Неспокойные воды Жавель - Лео Мале

– И все-таки делу-то он повредил, раз эти деньги предназначались на его осуществление, неважно, в купюрах или в виде оружия.

– Да, это верно. Возражение стоящее, как говорится. А это вынуждает нас рассмотреть данную проблему под другим углом зрения… И потом, я забыл про эту историю с визитной карточкой… Вот черт! Пошли поедим.

В ресторане, рискуя перевернуть майонез, я опять принялся за свои теории:

– Эта история с визитной карточкой в каком-то смысле забавна. Я знал Жозефину: ее убили. Я знал Демесси: его убили. И оба они убиты примерно одинаковым образом. Ясновидящая держит в своей скрюченной руке одну из моих визитных карточек. Не ту, которую я передал ей (ту она, видимо, уничтожила), а другую, с указанием моей профессии, которую я, должно быть, уронил на коврик, когда менял эти визитные карточки, и которую кто-то подобрал… Либо Селина, близорукая служанка, либо кто другой… Я склонен думать, что кто-то другой, а не Селина. И этот другой и есть убийца Жозефины. Это он сунул мою визитную карточку в руку убитой. Причем с определенной целью, которая мне неизвестна. А вовсе не для забавы, как воображает Фару. Сдается мне, что этот тип далек от всяких забав, фарсов и веселых шуток, это определенно не по его части.

– Неужели у вас нет ни капли жалости? – взмолилась Элен. – Я весь день пробегала в бесплодных поисках нужных вам сведений, хотя вы их уже раздобыли. Я ног под собой не чую. А теперь голова того и гляди расколется от вашей долбежки.

– Ну хорошо. Хотя из вас получается довольно странная сотрудница. Да ладно. Я заткнусь. К тому же настало время действовать. Что-то говорит мне: пора. У меня в конторе есть старые обноски. Как только выйдем отсюда, пойду натяну их. Переоденусь бродягой.

– В честь Демесси?

– Чтобы заглянуть на набережную, не привлекая внимания ночного люда. На набережную, а если представится случай, то и в бистро-бойню Амедха.

– Вы с ума сошли! К этим арабам?

– А что? Не сожрут же они меня живьем. Не такие уж они злые.

– А разве… они пускают европейцев?

– Пустили же они Демесси.

– Вот именно. Не слишком обнадеживающее гостеприимство.

– Не волнуйтесь. Это вредно для вашей головы, для ног и уж не знаю для чего еще.

Глава XIV

Не знаю, чем считать улицу Паен: мысом или кручей, яблоком или грушей, как поется в одной песне, но в конце концов когда-нибудь, наверное, узнаю. Вот и в тот вечер, часов в одиннадцать, я опять поставил там машину у тротуара. На голове у меня была сдвинутая набекрень, бесформенная шляпа, поношенное пальто, убожество которого подчеркивала дыра, идущая вдоль всего рукава сверху донизу, прикрывало помятый, но чистый костюм, а из-под пиджака виднелся высокий ворот свитера – так что я вполне мог сойти за гостя, приглашенного на костюмированный бал к испанской королеве Марии-Кристине.

Я вышел из машины и, крадучись, словно бездомный бродяга, направился в сторону набережной. А точнее, в сторону нордической баржи. Дул злющий, холодный ветер, его внезапные порывы временами становились просто нестерпимыми, принося с собой не менее нестерпимую гадость, похожую на мокрый снег. Сквозь окна нескольких кафе, расположенных на перекрестке и отбрасывавших свет на середину шоссе, виднелись колеблющиеся силуэты посетителей. Ресторан «Три ступеньки», что на углу набережной Жавель и улицы Балар, к которому ведет лестница, состоящая, кстати, из пяти ступенек, если я правильно сосчитал, когда шел мимо в последний раз, походил из-за своего расположения на светящееся подвальное окно. На самом перекрестке, если не считать таких признаков жизни, как огни светофоров, было безлюдно. Время от времени откуда-нибудь с соседней улицы доносились шуршание шин или рокот мотора. Какой-то автомобиль, выскочив с улицы Конвента, устремился на мост Мирабо и, проехав несколько метров, неизвестно почему мигнул фарами. Я вышел на берег по наклонному спуску, что отделяет реку от железнодорожной линии, идущей мимо Дома инвалидов. На левом берегу 16-го округа высокие дома набережной Луи Блерио сияли всеми своими горящими окнами. Поверхность воды бороздили огни, разбегаясь во все стороны, словно клавиши аккордеона, исполняющего горестную мелодию. Под одной из арок текла смехотворная по сравнению с Сеной струйка воды. На первой опоре в вечном ожидании неведомого, гонимого течением тела застыла статуя, та самая, что занесла над жидкой массой, почти касаясь ее, свой огромный, угрожающий гарпун.

