Человек с Железным оленем - Александр Харитановский

Карелия. Последний этап к Полярному кругу. Узкая дорога огибает громадные гладко отесанные древними ледниками валуны «бараньи лбы», крадется вдоль голубых до сказочности озер, кружит по гатям, проложенным через зыбкие топи.

На выручку пришел мороз, он сковал и болота, и озера. Спеша, Травин где можно спрямляет путь. Вовсю использует ледяной «асфальт».

– Куда тебя несет? – кричали с берега в селе под Кемью.

…Молодой лед выгибался волнами под велосипедом. Глеб прислушивался к тревожному гулу сельского колокола за спиной.

Пронесло!..

Между озерами пробирался по гористым перемычкам-тайболам.

…Шумели над тропами высоченные сосны, хранители удивительных тайн русской вольности. Шумели, будто славили смелость и прозорливость людей, первыми двигавшихся к берегам Студеного моря…

Ю-Шар – Вайгач

Селение в Большеземельской тундре, куда в мае 1930 года прибыл Глеб Травин, называлось Хабарово. Оно единственное на всем Югорском полуострове. Тут фактория Госторга, склад, несколько избушек и часовня. На зиму в Хабарове оставались только сторож да пекарь. Пекарня работала круглый год, снабжая сухарями и мороженым хлебом население Большеземельской тундры.

Сторожем был местный ненец Василий, а хлебопечением занимался архангельский житель Антон Иванович Зайцев. Он-то и отвез Глеба на радиостанцию «Югорский Шар».

Зимовщики на его поход смотрели по-разному; молодежь с восхищением, а пожилые неодобрительно. Особенно досаждал ворчанием врач.

Понятно, несмотря на все заботы, Травин чувствовал себя неловко. Каждый день мораль и перевязка обмороженных пальцев – сразу два мучения. Кроме того, терзала мысль, что находится на положении иждивенца.

Через десяток дней он уже занялся велосипедом.

– Куда собираетесь с такими ногами? – отговаривал врач.

– Вы же сами говорили, что гангрены я избежал потому, что находился в постоянном движении. Вот и дальше пойду. Получится что-то похожее на лечебный курс, – отбивался Травин. – Думаю, на Вайгач, на радиостанцию.

– На Вайгач?.. Ну, знаете, – развел руками медик.

Глеб снова перебрался в пекарню. Антон Иванович обрадовался. Хоть поговорить будет с кем: сторож-то по-русски не знал. Глеб тоже доволен. Он помогал Зайцеву колоть дрова, таял снег, даже научился ставить опару. Вечерами они разрезали по два десятка булок на сухари и клали их на листах в печку.

Пекарня старая, построенная еще во времена, когда в Хабарово была торговая база купца Сибирякова. Тут же сохранился и норвежский склад, который по старой памяти называли Сибиряковским. Этот поселочек был перевальным пунктом многих экспедиций. Он повидал и Седова, и Нансена, и Норденшельда, и Толля, и других славных полярных исследователей.

Глеб узнал и историю церквушки, домиков. Оказывается, в Хабарово в старину обосновался старообрядческий скит. Чтобы изжить «ересь», сюда лет пятьдесят назад из Соловецкого монастыря послали, а вернее, сослали семь монахов-миссионеров. Но ненцам было недосуг заниматься собственным «спасением». Как только купеческий корабль уплыл в Архангельск, они отбыли в тундру.

Священные служители остались одни. Они особенно не скучали. В качестве «христовой крови» запасли не традиционного кагора, а целую кладовую спирта… И вот рядом со скитом одна за другой появились шесть могил. История умалчивает, то ли упились и сгорели от спирта схимники, то ли их свалила цинга. Могилы седьмого нет, хоронить его, очевидно, было уже некому… В словаре ненцев от этой миссии осталось выражение «нум да» – «подай, господи». «Подай» и «дай» – эти слова, вероятно, были основными в лексиконе святых отцов…

Отпраздновав на Ю-Шаре, как сокращенно назвали свою станцию зимовщики, Первое мая, Травин вскоре отправился через покрытый льдом пролив на остров Вайгач.

Снова один на один с суровой землей, голой и какой-то безликой.

День быстро прибывал. Солнце яркое, и воздух удивительно чистый. Кажется, за версту разглядишь иголку, учтешь любой ориентир. На карте их помечено немало: приметные мысы, скалы, гурии и даже кресты. Те, кто ставили их над могилами товарищей, даже и в таком случае проявляли заботу о живых: если повернуться лицом к надписи на кресте, то перед тобой будет восток, позади – запад, а концы перекладины направят соответственно на север и юг.

Остров вытянулся почти по меридиану на сто километров. Для поездки Глеб выбрал его восточную, карскую сторону, менее изрезанную. Он считал, что на дорогу к радиостанции, расположенной на северной окраине острова, уйдет не более двух-трех дней…

Перебравшись через пролив, Глеб увидел бревенчатый домик. Его построила в 1902 году экспедиция русского гидрографа Александра Ивановича Варнека, друга Г. Я. Седова. Варнек-то и взял его впервые на Север. Домик на голом берегу бухты, носящей имя ученого. Бревна потемнели не столько от старости, сколько от сырости и ветров. Глеб переночевал и отправился дальше на север.

…Все тело наполнено бодрящим ощущением весны. Правда, не видно еще ни ручьев, ни проталинок. Но жесткий панцирь наста уже просел и на возвышенностях покрылся чешуйчатыми, сияющими под солнцем зеркалами. Тепло. В полдень можно переходить на облегченную одежду.

Глеб жал на педали, стараясь не терять из виду береговой полосы – главного ориентира. Вдруг в привычной музыке шуршания скатов он уловил под ногами какой-то иной, тревожный звук. Спешился, осмотрел передачу. Лопнул левый педальный шатун! Очевидно, сказалась перегрузка велосипеда. И в запасе такой детали нет… Только бы добраться до радиостанции, там легче будет что-либо придумать.

Дорога, на которую велосипедист намеревался потратить пару дней, растянулась на две недели. Вот и высунувшийся в море мыс Болванский нос – самая северная точка острова. Еще несколько десятков километров западнее – радиостанция «Вайгач».

Снова изумленные лица, снова расспросы. Как же, человек с материка, и со сломанным велосипедом! Правда, здесь около месяца назад поймали радиограмму с Югорского Шара о прибытии спортсмена, но приняли это за апрельскую шутку соседей. И вот он здесь!

Глава местной власти степенный ненец Гаврила Васильевич Тайборей – становище из восьми чумов находилось рядом с мачтами рации – начертал в регистраторе свою подпись, состоявшую из двух печатных букв «Г. Т.». Затем, подышав на печать, вырезанную из моржовой кости, пришлепнул красный оттиск «Вайгачский островной Совет». Дату поставил сам путешественник «24 мая 1930 года».

– Никто не помнит, чтобы в это время приходил человек с Большой земли, – заметил председатель.