.

– Все исполню, – заверил Шахов.

У Тани же возникла мысль: «Уж не моя ли кастелянша Инночка здесь постаралась?» Но сейчас делиться своими подозрениями с Холмогоровой девушка не стала. Она поговорит с ней потом. Когда рядом не будет ни Антона, ни водителя, ни Нелли. Тем более что повеселевшая начальница уже скомандовала:

– Доставай диктофон, Татьяна, работать будем! И так сегодня почти весь день просачковали!

После городка N, после кладбища, продуваемого всеми ветрами, Москва казалась раем. Теплым, красивым, надежным.

Марина много раз видела по телевизору Кремль. Слышала, что в столице во всех квартирах имеются горячая вода и телефон, а вместо автобусов можно ехать в любую точку города на метро. А еще Петюня – он же все знал! – рассказывал, будто в Москве безо всяких проблем можно колбасу купить, даже полукопченую. И кур. А бананы, редчайшее для городка N лакомство, имеются почти что в каждом магазине.

И Петька не наврал. Жизнь в столице шла действительно совсем на другом уровне. Только она, Маринка, до этого уровня недотягивала.

Недотягивать. Проклятое слово! Оно в их институте было очень модным.

«Ты, Холмогорова, не тянешь». Так ей преподавательница английского на одном из первых семинаров заявила. И еще, тоже при всех, сказала: «На вступительных экзаменах твой цирк еще мог иметь место. Но в вузе – ты меня извини!»

...В институт Марина действительно попала чудом.

На первом, самом важном, экзамене – английском устном – комиссия слушала, как она читает экзаменационный текст, ровно пять минут. А потом проклятые преподы переглянулись и попросили остановиться. И самый седой, видно, председатель комиссии, вкрадчиво произнес:

– Э-э... деточка... позвольте, а где вы всему этому научились?

Маринку бросило в краску. Она пробормотала:

– What do you mean?

– Что... что вы сказали? – продолжал пытать председатель. – Вот прямо сейчас?

Он обращался к ней по-русски – хотя все, кто выходил из аудитории раньше, утверждали: на родной язык комиссия переходит лишь в самых крайних случаях. А у Марины тот самый крайний случай, кажется, с первых же минут начался.

Но девушка решила не сдаваться.

– I mean, what’s the matter? – повысила голос она.

И с вызовом взглянула на членов комиссии.

Но ее будто и не замечали.

– Чрезвычайно интересный акцент. Похоже на австралийский. Мельбурн? – задумчиво произнес один из профессоров.

А другая вершительница судеб, бабка-грымза с реденьким седым пучком, насмешливо откликнулась:

– Да какой там Мельбурн? Урюпинск!

«И какого дьявола я круглые сутки те проклятые кассеты гоняла...» – мелькнуло у Маринки.

Базовый курс английского языка девушка купила за огромные, по ее меркам, деньги и, как ей казалось, вполне переняла акцент дикторов. А бабка-профессорша сидит с таким видом, будто пришла в морг за покойником, а ей его без макияжа выдали. И говорит презрительно:

– Все, милочка. Вы свободны. Можете идти.

Ясно. Выгоняют.

И Маринка тоже перешла на русский:

– А что вы мне поставите?

– Отметки мы объявим сегодня же. После того, как все пройдут, – опустил глаза самый главный.

Значит, «пару». Возвращайся, колхозница, на свое кладбище и о шикарной Москве даже думать не смей.

И Маринка взмолилась:

– Но я ведь даже текст не дочитала! И топик у меня замечательный – «Моя любимая книга». Я столько всего рассказать могу!

– Вы, безусловно, можете, – подняла блеклую бровь профессорша. И ехидно закончила: – Только мы вас, к сожалению, не понимаем.

«Значит, сами хреновые англичане», – едва не вырвалось у девушки. Но она сдержалась и смиренно произнесла:

– А разве я виновата, что у нас в N не было ни единой английской спецшколы? И курсы – только вечерние, занятия в десять вечера заканчивались. Как же потом ночью до кладбища добираться?!

– Ночью? На кладбище? Это что-то из Байрона... – сострил председатель комиссии.

– Я просто жила при кладбище, – пожала плечами Маринка. – Моя мама бумажные цветы там вертела.