Вокруг царила угрюмая тишина, нарушаемая лишь легким плеском воды, лизавшей портовую кладку и пузатые бока стоявшей на якоре баржи. Далекий и словно бы нереальный шум большого города, докатившись сюда, умолкал средь нагромождения железного лома, тихо покачивающихся кораблей, грузовика, стоявшего под металлической конструкцией, и каких-то неуловимых теней, которые то вдруг оживали, то замирали.

Где-то на барже ветер трепал флаг или развешенное белье. Я приблизился. Собака, та самая собака, которая только и ждала случая, чтобы хрипло залаять, подала голос. Однако это никого не встревожило. До того как собака проснулась, на борту не было видно ни единого огонька; но и после огонь тоже не зажегся. Баржа спала, убаюканная течением. Я не стал упорствовать. Я пришел не затем, чтобы брать баржу приступом. Я пришел сюда случайно, в поисках некоего вдохновения; то была своеобразная обкатка экспедиции, которую я собирался предпринять, не зная толком, во что она выльется. С трубкой в зубах я поднимался вверх к мосту Мирабо, оставив позади себя враждебный мрак и лай собаки, который стихал по мере того, как удалялся незваный чужак.

Изображая на всякий случай бредущего усталым шагом завзятого клошара, я пошел по улице Паен и поравнялся с бистро-гостиницей-комфорт-модерн (с трупом в придачу), которую держал Амедх, экзотическая туша. Ставни были закрыты, но сквозь щели едва сочился обычный желтоватый свет. Изнутри доносился слабый шум. Совсем слабый. Чуть слышный.

Как там Демесси: разлагается преспокойно в десятом номере или же его унесли прочь? Но в любом случае, независимо от того, по-прежнему ли труп лежит на кровати или его куда-то дели, дом этот весьма любопытен. Занятный барак, с которым наверняка стоит познакомиться поближе, а иными словами, посетить его.

Ты все понял, Нестор? Ты – клошар. Пьяный клошар, если того потребуют обстоятельства. Держи нос по ветру и действуй в соответствии с этим. Должно быть, в этом доме можно обнаружить интересные вещи. Перво-наперво надо удостовериться, там ли еще жмурик.

Я проник в узкий коридор с сырыми стенами и поднялся на второй этаж. Ударившие мне в нос запахи не уступали по силе, разнообразию и тошнотворности тем, которые я вдыхал во время первого своего посещения этого идиллического места, как сказал бы Демесси. Но того, которого следовало опасаться, я не учуял. Я подошел к двери десятого номера и прислушался. Старая, устоявшаяся привычка. Ничего. Ни единого шороха. Я достал ключ, который унес в тот день, новенький ключ, тот самый знаменитый ключ, который Демесси заказал специально для Ванды. И открыл дверь.

На меня пахнуло чем-то звериным. Рука моя, взметнувшаяся к выключателю, наткнулась на другую руку. Щелчок. Включилась прикрепленная к потолку большая лампочка, вспыхнул свет.

Тут, пожалуй, пошли кое на какие расходы. Это касалось освещения и занавесок (лампочка прогнала весь мрак, а окно закрывала какая-то тряпка, само собой, арабская), ну а в остальном… Вместо одной кровати стояло две (причем одной и той же модели), и в угол был брошен соломенный тюфяк. На тюфяке – пусто. Его владельцем был, видимо, тот парень, который включил свет, вернее всего для того, чтобы я не ушибся, войдя в темную комнату. Это был молодой араб с угловатым лицом и колким, словно консервный нож, взглядом черных блестящих глаз. На нем была застегнутая до самого ворота куртка, из-под которой торчали ноги, обтянутые синим полотном.

Два других прихожанина того же вероисповедания лежали на кроватях. Один из них, наполовину приподнявшись на левом локте и не вынимая из-под одеяла правой руки, глядел на меня. Гляделки у него были точно такие же, как у парня в куртке. Другой дрых без задних ног, не издавая ни звука – ни носом, ни горлом. Все вместе они составляли на редкость молчаливое трио. Прислушиваясь у двери, я не уловил никаких признаков их присутствия в комнате.

– Привет, дамы и господа,– заикаясь, проговорил я.

– О-о-о-х,– вздохнул молодой парень.– Ты разбудить товарищ. Мы спать. Завтра работа.

Акцент у него был в пределах необходимого. Забавно, но у меня сложилось впечатление, будто он нарочно старается говорить на ломаном французском. Лежавший на кровати тип встал и подошел к нам. Под одеялом он лежал одетый. На нем был самый обычный костюм – серый пиджак и коричневые штаны. Тип улыбался. Осторожно взяв меня за руку, он заставил меня сделать два шага вперед. Потом отпустил меня, закрыл дверь и прислонился к ней.