Вид с холма - Леонид Сергеев

Шофера на базе — это не любители. Ведь любителей хлебом не корми, только дай покопаться в своих колымагах. Вечно под машинами валяются, только ноги из-под бамперов торчат. Вылезут, запустят движок, послушают, как фурычит, и снова под днище лезут. И трясутся над каждым пятнышком кузова…

А как любители ездят?! Попросту мешаются на линии: то шарахаются из стороны в сторону, то тянутся перед носом. Так бы и долбанул в зад! Некоторые наши ребята с базы нарочно пугали этих болванов. Скажем, идет такой «козел» на обгон, а ты вначале сбросишь газ, а перед встречняком поддашь, чтобы не лез, олух, куда не положено, уважал грузовой транспорт… Отдельные любители занимаются лихачеством — от таких на трассе не знаешь, чего и ожидать.

А уж технику эти удальцы гробят — больно смотреть: шпарят сломя голову, мотор при последнем дыхании, а им все до лампочки. Меж тем, гнать-то ведь ума не надо. Жми на железку, и все. Выбрать нужный режим — вот задача; чувствовать, что можно от машины взять, контролировать на слух работу систем, умело использовать профиль дороги, то есть чувствовать сцепление покрышек с дорогой — вот почерк грамотного водителя. Все это я усек быстро, да и школа Алексеича давала себя знать.

На базе ребята технику не насиловали и друг друга уважали. Иногда собачились, но чуть что стояли рядом, спина к спине.

— У нас здесь свои порядки, — объясняли мне ребята. — К примеру, главный инженер образованный тип; ясное дело, у него оклад поменьше, чем у нас — мозоли не натирает, только мозгами шевелит. Ну и заедает его, прямо слюной исходит. Попробовал как-то нормы увеличить — мы пришли всем табором, пригрозили, сразу хвост поджал. «Еще раз такое выкинешь, — сказали, — всем скопом на соседнюю базу подаемся». Теперь притих, суслик.

Я начал работать зимой. По утрам на базе стоял гул и грохот — прогревали движки; стекла диспетчерской дрожали от тяжелого вращения маховиков, а громкоговоритель «горшок» сразу затыкался от мощной воздушной тяги; повсюду клубился пар от заливаемого в радиаторы кипятка, пахло соляркой, автолом. Раскочегарив двигатель, я брал путевку, давал кружок по базе, чтоб проверить тормоза и размешать закостенелую смазку заднего моста, спиртягой смазывал лобовое стекло, чтоб не затягивало ледком, и выезжал на трассу.

Около базы начиналась расхлябанная, посыпанная солью колея. И какой осел дал установку сыпать соль?! И покрышки разъедает, и днище, а о башмаках пешеходов и не говорю. И главное, сыпали по разнарядке, смотришь — обледенелый участок не посыпан, а где лежалый, утрамбованный снег — катит «сыпуха».

Первые дни я возил песок. До двенадцати дня гонял от волжского карьера до объекта. Туда-сюда, как челнок. Потом катил шамать в столовую и снова: экскаватор — стройка. К вечеру застопоришь на базе, отмоешься и домой. За день наломаешься, в трамвае стоишь — пошатывает, руки и ноги с непривычки болят. Через месячишко-другой втянулся.

Народ на базе был разный: одни водители в промасленных телогрейках, другие в чистых куртках, на манер таксистов. Одни в быту жмоты, другие добряки, но на трассе все молодчаги: случись что, всегда помогут, запаску-кольцо и то отдадут. Иначе нельзя — проскочишь мимо, не жить тебе больше. Не то что будешь загорать часами, никто не подкатит — это само собой. Просто при случае вломят как следует. Не разводя бодягу, отметелят — и точка.

Особняком на базе стояли дальнобойщики. Им-то подолгу приходилось крутить баранку, и они выбирали в напарники только весельчаков. Вот чудаки были! Каждый считал, что у всех дальнобойщиков жены гулящие, а у него порядочная.

На самосвале особенно не пошебаршишь. Достать стройматериалы в то время было проще простого, да и сейчас можно — выходи на шоссе и голосуй. Нужны доски — останавливай грузовик с тесом, понадобится кирпич — сигналь пятитонке с кирпичом. За десятку весь двор завалят. Вот так многие дачи и отгрохали. Не они первые, не они последние. Подумаешь, на кубометр теса на стройке станет меньше. Шофер поставит бутылку прорабу, тот спишет «как отходы и бой». Все принадлежит всем, то есть конкретно никто ни за что не отвечает. Кстати, никак не могу взять в толк, зачем на стройки завозят столько материала? Ведь из него можно еще один объект возвести.

