Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

а вечером можно было посидеть в ресторане первого разряда, которым славилась «Россия», или попросту прогуляться по городскому скверу.

«Россия» относилась к дорогим гостиницам. Электрическое освещение, телефон, доставка в номер русских и иностранных газет — далеко не каждый мог себе позволить проживание, связанное с этакими расходами. Но Озиридова это нисколько не смущало, поскольку владелец гостиницы, господин Горланов, испытывал к нему самые благодарные чувства за то, что присяжный поверенный помог его младшему брату выпутаться из весьма неблаговидной истории с несовершеннолетней гимназисткой. Селил господин Горланов дорогого гостя только в лучшем пятирублевом номере, посылал в номер воду и фрукты, а взимал за все чисто символическую плату — один рубль. За все проживание, на сколько бы долго присяжный не задерживался. И Ромуальда Иннокентьевича это вполне устраивало.

Надев свежую сорочку, повязав галстук, Ромуальд Иннокентьевич глянул в высокое овальное зеркало, в котором отразилась вся его, иышущая жизнью, фигура, и остался собой доволен. Конечно, не молод уже, но и не стар, не стар! Нисколько пока не стар!

В дверь негромко постучали.

— Войдите, — обернулся Озиридов.

Официант, сияя привычной улыбкой, переступил порог номера и поставил на пол две вместительные корзины, заботливо закрытые белоснежными накрахмаленными салфетками.

— Все, как заказывали-с… В этой, — официант кивнул на одну из корзин, — полдюжины шампанского «Фавори», бутылочка ликера «Ай-люли» для дам-с… Хозяин просит извинить, коньяка «Гази-Бек» не оказалось, пришлось заменить шустовским…

В глазах Озиридова промелькнула тень досады, официант, заметив это, приложил руку к груди:

— Не извольте сомневаться:… Эриванского завода, медали имеются:…

— Пусть будет шустовский, — махнул рукой Озиридов и обеспокоился: — Икорку не забыли?

— Как можно-с?! — испуганно воскликнул официант. — Все согласно списка… Паюсная, балычок, колбаска, сыр швейцарский, грибочки, пирожные, шоколад…

Ромуальд Иннокентьевич вежливо прервал его:

— Спасибо, любезный! Найди-ка извозчика да снеси весь этот провиант вниз. Я сейчас спущусь.

Официант щелкнул каблуками штиблет, подхватил корзины и шустро скрылся за дверью.

Подъехав к дому, где находилась «квартирка», снимаемая Житинским для отдохновения души, Озиридов отпустил извозчика и, несмотря на увесистую ношу, легко взбежал по поскрипывающим деревянным ступеням на второй этаж.

— Ну зачем же столько? — протяжно укорил Житинский, помогая снять шубу.

— Пустяки, — улыбнулся Ромуальд Иннокентьевич, поправляя смявшиеся на локтях рукава костюма. — Не стоит вашего беспокойства.

Приобняв его за плечи, голосом довольным и доверительным, Житинский сообщил:

— Как мы и договаривались, я пригласил Сергея Васильевича. С минуты на минуту появится. Пока же идемте, я вас дамам представлю…

Манечка, рослая брюнетка, пышная, но украшенная необыкновенно изящной талией, окинула Озиридова насмешливым и нахальным взглядом. Еще бы! Кто тут мог догадаться, что они неплохо знают друг друга. Года три назад… Впрочем, Ромуальд Иннокентьевич, по примеру своей бывшей любовницы, тоже сделал вид, что видит ее впервые. Он уверенно коснулся губами ее узкой холодной кисти, с пылом проговорил:

— Польщен! Приятно познакомиться…

Подводя Озиридова к сидящей на диване девице, Житинский почти пропел:

— А это Дашенька…

— Очень приятно, — бархатным голосом прогудел Ромуальд Иннокентьевич.

Девица Дашенька поразительно походила на Дюймовочку, какой ее изображали в детских книгах. И глаза у нее были такие же — глупые и печальные. Опустив дивные, круто выгнутые вверх ресницы, вся зардевшись, девушка ответила:

— И мне… приятно наше знакомство…

— Дашенька у нас скромница. Она такая большая скромница, что большую и сыскать теперь трудно, — многозначительно подала голос Манечка.

