Светлая печаль Авы Лавендер - Лесли Уолтон

нос. Гейб пересек двор, подобрал малютку и занес в дом. Смыв в кухонной раковине грязь с лап, он в замешательстве гладил животное, когда из подвала с корзинкой свежепостиранного белья поднялась Вивиан.

– Кто это? – спросила она, остановившись у раковины.

– Думаю, собака.

– А.

Не более двадцати сантиметров в длину, существо было всего-навсего щенком с непомерно большими лапами и урчащим пузиком. Налив в тарелку сливок, собравшихся на поверхности молока, Вивиан поставила ее на пол. Они стояли вдвоем и смотрели, как собака жадно лакает.

Вивиан еще долго оставалась с собакой на кухне после того, как Гейб ушел ремонтировать сломанную калитку у Мэриголд Пай. Щенок покончил со сливками и заскользил по линолеуму, обнюхивая низ холодильника.

Много лет прошло с момента последнего поцелуя Джека Гриффита, который отпечатался на шее Вивиан в форме клубнично-розовой бабочки. Это место побледнело до темно-бежевого только после бесконечной обработки розовым маслом и теперь зудело, когда Вивиан нервничала. Она как раз почесывала шею, когда услышала приближающиеся к кухне шаркающие шаги.

Вивиан поставила для Генри тост с апельсиновым джемом. Его обычный завтрак – от другой пищи по утрам он отказывался. Когда он сел за стол, она подавила в себе желание потрепать его по волосам.

Генри ел, наблюдая за щенком: тот неуклюже забрался в корзинку с бельем, потерся головой о чистые полотенца Вивиан, удовлетворенно вздохнул и заснул глубоким детским сном. Генри осторожно вылез из-за стола. Потом, нескладно согнув подростковые руки и ноги, сел в корзинку рядом с собакой. Генри протянул руку и провел по щенячьей спинке, обведя пальцем рыже-золотистое пятно на боку. Щенок открыл один глаз. Генри закрыл свой. Щенок почесал себе ухо. Генри почесал свое. Генри зевнул. Пискнув, зевнул и щенок. От этого Генри завалился на пол и стал беззвучно хохотать. Отсмеявшись, он глубоко вздохнул и провозгласил:

– Труве!

Услышав это, Вивиан выронила из рук фарфоровую тарелку, и та упала на пол, разлетевшись на осколки, а Вивиан сказала:

– Ну да.

Неизвестно, предназначались ли эти слова Генри, щенку или, может быть, обоим, но с тех пор собаку называли «Труве», что по-французски означает «найти».

Эмильен была не совсем права, когда утверждала, что Генри понимает один язык лучше другого – скорее, он отдавал предпочтение отдельным словам из обоих языков. Например, предпочитал, когда ему предлагали помочь надеть moufles, а не mittens[32], готовили на ужин petit pois, а не peas[33] и подавали на обед pamplemousse, а не grapefruit[34]. Он любил, когда Эмильен говорила слово «кристальный» вместо «чистый» и обожал чашки и ложки, но не вилки, ножи и тарелки. Ему нравились слова «коряга», «мелочь» и «впалый», но, чуть повзрослев, он возненавидел слово «лобковый», а также предпочитал слово mamelon слову nipple[35].

Генри общался и другими необычными способами. Хорошо – карамель, плохо – курить. Гейба он называл «кедром», что мы относили к запаху его рук после работы в мастерской. Меня он называл pinna, что на латыни означает «перо». Маму – étoile de mer, что на французском значит «морская звезда». Почему он так звал маму, никто объяснить не мог.

Глава двенадцатая

Те, кто родился под тихоокеанским северо-западным небом, похожи на нарциссы: они хорошеют, только напитавшись холодной влагой продолжительного дождя. Такими были Генри, мама и я. С первыми ударами капель по крыше в доме воцарялась уютная грусть. В пасмурные сырые дни мы трое сидели, завернувшись в старые одеяла, и вздыхали, глядя на бесцветное небо.

Вивиан, наделенная тонким нюхом, с закрытыми глазами могла определить время года по запаху дождя. Летний дождь пах свежескошенной травой, ягодным соком на губах: черничным, малиновым, ежевичным. Своим ароматом он напоминал поиски созвездия среди разбросанных горстями звезд, запах выстиранного белья на веревке во дворе, напоминал барбекю и поцелуи украдкой в «Форде Купе» 1932 года.

Первый из многочисленных осенних дождей пах дымом, как залитый водой костер, будто сама земля в жаркие летние месяцы была объята пламенем. Он пах, как сжигаемые кучи прелых листьев, как выхлоп вновь воскресшей печки, как жареные каштаны, как мужские руки после долгих часов в деревообрабатывающем цеху.

Вивиан не очень любила осенний дождь.

Зимой дождь пах льдом, когда холодный воздух обжигает кончики ушей, щеки и ресницы. От зимнего дождя заворачиваешься в шерстяные и стеганые одеяла, наматываешь вязаные шарфы, закрывая нос и рот, и прерывистое дыхание разъедает трещинки на губах.

По весне с первыми теплыми дождями даже благовоспитанные женщины, стянув чулки, прыгали с детишками по грязным лужам. Вивиан не сомневалась: это из-за запаха дождя, который пах землей, луковицами тюльпанов и корнями георгинов. Он пах тиной в русле реки, и если открыть рот пошире, то можно было ощутить вкус микроэлементов. Прижав после грозы ладонь к земле, Вивиан чувствовала тепло дождя.

Но в 1959 году, когда Генри и мне исполнилось по пятнадцать, весенние дожди не пролились. В марте с неба не упало ни капли. Воздух в тот месяц пах сухо и уныло. Вивиан, просыпаясь по утрам, не знала, где находится и что ей нужно делать. Повесить сушить белье? Принести из сарая и сложить на заднем крыльце дрова? Сама природа, кажется, запуталась. Дождя не было, и луковицы нарциссов в земле на клумбах засохли и превратились в труху. На деревьях не распускались листья, и белкам без желудей, которыми они питались, было не построить гнезд, поэтому они в замешательстве бегали кругами среди голых веток. Единственный человек, который в отсутствие дождя, похоже, сохранял спокойствие, это бабушка. Эмильен не родилась под тихоокеанским северо-западным небом и никаким нарциссом не была. Скорее, походила на петунию. Она нуждалась в воде, но спокойно обходилась без луж и мокрых ног. Никакого желания задумчиво смотреть на серое небо у нее не было. А дождь она считала обычным неудобством.

Когда дождь прошел в последний раз – как оказалось, в ничем не примечательный февральский день, – Эмильен, как обычно, встала ровно в четыре утра. Она выглянула в окно и, увидев темное сырое небо, вздохнула. Потом достала из шкафа боты и повязала на голову косынку, чтобы не промокнуть, думая о том, что платок делает ее похожей на старуху. Из-за дождя Эмильен добиралась до пекарни дольше обычного. Когда она вошла, Вильгельмина уже ждала ее. Пенелопа тоже.

После войны Эмильен пришлось соперничать с растущим числом расфасованных лакомств – пудингами быстрого приготовления «Джелло»[36], «Минит-Тапиока»[37], «Реддиуип»[38], – не говоря уже о возвращении в обиход нарезного хлеба. Ей ничего не оставалось, кроме как откопать рецепты француженки Маман и вместо банок с вареньем и шматов соленого мяса, которыми она торговала во время депрессии, предлагать mousse au