Новая хозяйка собаки Баскервилей - Наталия Миронина

Аля закончила писать, вложила открытку в конверт и запечатала. Письмо она опустит в почтовый ящик по дороге на репетицию. Откинувшись в кресле, Аля водила пальцем по гладкой матовой поверхности палисандрового стола. Дерево пахло специальной мастикой – Аля сама раз в месяц протирала его. Откуда у нее такая любовь к дорогим безделушкам и старинной мебели? Наверное, от отца, который много лет назад уехал из России и по-прежнему живет в своем замке недалеко от Зальцбурга. Аля вздохнула – была бы ее воля, она бы их поселила вместе. Отца и мать. Ну и что, что они даже не были женаты. Тем лучше – нет почвы для взаимных упреков и обид. Каждый из них выбрал свой путь, не оглядываясь на другого. Каждый из них прошел этот путь достойно, добился немалого. Их неожиданная встреча через много лет состоялась благодаря ей, Але. Она старалась для них обоих, но так ничего и не получилось.

Сколько времени прошло с того самого Рождества, когда здесь, в темной гостиной, она объяснялась с мужем? Почти полтора года. Срок немалый – можно было обо всем подумать и, испугавшись, исправить то, что покажется ошибкой. Но она не испугалась. «Все правильно я сделала. – Аля сквозь прошедшее время пронесла уверенность в своей правоте. – Иногда любовь – это совсем не любовь, а состояние души, которая вдруг занемогла. А недуги, как известно, рано или поздно проходят. Вот так и со мной случилось. Взяла и выздоровела… Жалко ли мне его? И да, и нет. Жаль, что обнадежила, и рада, что освободила. Главное, чтобы он этой свободой мог воспользоваться».

Аля поднялась из-за стола и подошла к окну. Сквозь полуоткрытую раму донесся теплый, мягкий воздух, он совсем не имел того бензинового душка, который свойственен этому городу. Аля шумно вдохнула и на минуту почувствовала себя девочкой с Миусской площади, что находится в Москве, недалеко от Белорусского вокзала.

Через час Аля вышла из своей квартиры, располагающейся в большом жилом доме высшего класса и носящем имя «Дакота». Этот дом построили еще в конце девятнадцатого века.

– Господи, ну почему здесь! Да еще за такие деньги! – недоумевал муж.

– Место намоленное, – лаконично ответила Аля, – ты даже не представляешь, кто жил в этом доме.

Муж отлично знал, что в этом доме проживала почти вся европейская и американская культурная элита середины двадцатого века, но… Но он не очень понимал, что давало его жене осознание этого факта. Она же только улыбалась и ничего не объясняла. Тогда он решил, что в ней заговорили амбиции и тщеславие. Но не простое, не женское, а артистическое. Она хотела жить в тех же стенах, что и ее кумиры. Придя к этому выводу, муж вдруг успокоился – его жена имела на это полное право. Ведь она – мировая оперная звезда.

Аля решила, что пойдет пешком. Путь был неблизкий, но ехать на машине в такой день было бы пренебрежением к настоящей весне. Она пошла энергичным шагом, настраиваясь на предстоящую работу, – ее репетиция должна была длиться два часа, потом небольшой отдых, а вечером концерт. Концерт был «сборный», и в Метрополитен-опера его устраивал один из известных благотворительных фондов. Это означало, что в числе выступающих будут мировые знаменитости, а среди гостей и зрителей – президенты, известные политики и бизнесмены. Аля уже избавилась от того предконцертного волнения, которое сковывало ее по рукам и ногам и усиливало эту знаменитую хрипотцу в ее голосе. Она научилась держать себя в руках, но самым действенным средством избавиться от этого невротического состояния оказались длительные репетиции в день выступления. Аля знала, что многие артисты в эти дни предпочитают отдыхать, не растрачивая силы, но ей выматывающие репетиции помогали обрести уверенность в себе.

Аля шла по дорожке, и на нее, высокую, худенькую, одетую словно из кинофильма шестидесятых годов в светлое платье с недлинным рукавом и такого же цвета жакет, оглядывались все без исключения. В облике этой девушки с длинными темными волосами, забранными в строгую высокую прическу, и с глубокими темными глазами были приметы, свойственные только этому городу. Городу безалаберному и жестокому, но вместе с тем умеющему быть стильным и благородным.

Несмотря на внешнюю независимость, Аля давно не принадлежала себе. Она принадлежала театрам, концертным залам, дирижерам, композиторам. На нее имели право импресарио и директора театров. Зрителям, ее многочисленным поклонникам и в голову не могло прийти, что назначенная с ней встреча, за которую они уже заплатили огромные деньги, может не состояться. Ее жизнь была расписана по дням на три года вперед. Но, воспитанная строгой матерью и безумно любящая свое дело, Аля воспринимала эту зависимость легко. Более того, она сознательно ужесточала свою жизнь, ибо давно усвоила, что успех в его выкристаллизованном, самом чистом и насыщенном виде возможен только при полной и добровольной жертвенности.

Была ли она счастлива? С того вечера, как они расстались с мужем, она об этом не думала. И именно это обстоятельство наталкивало ее на мысль, что все-таки да – она счастливый человек.

Аля шла по Централ-парку и ловила взгляды прохожих. Какой-то турист, отставший шагов на десять от своей группы, встретился с ней взглядом, и Аля прочла в нем восхищение. Мужчина приподнял полотняную смешную шляпу, приветствуя ее, и прищелкнул языком. Аля поняла, что он узнал ее. Да и как не узнать, если афиши с ее фотографией расклеены по всему городу, а по телевидению крутят ролик, рекламирующий ее выступления в Метрополитен-опера. Аля поняла, что мужчина восхищен ею, и еще раз мысленно поблагодарила мать. «Если бы не ее школа – вряд ли бы мне сейчас восхищенно смотрели вслед!»

Три года назад Аля поняла, что начинает поправляться. Эта болезнь всех оперных примадонн – лишние килограммы многими воспринимаются как нечто, что обязательно дополняет красивый и сильный оперный голос. Особо упорные не переставали повторять старую итальянскую пословицу: «Верхние ноты ищи на дне тарелки». Аля слушала все это снисходительно и недоверчиво. Ей всегда казалось, что полнота – это либо неумеренность в еде, либо нарушение процессов метаболизма. Она долго изучала медицинскую литературу и пришла к выводу, что все-таки единой точки зрения на эту проблему нет.

Перспектива потери привычного облика и внутренняя самодисциплина привели к тому, что Аля через несколько месяцев вернулась в первоначальное состояние, затем похудела еще на три килограмма и… вот уже полтора года держала один и тот же вес. «Мы, оперные певцы, должны быть очень здоровыми – острое есть нельзя, курить нельзя, дымом дышать нельзя, спать надо не менее восьми часов, а спиртного даже двадцати граммов нельзя даже за пять дней до выступления, – усмехалась про себя Аля, – но хоть на минуту расслабишься – прощай, искусство!»