Надгробие Дэнни Фишеру - Гарольд Роббинс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Когда ты вырос, Дэнни?» — почудился мне непонятный голос.
В жизни наступает момент, когда каждый находит ответ на этот мучительный вопрос. Ко мне пришел ответ в ту холодную ночь, в минуту смертельной опасности. Я боялся смерти. Я впервые понял, что я — смертен, что сотворен из плоти и крови, что я буду гнить, разлагаться, превращаться в прах. Кровь застынет и почернеет в моих венах. А потом наступит Судный день. Мои отец и мать были лишь творцами моего тела, но они не отвечали за мою душу.
Ноги мои подогнулись, и я, цепляясь за выскальзывающий из рук столб, медленно опустился на колени и закрыл глаза в ожидании решения Судьбы.
Машина остановилась. Стукнула дверца. Послышались торопливые шаги. «Вот и все. Вот и кончилось», — решил я про себя и начал молиться.
Легкая рука осторожно дотронулась до моего плеча, и странно знакомый голос прошептал:
— Дэнни!
Я попытался глубже зарыться лицом в ладони. Отчаянный крик застрял у меня в груди. Смерть почему-то говорила со мной нежным женским голосом. Это, наверное, для того, чтобы продлить мои мучения.
— Дэнни, очнись! — настойчиво повторяла Смерть голосом Ронни. — Я везде искала тебя. Тебе нужно немедленно скрыться!
Нет, кажется, это не голос Смерти. Он не мог быть наполнен такой искренней теплотой, таким участием. Медленно, стараясь не спугнуть видения, я поднял голову и осмелился взглянуть на склонившуюся надо мной женщину. Лицо Ронни было бледным в свете люминесцентных ламп.
— Я приехала, чтобы предупредить тебя, — быстро зашептала она. — Макси приказал Спиту и Сборщику разыскать и разделаться с тобой!
На меня напал какой-то дикий смех. Я всхлипывал, икал, но никак не мог остановиться.
Она недоуменно смотрела на меня, раздумывая, наверно, не сошел ли я с ума. Потом, увидев, что я весь в крови, воскликнула с неподдельным ужасом:
— Неужели я опоздала?
Ее испуг привел меня в себя. Я протянул ей руку и хрипло произнес:
— Не бойся. Они не придут. Я с ними уже переговорил. Лучше помоги мне встать.
Она взяла меня за руку и помогла подняться на ноги. Никогда бы не подумал, что у нее столько сил.
— Как это — «переговорил»? — переспросила она. — Расскажи толком, что произошло?
— А бог его знает, что произошло… — пробормотал я. — Я оставил их в тупике. Спит, по-моему, отдал концы. А может быть, и Сборщик. А может быть, и оба… — эта мысль почему-то опять развеселила меня, но я удержался и не начал смеяться. — Они пришли убить меня, а я их прикончил. Правда, смешно? Ай да Дэнни! Ай да чемпион!
Меня трясло, я сам не понимал, что говорю. Наконец поток слов иссяк, и я услышал, как Ронни терпеливо мне выговаривает:
— Дэнни, тебе нужно как можно быстрее спрятаться. Забиться в какую-нибудь щель и затихнуть, пока все не уляжется. Филдс перевернет весь Нью-Йорк, когда узнает, что ты натворил!
— Мне некуда спрятаться, некуда забиться… — грустно улыбнулся я ей. — Даже мой родной отец отказался от меня.
— Некуда идти? — задумчиво произнесла она.
— Совершенно некуда.
Приступ веселья исчерпал последние мои силы. Я снова стал медленно оседать на тротуар. Ронни подхватила меня под мышки и поволокла к машине. Открыв заднюю дверь, она впихнула меня на сиденье, сама села за руль. Я почувствовал, что куда-то не то плыву, не то лечу, и провалился в забытье.
Я проснулся от того, что кто-то сильно тряс меня. Крик чаек. Запах моря. С трудом выбрался из машины и попытался остановить головокружение. Мы стояли на улице, по правой стороне которой шли деревянные мостки с уходящими вниз, к пляжу, лестницами. Ронни вела меня к хижине, затерявшейся посреди утреннего сумрака. Вскоре я разобрал вывеску: «Закусочная Бена».
— Где это мы? — спросил я.
— На Кони-Айленде.
Мне снова стало плохо, и Ронни с трудом довела меня до закусочной. Мы обошли здание и приблизились к маленькому коттеджу.
— Бен! — постучала Ронни в дверь. — Проснись!
Зажегся свет. Кто-то проковылял к двери и хриплым со сна голосом спросил:
— Кто там?
— Бен, скорее открывай!
Дверь распахнулась, и я увидел коренастого мужчину с растрепанной бородой.
— Сара! — радостно улыбнулся он. — Я не ожидал, что ты вернешься так быстро! — Улыбка исчезла с его лица, когда он увидел меня. — А это кто?
— Потом все объясню. Пусти нас!
Мужчина молча шагнул в сторону. Ронни провела меня и посадила на низкий диван. Тут же все поплыло у меня перед глазами.
— Бен, горячей воды, быстро!
Мужчина как-то неловко повернулся, и, теряя сознание, я успел поразиться тому, что один рукав у него пуст, а из-под левой штанины торчит деревянный протез. Когда я вновь открыл глаза, то увидел, что Ронни и мужчина стояли, склонившись надо мной.