Озиридов понял, что слова эти предназначены только ему, а поняв, пропустил их мимо ушей. Мало ли о чем захочет напомнить бывшая любовница. Пусть помучается! Пригладив бородку, Озиридов опустился на диванчик рядом с Дашенькой и принялся развлекать ее всякими любопытными историями, на которые его адвокатская практика была богата. Краем глаза он видел, что Манечка отошла к окну и закурила тонкую папиросу с длинным мундштуком, Житинский занялся столом, добавляя к имеющемуся изобилию закуски и вина, доставленные Озиридовым.

Скоро в прихожей зазвенел колокольчик. Житинский торопливо кинулся открывать, и через несколько минут в комнату, задев плечом тяжелую бархатную портьеру, вошел подтянутый русоволосый жандармский ротмистр в синем мундире, украшенном аксельбантом, в кавалерийских рейтузах, плотно обтягивающих стройные сухие ноги. Поскрипывая сапогами американского лака, выписанными из Варшавы, ротмистр прошествовал на середину гостиной и, звякнув шпорами, резко склонил голову:

— Ротмистр Леонтович.

— Безмерно рад вас видеть, Сергей Васильевич, — поспешил навстречу Озиридов. — Как поживаете? Как служба?

Леонтович ответил сдержанно:

— По-разному.

— К столу, господа, к столу, — потирая пухлые ладони, пропел Житинский.

Когда Озиридов попытался положить своей соседке Дашеньке кусочек розовой, просвечивающей ветчины, она скромно потупилась.

— Пост ведь…

Услышав это, ротмистр Леонтович поправил узкие четкие усики и игриво сверкнул серыми пронзительными глазами:

— Абсолютно верное замечание.

— Никогда бы не подумала, — усмехнулась Манечка, — что жандармские офицеры так свято блюдут пост. Неужели можно целых семь недель не есть скоромного, не пить шампанского и не прикасаться к женщинам?

Леонтович хмыкнул:

— Конечно же, нет. Потому и предлагаю поднять бокалы. Да простятся нам наши прегрешения!

Житинский и Озиридов поддержали весьма своевременно прозвучавший тост. Дашенька зарумянилась, но, подбадриваемая подругой, тоже пригубила шампанское. За столом воцарилось оживление.

Спустя некоторое время, когда дамы удалились на кухню, мужчины устроились на диване и закурили. Житинский, выпятив полные губы, выпустил тонкую струйку дыма и обратился к ротмистру:

— Сергей Васильевич, у меня в замке находится некий Высич…

— На днях имел удовольствие беседовать с этим господином, — кивнул Леонтович и выжидательно посмотрел на Житинского.

Житинский мягко улыбнулся:

— Понимаете, Сергей Васильевич, этот господин Высич является в некотором роде… приятелем уважаемого Ромуальда Иннокентьевича…

Леонтович удивленно перевел взгляд на присяжного поверенного. Тот развел руками:

— Да-с… Студенческая, так сказать, дружба…

— Значит, он у вас останавливался в Новониколаевске? — обрадованно спросил Леонтович и уперся в присяжного поверенного острым взглядом.

Озиридов внутренне похолодел, но внешне это никак на нем не отразилось.

— Что вы? — обиженно протянул он. — Зачем мне рисковать своей репутацией? Я только сегодня узнал, что Валерий сбежал из Нарыма.

Ротмистр пристально глянул в глаза Озиридову, проговорил, стряхивая пепел:

— Не только сбежал, но и сопротивление чинам полиции оказывал при задержании.

— Ох, Валерий, Валерий… — сокрушенно покачал головой Озиридов. — При его происхождении, уме, при дядюшке в министерстве — мог бы высоко взлететь… А что вместо этого? Ведь лучшим студентом на курсе был.

— Не ценят они этого, — нахмурился Леонтович. — Недавно вот один из урядников доносил, что студент нашего Томского университета распространял в Мариинске нелегальные социал-демократические брошюры. Другого студента вообще пришлось арестовать. Взялся, понимаете ли, нижних чинов, следующих на фронт, настраивать против войны.

— Безрассудные юноши, — огорчился Житинский. — Прожектеры, мечтатели!

— Вы думаете? — пощипывая тонкие усики, спросил Леонтович. — Социал-демократы, пожалуй, поопаснее других