Плацдарм непокоренных - Богдан Сушинский

— Выходите! Сдавайтесь! — по-немецки крикнул капитан, когда взрыв и последовавшие за ними вопли затихли. — Считаю до пяти! Если не выйдете, швыряю еще одну гранату!

— Не надо гранату, — жалобным, почти детским голоском отозвался наконец кто-то. — Я ранен в руку! Не стреляйте! Сдаюсь!

— Ты один?! — спросил Беркут по-немецки.

— Двое нас тут!

— Второй тоже ранен? — спросил капитан.

— Нет!

— Фонарик у вас есть?

— Есть!

— Соберите оружие и боеприпасы и принесите их сюда. После этого можете уходить к своим. Слово офицера.

Минуты две прошло в томительном ожидании.

— Как вы попали сюда? — спросил Беркут, когда тот, нераненый, оказавшийся ефрейтором, подсвечивая себе фонариком, забросил на невысокую баррикаду целую вязку автоматов.

— Там есть щель. Недалеко от взорванного входа. Мы не виноваты, господин офицер. Видит Бог, нам приказали.

— Помилуйте нас, — все тем же жалостливым голоском взмолился раненый, положив на камни принесенные в одной руке два магазина к «шмайссеру».

Вид у этого вояки действительно был мальчишеский. И шинель какая-то кавалерийская, почти до пола.

— Стой здесь, — приказал ему капитан. — Пусть носит ефрейтор. Потом он тебя перевяжет.

— Там еще остался пулемет.

— Услужливый же ты, как евнух царя персидского, — проворчал Мальчевский, превозмогая боль в руке. Беркут даже не заметил, как сержант оказался по ту сторону завала. — Иди, показывай свой пулемет, может, он и торга конокрадного не стоит.

Сергей пошел вместе с ефрейтором, и вскоре вернулся с ручным пулеметом и двумя найденными у убитого гранатами.

— Сами-то все выложили, фрицы потсдамские? — только теперь вдруг засомневался он, и, присвечивая себе отобранным у ефрейтора фонариком, обыскал сначала его, а затем — раненого.

— Теперь топайте, показывайте, через какую нору пролезли, коросты окопные, — прикрикнул на них, убедившись, что, кроме зажигалок и сигарет, которые тотчас же конфисковал, в карманах у немцев ничего больше не обнаружилось.

— Точно ведите, показывайте выход, — согласился с идеей Мальчевского капитан, переводя ее на немецкий.

Молча повиновавшись, немцы привели их к развилке. В конце одной штольни был тот, взорванный, ход, в конце другой, как утверждал ефрейтор, находился лаз, по которому они пробрались в подземелье. Как только достигли его, услышали приглушенные голоса.

— Пикните хоть слово лишнее — смерть, — предупредил Беркут пленных.

— Мы ведь хотим жить, — проворчал ефрейтор.

— Эй, кто там?! — громко крикнул капитан тем, что топтались где-то за поворотом.

— Это я, фельдфебель Франце. Со мной шестеро. Нас послали на помощь! Что, русские ушли отсюда?

— Они далеко, за завалом. Мы забросали их гранатами.

— Это правда, их нет! — подтвердил ефрейтор, получив от капитана подбадривающий толчок автоматного ствола. — Мы возвращаемся!

— Это ты, Гартман?! — опознал его по голосу кто-то из группы фельдфебеля. — Железный крест тебе обеспечен!

— Нет-нет! — вдруг заорал раненый, и, отбив здоровой рукой автомат Беркута, бросился туда, где за поворотом вспыхнуло сразу несколько лучей фонариков. — Не верьте ему, здесь русские! Полно русских!

Андрей так и не понял, рванулся ли вслед за Гартманом второй немец, или нет, но судьба его солдатская была решена. Скосив ефрейтора короткой очередью, он, тотчас же выхватил гранату и, выдернув чеку, метнул ее за угол штольни, вслед убегающему раненому. Тем временем сержант метнулся к изгибу и, пока Беркут возился со второй гранатой, уже лежа, успел выпустить первую очередь из пулемета.

Проскочив серый квадрат прохода, Андрей ударил автоматной очередью по немцам и сумел заметить, как один из них бросился назад, к четко обозначенному дневным светом пролому.

— Не стреляй! — успел крикнуть Мальчевскому и, забыв об опасности, которая могла подстерегать его среди корчащихся, умирающих врагов, бросился вслед за убегающим.

Он захватил немца за ремень уже тогда, когда половина туловища его оказалась в длинном лазе. Немец вскрикнул от страха, рванулся, но Андрей задержал его, вытащил назад и изо всей силы саданул кулаком в висок.

— Отвечай, — приподнял его, как только вермахтовец чуть-чуть пришел в себя. — Русские наступают? Они вышли к берегу реки?

— Что, русские?… — пробормотал тот, испуганно мотая головой. Он, по всей вероятности, не мог понять, почему русский офицер спрашивает о наступлении русских, а не немцев.