— Он ранен, Бен, — говорила Ронни, — он потерял много крови. Давай-ка сюда шприц и все, чем можно перевязать.
Было жарко и душно. Зачем только здесь так натоплено?! Бен, в белой рубашке рефери, поднял руку и начал счет. Когда он дошел до девяти, я рванулся и закричал:
— Все в порядке! Я готов к бою!
Комната-ринг закружилась. Ронни и однорукий рефери почему-то встали на головы. Откуда-то вынырнуло лицо Спита. Спит угрожающе кричал мне, но слов нельзя было разобрать, потому что зубов у него не было. Вдруг в углу комнаты, под дверью, вспыхнула яркая полоска света. Спит с ножом в руках подбирался ко мне.
— Отец, пусти меня! — крикнул я и нырнул в этот спасительный луч. Я свободно плыл в ярком, но не ослепляющем свете, словно рыба, я плескался в нем; но, когда я вынырнул из света, черный туман встретил меня.
Все дни моей жизни
Книга третья
Глава 1Июльское солнце, кажется, поднимается прямо из воды, лаская лучами расшалившиеся волны. Золотистый прохладный песок под ногами свеж и чист.
Утренний пляж пуст. Толпа нахлынет сюда только через два часа. Я вдохнул свежего морского воздуха и побрел к воде. Лучшего времени для купания не придумаешь — весь Атлантический океан в моем распоряжении.
Сбросил полотенце и осмотрел себя. На руке и на боку остались едва заметные шрамы — память о Спите. Все остальные следы нашей схватки покрыл ровный загар.
Нырнул и поплыл к дальнему бакену, не обращая внимания на горько-соленую воду, попадавшую в рот. Доплыл, перевернулся на спину и позволил волнам нести меня к берегу. Здесь я был наедине с собой и со своими мыслями.
Трудно поверить, но прошло уже два месяца с той ночи, когда Сара привезла меня сюда. Нет, все, что произошло той ночью, — произошло не со мной. Это было с кем-то другим, живущим в моем теле и носящим мое имя. Теперь все позади. Сара смыла с меня ту ночь вместе с грязью и запекшейся кровью.
Дэнни Уайт. Так она назвала меня своему брату. Вспомнив об этом, я улыбнулся. Сначала я был слишком слаб, чтобы протестовать, но позже, просмотрев газеты и увидев свое имя под фоторепортажем с чемпионата по боксу, оценил ее предосторожность. Чем меньше ее брат или кто-нибудь другой будут знать обо мне — тем лучше. Мы с Ронни жадно листали газеты в поисках хоть каких-нибудь сообщений в уголовной хронике о Спите и Сборщике. Но там не было ни слова. Когда Бен вышел, я спросил ее:
— Думаешь, их еще не нашли?
— Не знаю, — она озабоченно покачала головой. — Сегодня вечером, пожалуй, я смогу сказать тебе…
— Ты поедешь к ним?
— Ехать надо обязательно. Если я не появлюсь, Макси поймет, что случилось что-то из ряда вон выходящее, и явится сюда.
Я попытался подняться, но, обессилев, снова упал на подушки.
— Ронни, мне надо выбраться отсюда. У тебя могут быть неприятности.
— И куда ты пойдешь? — с любопытством спросила она.
— Не знаю, — признался я. — Подыщу что-нибудь. Мне нельзя оставаться у тебя. Рано или поздно они узнают об этом и разделаются со мной, а заодно — с тобой и Беном.
Она наклонилась и ласково потрепала меня по щеке.
— Ты останешься здесь, — твердо сказала она. — Поработаешь с Беном, поможешь ему в баре. Летом сюда приезжает миллиона полтора отдыхающих. Толпа — идеальное место, чтобы спрятаться. Да им и в голову не придет, что ты можешь быть здесь.
В том, что она сказала, был смысл.
— Но как же ты? Ведь Макси обязательно спросит, где ты была ночью. Что ты ему ответишь?
— Ничего, — отрезала она. — Любая секретарша имеет право взять сутки отдыха. В крайнем случае скажу, что ездила проведать брата. Макси знает, что каждую неделю я езжу к Бену.
— А твой брат знает о Макси?
— Он думает, что я личная секретарша Филдса. А до этого думал, что я работаю манекенщицей. — Она умоляюще посмотрела мне в глаза. — После аварии, пять лет назад, он хотел умереть, когда узнал, что лишился руки и ноги. Он решил, что теперь ему не найти работы — тысячи здоровых парней обивали пороги биржи труда. Он не хотел быть для меня обузой, мы ведь с ним одни на всем белом свете. А в тот год я как раз окончила школу; пока я училась, Бен был мне и отцом и матерью. Я убедила его, что смогу прокормить его и себя до тех пор, пока он не поправится и не подыщет себе какое-нибудь дело. — Сара горько усмехнулась. — Я была наивным ребенком. Я и не подозревала, сколько нужно денег на врачей, на лекарства, я не знала, как мало платят стенографистке. Моих пятнадцати долларов едва хватало на еду. Сначала я работала в агентстве по распространению билетов. Я быстро освоила дело, но платить больше мне не стали. Тогда, доведенная до отчаяния, я пошла к шефу и попросила прибавки к жалованью. Он только рассмеялся. Я не могла понять, над чем он смеется, и прямо спросила его об этом.