Мы в основном сливали бензин, благо он у нас в отечестве был дешевле газировки. А нам-то и совсем лафа — давали талоны на месяц. Куда ни едешь, заметишь гаражи, завернешь, напузыришь частникам сколько надо. Четко. И частники не в обиде — вполовину дешевле, чем на заправке. Ну, иногда еще диспетчеру подкинешь трояк, а он тебе пару ездок припишет. План планом, а премия премией. Так что на автобазе жить было можно.

Днем в весенние деньки наступала благодать: припекало, в окно врывалась свежая струя; на улицах девчонки-продавщицы грелись на солнышке, красивые такие, чертяки! После зимы все казались красивыми. Глаза у них загорались, что ли? По вечерам подмораживало, и приходилось туговато: машину то и дело заносило; случались и аварии.

Был на базе один паренек. Свой самосвал вечно подкрашивал, в кабине пристроил приемник. Сам ходил модный такой… Утром идет к своей тачке, машет путевкой, улыбается, подмигивает мне. Влезет в кабину, врубит приемник на полную мощность и как рванет. Много раз встречал его на трассе — всегда гнал как бешеный; самосвал гремел и подпрыгивал; инспекция только хмурилась и грозилась. А паренек сидит себе за баранкой, улыбается. «Дешевый фраер» обзывали его, а он знай себе работает с опережением графика и без аварий. И все же накаркали. Как-то весной на скользкой дороге занесло его. Одни говорили, его «козел» напугал, другие — будто от пешехода увернулся. В общем, вылетел он с полосы да прямо в каток! Я почти ничего не знал об этом пареньке, но вот запал он мне в память. Иду на базу. «Вот сейчас, — думаю, — его встречу, выйдет из диспетчерской, развеселый такой, помашет путевкой, подмигнет…»

Летом все стало в норме, и что я ощутил за рулем — это свободу. В любой момент мог куда-нибудь махнуть: завернуть домой — подзаправиться, скатать на Кабан — окунуться. Размечтавшись, я представлял, как подкоплю деньжат, куплю подержанную тачку, отделаю ее на базе и стану счастливчиком. К этому времени мой «Ковровец» пришел в полную негодность, а возиться с ним не хотелось. Я уже подумывал о собственном транспорте более высокого класса.

Летом меня прикрепили к дорожному ассу Кольке; мы с ним посменно гоняли один самосвал, и сразу поладили.

Колька был плечистый, с крепким корпусом, ходил поигрывая ручищами-маховиками, ступал тяжело, плотно, точно забивал башмаками гвозди; на работе Колька бывал серьезным, неразговорчивым, в компании становился весельчаком и балагуром; если еще сидели девицы, вообще выступал как массовик-затейник. А домой приходил, опять менялся: ныл жене, что почти уничтожен болезнями, ждал, когда она пожалеет.

— Если у мужика нет шрамов, у него должны быть болезни, — подмигивал мне Колюха. — Болезни средних лет.

Его жена — маленькая, худая со звонким голосом; о себе говорила:

— Меня не видно, но зато слышно.

Не знаю, как наедине, а на людях Колькина жена всячески выказывала свою заботу: то накинет ему на плечи кофту «от радикулита», то подаст чай с нарезанными яблоками и ласково так проворкует:

— Люблю мужчин определенных профессий.

Колька с первого захода взял меня под опеку и дал дельные советы:

— Двигаться с горы опаснее, чем в гору, учти, капитально… Перед обгоном сбавь скорость, чтоб увеличить скоростной момент… Клюешь носом, остановись, немного покемарь. И помни три Д — «Дай дорогу дураку!».

Благодаря Кольке я отшлифовал мастерство и вскоре вместе с ним уже болтался на доске передовиков. И мать была довольна (я зарабатывал вполне прилично), только иногда говорила:

— Все-таки надо закончить техникум. Вечернее отделение. Ведь тебе осталось учиться всего ничего. Диплом не помешает.

— Какой смысл?! — усмехался я. — У меня уже есть определенная профессия, а химию я, кстати, всегда терпеть не мог.

…А потом меня призвали в армию. Служил я в Прибалтике, водил бронетранспортер; так что мой стаж вождения оказался непрерывным. Да и вообще мне служилось довольно легко, все-таки до армии я получил спортивную закалку в мотоклане и приобрел трудовые навыки на автостанции.

Через три года я снова вернулся на базу; меня встретили с распростертыми объятиями. Особенно Колька.

— Ну и порядок, — горячо объявил. — Теперь подбери себе хорошую бабешку и создавай семью. Мужик должен быть хозяйственным, а ты сейчас — тундровый.

Приблизительно то же самое сказала и его жена, и моя мать. Короче, меня стали обрабатывать, но я не сдавался. Еще года два встречался то с одной девицей, то с другой. Теперь-то я, возмужавший, держался с ними, девицами, как надо. Чуть какая закривляется, поворачивался и уходил.