Собрание сочинений. Т. 4. Гражданская лирика и поэмы - Семён Кирсанов

ПРИЗНАНИЯ (1969–1972)

«Я ищу прозрачности…»

Я ищу прозрачности,а не призрачности,я ищу признательности,а не признанности.

Бесстрашье

Бессмертья нет — и пусть!На кой оно — «бессмертье»?Короткий жизни спускс задачей соразмерьте.

Признаем, поумнев:ветшает и железо!Бесстрашье — вот что мнепотребно до зареза.

Из всех известных чувствсегодня, ставши старше,я главного хочу:полнейшего бесстрашья —

перед пустой доскойневедомого завтра,перед слепой тоскойвнезапного инфаркта;

перед тупым судьей,который лжи поверит,и перед злой статьейразносного, и перед

фонтаном артогня,громилою с кастетоми мчащим на менягрузовиком без света!

Встречать, не задрожав,как спуск аэроплана —сниженье тиражаи высадку из плана.

Пусть рык подымут львы!Пусть под ногами пропасть(Но — в области любвия допускаю робость.)

Бессмертье — мертвецам!Им — медяки на веки.Пусть прахом без концаблаженствуют вовеки.

О, жизнь, светись, шути,играй в граненых призмах,забудь, что на путивозникнет некий призрак!

Кто сталкивался с нимлицом к лицу, тот знает:бесстрашие живымбессмертье заменяет.

«Вечность»

Недолговечна вечность.Во имя человечностимы молим: — Не увечь нас,недолговечность вечности!

Мы молим — длиться дольшемгновение блаженное.О, стиль «нуова дольче»,о, всплеск воображения!

Продлиться, ах, продлиться! —все жаждет, все хлопочет:жучки, медузы, листья,и человек, и общество.

И статуи, и мумии,и завещаний вещность —все просит, молит, думает:как влезть вот в эту вечность?

Завидуем — что выжило?Шекспир! Его не видно ли!А «вечность» — неподвижна, —ее мы сами выдумали.

Хочу родиться

Хочу родиться дважды,а если можно — трижды,но жить не в стаде жвачных,такой не мыслю жизни.

Но кстати — если в стаде,то в табуне степном,где ржанье, топот, статии пыль под скакуном.

Кабы такие б лица,где из ноздрей — огонь!Где бой за кобылицу —в смерть загоню — не тронь!

Хочу родиться дважды,чтоб пена на боках,но ни за что — в упряжкена скачках и бегах.

Прозрение

Я не хочу быть дервишем,что пляшет перед фетишемс веригами под вретищеми препоясан вервищем.

Ни — с облака сошедшим,дабы глаголом жечь,ни — древним сумасшедшимпровидцем из предтеч.

Хочу я только трезвостиотточенных остро,по-медицински режущих,как в анатомке, строк.

И зренья, только зренья —в глубинный жизни слой.При этом всем — прозрениепридет само собой.

Мой предок

Мой предок пещерный! Ты — я.Я факт твоего бытия.

Мы признаки сходства несемв иероглифах хромосом,

где запрограммировал тыбесчисленных внуков черты.

И если я ныне живу —то значит: ты был наяву;

ты бился, ты подлинно был,ты шкуру у волка добыл;

ты камень калил докраснау первого в мире костра,

чтоб я не замерз, не продрог,чтоб выжить и вырасти мог

и как воплощенье твое —свое ощутил бытие!

И пусть, когда няням вручаттвоих пра-пра-пра-правнучат, —

я буду, как соль, растворенв бегущих из разных сторон

в мальчишках и в девочках всехи вкраплен в их игры и смех.

Я буду присутствовать в нихмильярдом твоих составных

частиц, составлявших менядо вздоха последнего дня.

И дней твоей жизни не счесть,пока человечество есть!

Художник

Художник — этакий чудак,но явно с дарованьем,снимает нежилой чердакв домишке деревянном.

Стропила ветхи и черныв отрепьях паутины,а поздней ночью у стенышуршат его картины.

Картины странного письмашуршат, не затихая:— Ты кто такая? — Я самане знаю, кто такая…

Меня и даром не продашь,как «Поле на рассвете».Я не портрет, я не пейзаж,но я живу на свете.

Другая застонала: — Нет,ты все же чем-то «Поле»,а я абстрактна, я портретнеутолимой боли…

А третья: — Это все одно,портреты или виды.Вот я — пятно, но я пятнона сердце, от обиды.

Четвертая: — Пусть обо мнетвердят, что безыдейна.Но я пейзаж души во сне,во сне без сновиденья.

И пятая: — Кто любит сны,меня же тянет к спектру,и я — любовь голубизнык оранжевому цвету.

Шестая: — Вряд ли мы поймем,что из-под кисти выйдет,зато меня в себе самомвсю ночь художник видит.

Я в нем живу, я в нем свечусь,мне то легко, то трудноот красками плывущих чувств,хотя я холст без грунта.

Его задумчивых минутничем я не нарушу, —пусть он сидит, глазами внутрьв свою цветную душу.

Фокусник

Я бродячий фокусник,я вошел во двор,расстелил я с ловкостьюредкостный ковер.

Инвалиды, школьники,чем вас удивить?Вот червонцы новенькиеначал я ловить.

Дворничихи в фартуках,гляньте из окон:вот я прямо с факеластал глотать огонь.

Вот обвился лентамивсех семи цветов,вот у ног по-летнемувырос сад цветов.

Видите ли, видите ли —сдернул с головы…Из цилиндра вылетелиголуби — лови!

Я взмахнул похожим навеер голубойи поднос с пирожнымиподнял над собой.

А богат я сказочно,разодет, как шах…Но это только кажется, —у меня в руках

никакого голубя,никаких монет —только пальцы голые,между ними — нет

ни ковра, ни веера,ни глотков огня…Только мысль, чтоб верилапублика — в меня!

Волшебник

Остыл мой детский пыл,заброшены учебники, —я фокусником были поступил в волшебники.

Волшебнику — трудней!Теперь уже не детство ведь.Он без воскресных днейобязан чудодействовать.

В созвездиях до пятон должен — делать нечего! —как врач-гомеопатбуквально все излечивать.

Он должен превращатьпростую глину в золото,он должен возвращатьсогбенным старцам молодость.

Чтоб с духами стихийустраивать свидания,должны мои стихизвучать, как заклинания.

Но раз я взял себеволшебную обязанность, —я должен, чтоб и бесвдруг возникал под занавес.

И чтобы сатанас пером над красной шляпоюв хромых своих штанахпел арию Шаляпина.

Свет адского огнядымится, пляшет, искрится!..Но Гретхен на меняне смотрит даже искоса.

Сердце