Кто-то из раненых вермахтовцев, очевидно, пытался приподняться, однако короткой пулеметной очередью Мальчевский вновь уложил его наземь. Мысленно поблагодарив его, Беркут с опаской заглянул в небольшой, но длинный, метра три, лаз и продолжил допрос.

— Так они наступают, или нет?

— Пока нет, — едва пролепетал тот, но все же потянулся рукой к выглядывавшему из лаза автомату. Беркут ударил его ребром ладони по голове, и немец, охнув от неожиданно пронизавшей его боли, вновь осел, прислонившись спиной к стене.

— Много вас там, у входа?

— Сейчас никого. Остальные ищут другие проломы. Нам приказано просачиваться в подземелье и вступать в бой с вами. Сказали, что вас человек двадцать — не больше.

«Если бы двадцать! — с грустью подумал капитан. — Если бы…»

— А сколько всего на плато: батальон, два?

— Не знаю. Клянусь всеми святыми, не знаю. Тут из разных частей. Кроме нашей роты сюда пригнали две роты охранного батальона. Среди «охранников» есть и русские…

— Полицаи?

—Да нет, эти у нас служат, в вермахте. Пощадите, господин офицер. Надеюсь, вы тоже немец? Пощадите.

— Щадят только немцы? — улыбнулся своей жестокой улыбкой Беркут. Впрочем, пленный вряд ли смог разглядеть ее. — Значит, русские служат в охранном батальоне, так я понял?

— Истинно так. И еще пригнали отряд полицаев. Они остались в конце этого проклятого каменного поля. Да оно уже все оцеплено, но, говорят, вот-вот должны подбросить еще и роту эсэсовцев.

— Вот как? Слишком много внимания. Но, кроме всего этого, я слышал лязг гусениц. Появились танки?

— Три легких танка и три самоходки. Чтобы не дать высадиться здесь русским. Стало известно, что косу вы удерживали, как плацдарм, чтобы облегчить наступление своих войск.

«Ну, уж это вы могли бы понять намного раньше, — великодушно пожурил штабистов противника Беркут, — Нашли стратегическую тайну!»…

— Кто руководит всей этой операцией против нас?

— Теперь уже какой-то чин из СД. Эсэсовец. Вроде и ранг небольшой, но приказывает даже нашим пехотным полковникам.

— Почему из СД? — почти машинально поинтересовался Беркут, не рассчитывая, что этот обер-ефрейтор, — насколько он смог разглядеть его знаки различия, — даст ему вразумительный совет.

— Когда нас посылали сюда, то уведомили, что русскими руководит опытный диверсант, которого давно пытаются схватить СД и армейская контрразведка. Он переодевается в форму немецкого офицера… — и вдруг обер-ефрейтор умолк. Теперь он сам уже испуганно приподнялся, неотрывно глядя на Беркута.

Капитан понял, что тот хотел сказать: «…И хорошо владеет немецким», и что он только теперь сообразил, в чьих руках находится.

— Говори-говори, что ты умолк?

— Пощадите, господин Беркут… — вдруг вновь взмолился пленный.

— «Беркут»?! От кого ваше командование узнало, что комендантом этого гарнизона является Беркут? — резко спросил капитан.

— Кажется, от перебежчика. Появился какой-то перебежчик. Об этом тоже говорили между собой офицеры. Как и о чине СД.

«Неужели ефрейтор Арзамасцев? — резануло по сердцу Беркута. — Услужил-таки последней земной услугой. Трусость в самой основе своей подлая. И мстит за себя подло. Даже после гибели!».

— Постарайся уточнить: это был перебежчик, или кто-то из пленных, которого схватили ваши? Вспомни, вспомни, обер-ефрейтор.

— Кажется, они все же говорили о перебежчике. О дезертире. Но об этом вам лучше спросить у нашего лейтенанта.

— Это ж у какого, который остался в штольне? — приблизился к пленному Мальчевский, сумевший понять последнюю фразу немца. — Так тот уже свое отговорил и послал к тебе, обер-фюрер, двоюродный тесть герцога Амстердамского.

— Брось, сержант.

— Я-я, «брось, сержант»! — почти без акцента скопировал русские слова обер-ефрейтор.

— В клетку посажу, попугай неаполитанский, — пригрозил Мальчевский.

— И последний вопрос, обер-ефрейтор. Как фамилия того чина из СД?

— Не знаю. Клянусь богом. Об этом лучше спросите…

— У лейтенанта? Шутник ты, обер-ефрейтор. Ну хоть чин, чин его! Возможно, гауптштурмфюрер?

— Возможно.

— Гауптштурмфюрер Штубер?

— Видит бог, этого я не знаю.

— Может, мы его отпустим? — вмешался Мальчевский. — Пусть пойдет расспросит у своего лейтенанта, а мы подождем, торопиться-то нам особо некуда. Кстати, узнали мы от него все равно не больше, чем от ведьмы Сивиллы на святом суде инквизиции.