Собрание сочинений. Т. 4. Гражданская лирика и поэмы - Семён Кирсанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Цветок
О бьющихся на окнах бабочкахподумал я, что разобьются,но долетят и сядут набожнона голубую розу блюдца.
Стучит в стекло. Не отступается,но как бы молит, чтоб открыли.И глаз павлиний осыпаетсяс печальных, врубелевских крыльев.
Она уверена воистинус таинственностью чисто женской,что только там — цветок, единственный,способный подарить блаженство.
Храня бесстрастие свое,цветок печатный безучастенк ее обманчивому счастью,к блаженству ложному ее.
Птицы
Над Калужским шоссе проводателеграфные и телефонные.Их натянутость, их прямотаблагодарностью птиц переполнила.
Птицы к линиям мчатся прямыми считают, щебеча па роздыхе,будто люди устроили имостановки для отдыха в воздухе.
И особенно хочется сестьна фарфоровые изоляторы,по которым протянута сеть, —от вечерней зари розоватые.
Но случается вспышка и смерть, —птицы с провода падают мертвые…Виновата небесная твердь,где коварно упрятались молнии.
Люди здесь вообще ни при чем,так как видела стая грачинаячеловека над мертвым грачомс выраженьем в глазах огорчения.
Из детства
Когда капитану Немоприелось синее небо —
он в лодке с командой вернойуплыл в роман Жюля Верна.
Он бродит в подводных гротах,куда не доходит грохот
ни города, ни паровоза,в водорослях Саргоссы.
В скафандре бредет на скаты,где вьются электроскаты,
где люстрами с волн пологихспускаются осьминоги.
Поодаль молчит команда.Молчит, проходя. Так надо!
И сжат навсегда, как тайна,бескровный рот капитана.
И все это нет, не лживо, —в мальчишеских пальцах жив он.
Но лишь прояснится небо —прочитанный, он — как не был.
Закрыто, мертво и немолицо капитана Немо.
«О, Рифма, бедное дитя…»
О, Рифма, бедное дитя,у двери найденный подкидыш,лепечешь, будто бы хотяспросить: «И ты меня покинешь?»
Нет, не покину я тебя,а дам кормилице румяной,богине в блузе домотканой,и кружева взамен тряпья.
Играй, чем хочется тебе, —цветным мячом и погремушкой,поплакав, смейся, потому чтосмех после плача — А и Б.
Потом узнаешь весь букварь:ведро, звезда, ладонь, лошадка,деревья зимнего ландшафтаи первый школьный календарь.
И поведет родная речьв лес по тургеневской цитате,а жизнь, как строгий воспитатель,поможет сердце оберечь.
И ты мою строфу найдешь,сверкая ясными глазами,перед народом, на экзаменпод дождь, осенних листьев дождь…
И засижусь я до зари,над грустной мыслью пригорюнясь,а Рифма, свежая как юность,в дверь постучится: «Отвори!»
Осторожно…
Осторожно входит весна,осторожно, тревожно…Еще даль никому не ясна:что нельзя и что можно?
Мы с тревогой ждем телеграмми волнуемся очень,оттого что жизнь не игра,человек непрочен.
Вдруг подует ветер другой,а друзей, на беду, нет.И тебя смахнет, как рукой,как пылинку сдунет.
Северный ветер
Подуло серым севером,погнуло лес ветрами, —прощайтесь, листья, с деревом,прощайся, сад, с цветами!
Пришла пора прощания,дождя и увяданья,вокзальное, печальное«прощай» без «до свиданья».
В траве, покрытой листьями,всю истину узнавший,цветет цветок единственный,увянуть опоздавший.
Но ты увянешь все-таки,поникший и белесый, —все паутины сотканы,запутались все осы…
Ты ж, паучок летающий,циркач на топком тросе, —виси, вертись, пока ещезимой не стала осень!
Частушка
Нет, не то золото,то звенит, как золото,а вот то золото,когда сердце — золото.
И не тот алмаз,что лучист, как алмаз,а кто чист, как алмаз,мне милей, чем алмаз.
И не то дорого,что ценой дорого, —что душе дорого —без цены дорого.
И не та красота, —что лицом красота, —красота — только та,что во всем красота.
И не тот милый мой,кто на час милый мой,кто на век милый мой,тот и милый, и мой.
И не то хорошо,что себе хорошо, —только то хорошо,что для всех хорошо.
Смерть лося
Пораженный пулей,разбросал свой мозг лось.
Смотрит на тропу ель,сердце с кровью смерзлось.
Будто брат умолк твой,жжет слезами жалость.
Плача мордой мертвой,на снегу лежал лось.
Водкой бы забыться,лечь бы и проспаться!
Спусковой скобы стальприкипела к пальцам.
Нелегко в беде лгать.Воздух тих и снег тих.
Братцы, что ж нам делать?Как прожить без смерти?
Ель молчит, но ей лиразгадать мой возглас?
На снегу у елиразбросал свой мозг лось.
Про белого ворона
Гнездо разворовано,зимним ветром сорвано,вот и белым ворономсделался из черного.
С ним никто не водится,ни зятья, ни девери,и он сидит, как водится,на отдельном дереве.
Вылететь из бора бы,опуститься в городе,где толпятся голубибелоснежногорлые.
Посредине дворикаходит пава гордая,да не примет горлинкаворона за голубя…
Все переговорено,все переворошено,зваться белым вороном —ничего хорошего.
Русская песня
Как из клетки горлица,душенька-душа,из высокой горницыты куда ушла?
Я брожу по городув грусти и слезахо голубых, голубых,голубых глазах.
С кем теперь неволишься?Где, моя печаль,распустила волосыпо белым плечам?
Хорошо ли без меня,слову изменя?Аль, моя любезная,вольно без меня?
Волком недостреленнымрыщу наугадпо зеленым, зеленым,зеленым лугам.
Посвистом и покрикомя тебя зову,ни ау, ни откликана мое ау.
Я гребу на яликес кровью на руках,на далёких, далеких,далеких реках…
Ни письма, ни весточки,ни — чего-нибудь!Ни зеленой веточки:де, не позабудь.
И я, повесив голову,плачу по ночампо голубым, голубым,голубым очам.
Июньская баллада
День еще не самый длинный,длинный день в году,как кувшин из белой глины,свет стоит в саду.
А в кувшин из белой глинывставлена сиреньв день еще не самый длинный,длинный летний день.
На реке поют сирены,и весь день в садудержит лиру куст сирени,как Орфей в аду.
Ад заслушался, он замер,ад присел на пень,спит с открытыми глазамиЭвридики тень.
День кончается не скоро,вьется рой в садус комариной Терпсихорой,как балет на льду.
А в кувшин из белой глинысыплется сиреньв день еще не самый длинный,длинный летний день.
Золотые берега…
